Страница 11 из 99
– Уколи меня, – тихо произнес Чарльз.
Эдвин не стал переспрашивать, но аккуратно двинул ему в челюсть:
– Извини. Булавки нет.
– Ничего. – Челюсть слегка заныла, зато в голове наступила ясность.
А Змееныш рассмеялся:
– Знаешь, а ведь в ней тоже та самая кровь – огненная. Думаешь, сможешь справиться с нею? Не боишься, что однажды этот огонь на тебя выплеснется? Сумеешь ли выдержать?
– Как-нибудь.
Не надо ему отвечать. Да и Эдвин смотрит так, с опаской.
– Если вздумаю дурить, вырубай, – сказал ему Чарльз.
И Эдвин кивнул.
Отлично. Может, он и высокомерный ублюдок, но в целом положиться можно.
– А ты не задумывался, почему влюбился? Вот в нее? Ты, избалованный мальчик с Востока. Ты привык к очаровательным барышням, нежным и хрупким, таким неприспособленным к жизни… а она? Она ведь не похожа на них. У нее грубая кожа. И манеры ужасные. Она…
– Иди на хрен!
– У вас с ней ничего общего. И тебе бы в ужас прийти, а ты влюбился. Может, дело в том же? В ее крови? А?
Не слушать.
Этот ублюдок ничего не понимает в любви.
– И ты ведь счастлив, правда? И никакой разницы нет, по собственному выбору или так. Да и нужен ли вообще этот выбор? Главное, что, попроси она умереть, ты же умрешь, так? Просто чтобы она была счастлива. Это ведь несложно, сделать счастливой свою женщину…
– Эй. – На плечо легла рука, и Чарльз понял, что почти переступил границу из соли.
Выдохнуть.
Успокоиться. Сердце стучит, колотится о ребра со страшной силой. Из прокушенной губы текла кровь, и Чарльз сглотнул.
– А ведь она даже в полную силу не вошла. Что будет, когда войдет? – Он уже совершенно не походил на призрак.
Ублюдок.
Змееныш, чтоб ему… настоящий змей.
– И удержится ли? Это ведь так безумно сложно, удержаться от любви… всем ведь хочется, чтобы их любили. Просто так. И сильно. Чем сильнее, тем лучше.
– Уходи.
– Вот так? Разве я могу?
– Эдди попросить, чтобы сыграл?
– Думаешь, его силенок хватит? Нет. – Улыбка Змееныша была безмятежна. – Это он может думать, что призвал меня…
– Про тебя и думать забыли.
– Неправда. Ты ведь думаешь. Каждый раз, глядя на свою дорогую сестру… ту, что носит моего ребенка. Кровь от крови. Сила от силы…
Он отступил на шаг от границы и разом утратил краски.
– Уже недолго осталось ждать… Недолго. Твой шаман ни на что не способен.
Туман рассыпался, а боль в прокушенной губе осталась. И не только в ней. Двинул Эдвин от всей души. Хорошо. Надо будет поблагодарить.
После.
А туман рассеивался. Медленно так. Он словно уходил сквозь камни, оставляя призраки-тени.
Людей.
Или…
Эдди по-прежнему сидел в круге. И он же стоял по другую сторону его рядом с… нет, быть того не может! Эва? Эванора Орвуд? Что она делает здесь?
– Эва? – Кажется, Орвуд-старший тоже захотел получить ответ на этот вопрос. – Эва, что ты здесь делаешь? Или… Эва, немедленно вернись!
Эваноре было страшно.
Немного.
А еще страшно любопытно, но уже много. И когда появилась Кэти, хотя узнать ее в этой девочке было сложно, Эва даже подпрыгнула. Неужели получилось?
– Ишь ты, – сказала Кэти прежним голосом, в котором, правда, теперь не слышалось раздражения. – Какая…
– Здравствуй, – Эва неловко улыбнулась.
– И тебе не хворать. Чего надо?
– Ты… как бы это сказать помягче. Понимаешь, ты…
– Померла, чего уж тут. – Кэти-девочка пошла дрожью и вытянулась, меняясь на глазах. Шрамы на лице ее исчезли.
Она и впрямь была очень красива.
– Ты… не сердишься?
– На кого? На тебя, что ль?
– Пусть бы и на меня.
Странно, но выглядела Кэти такой… такой живой.
– С чего мне на тебя сердиться? Хотя… ты живая. Обидно. Ты живая, а я вот… и за что, спрашивается? Это все Мамашка… Надо было послать его, но нет, решила, что теперича все можно…
– Расскажи, – попросила Эва.
– Об чем?
– О ней. О… тех людях, которые пришли на аукцион. Ты знаешь их?
– Я? – Кэти рассмеялась хриплым смехом, словно воронье карканье. – Думаешь, я такая важная, что предо мной представляться надобно? Мол, господин Хороший пожаловал. Я для них – очередная шлюха.
– Ты не такая.
– А какая?
– Не знаю. Но ты ведь помнишь себя раньше? – Эва ухватилась за эту мысль, чувствуя, что вот-вот разорвется нить беседы. – Я видела. Девочка. Ты… ты была…
– Была. – Кэти встряхнула головой, и светлые кудри рассыпались по плечам. И сама она вновь изменилась. – Вот такой была. И папенька у меня имелся. Важный такой. В сером костюмчике ходил. И еще часы… лица не помню, а часы помню. Большие. Серебряные. На цепочке. Цепочка тоже с узором. Часы он прятал вот тут.
Кэти похлопала себя по груди.
– А цепочка свисала. Мы с сестрой любили играть с нею. У тебя есть сестра?
– Есть.
– И у меня. Она… не помню тоже. Почти уже. Мы не особо дружили, хотя иногда… Я все потом думала, почему так вышло, что украли меня?
– Кто?
– Кто ж знает. Просто одного дня я уснула в своей кровати. У меня была своя кровать. И своя комната. Большая. Игрушки. Куклы. Фарфоровые головы и мягкие тела. Платья нарядные. Моя нянюшка их шила. И я помогала. Сестра тоже… Мы жили в большом доме. И садик имелся. И… однажды я проснулась оттого, что в мою комнату забрался человек. Бросил тряпку на лицо. Вонючую. И я уснула. Чтобы потом проснуться в другом месте. В страшном месте.
– Мне… жаль.
– Меня?
– Ее. Ту девочку.
– Она была глупой и слабой. И плакала много. Поэтому ее побили. Ее никогда раньше не били. И не запирали в чулане. Там крысы… она никогда не видела крыс. И не думала, что станет одной из них. – По фарфоровым щекам девочки покатились слезы. Крупные, прозрачные.
– Я… – Эва не знала, что сказать.
– Молчи уж.
– Это она, да? Мамашка? За это ты ее… убила? Добила?
– За это. Откудова знаешь? Хотя раз ты тут, то знаешь. Я ведь не одна у нее была… Имелись… и имеются такие вот любители. Девочек. Мальчиков. И те, кто готов за деньги забраться в нужный дом. Иногда они устраиваются на работу. Конюхами там. Или сад копать, или еще чего. Сперва, конечно, нужно найти такой дом, в котором дети есть.
Вздох.
И тоска подползает к ногам, трется о колени, выпрашивая ласку. Здесь она тоже имеет обличье, огромной старой собаки.
– Оно можно и проще. Пройтись вон по Квинсти, там бедняков много. Плодятся, что крысы… и продать готовы за гроши хоть детей, хоть родителей. Кого угодно. Так Мамашка и делала большей-то частью. А еще можно в работном доме. Или в приюте. Там-то тоже многие рады подзаработать. Бродяжек кто искать станет?
Все это было настолько ужасно, что хотелось заткнуть уши.
Не слышать.
Не знать.
– Имена. – За спиной Эвы развернулись черные крылья ворона. – Назови имена.
– И зачем мне? – хмыкнула Кэти.
– Не знаю. Ты об этом заговорила, значит, надо.
– Надо. Наверное. – Она больше не плакала, фарфоровая девочка-кукла с неестественно огромными глазами. – Но назову кого знаю. Только, небось, сгорело все. В доме. Когда уходить велели, то сказали бумаги не трогать. Мол, от них и так ничегошеньки не останется. Но она была осторожной тварью, эта стерва. И опытной. Хранила все не только там. В банк пойдешь. Я скажу… Там надо нумер. И слово. И ключ. Ключ в другом банке.
Она тихо хихикнула.
– Вот весело-то будет! Она писала, кому платила. И приютским, и из работных. И констеблям, и…
– Суд эти документы не примет.
– А ты и вправду в суд пойдешь, тот, кто меняет обличье? Мне в детстве нянюшка рассказывала сказку о вороне, который оборачивался человеком. Или о человеке, что становился вороном? Он прилетел к разбойникам, укравшим прекрасную принцессу, и всех заклевал. Никакого суда.