Страница 87 из 101
Вечером она легко позволила надеть себе повязку на глаза – самая нелюбимая процедура в конце дня. Зачем это делалось, она не знала, но каждый вечер ей закрывали глаза этой повязкой – с особым замком на затылке, так, что ее нельзя было снять до самого утра. Обычно ей это не нравилось, и она могла даже заплакать, а потом глаза под повязкой опухали и чесались. Но в этот день ничто не могло испортить ей настроение. Уже с повязкой на глазах она легко пошла по своим делам – в спальню, конечно же, чтобы там в тишине и одиночестве развернуть конфету и насладиться вкусом своего триумфа. И вот там, уже накрывшись одеялом с головой и развернув конфету, она вдруг испытала какое-то странное чувство. Как будто она могла что-то толкнуть или потянуть внутри себя и оказаться в другом месте. Будучи от природы любопытной, она конечно же потянула. И тотчас испытала чувство дезориентации, упав на твердый пол. Она не знала, где находится, но точно знала, что не в своей постели. А находиться не в своей постели после того, как на ее глазах появится повязка и прозвучит вечерний отбой, было нельзя. Ее никогда не били шоком через обруч на шее, но она как-то видела, что произошло с мальчиком, который жил в комнате рядом с ней – его выгнуло дугой и колотило, а из рта шла белая пена. Потом он несколько дней не показывался, даже в столовой.
Нет, решила она, надо спрятаться и понять, где находится, а потом тихо-тихо пробраться в свою комнату. Она попыталась нащупать что-нибудь вокруг себя, определиться со своим местонахождением, и тут услышала шаги. Запаниковав, она прижалась в угол помещения, определив, что там стоит что-то вроде стола, укрылась под ним и свернулась в клубок, ожидая обнаружения и наказания. Но ее не нашли. В помещение вошли двое и стали шуршать бумагой и стучать какими-то предметами.
– Нашла? – спросил один голос, незнакомый, мужской.
– Нет. Вот, кстати, файл Тутовой Шелковицы – прошлый раз искали, – ответил другой голос, и она улыбнулась, даже сидя под столом в неудобной позе. Это была тетя Наташа. На секунду у нее появилась мысль выбраться из своего убежища и позвать тетю Наташу – уж она-то точно отведет ее в спальню. Но тут ее мысли прервал другой, мужской голос.
– Выбывших мне не надо, – сказал он, – выбывшие это по линии Разумовского и его прихлебал. Они у нас шакалы-трупоеды. Вивисекторы гребаные. Мне нужны вменяемые, контролируемые субъекты, Наташ.
Она не знала, кто такие «вивисекторы», но слова про шакалов и трупоедов насторожили ее. Пожалуй, она подождет немного, пока мужской голос уйдет и она останется наедине с тетей Наташей. Тогда она и выйдет.
– Как насчет три ноля пятой? Я ее куратор, – сказала тетя Наташа. – Такая дебилка, просто прелесть. По-моему, ей уже мозги набекрень свернули – она меня за добрую тетю держит.
– Это не такой уж и необычный феномен, – отметил мужской голос, – при прочих равных молодой ум нуждается в материнской фигуре. И интуитивно выбирает ту, от которой, на ее взгляд, идет большее количество эмпатии. Так что ты, конечно, не выиграешь премию «Мать года», но как видишь, даже ты лучше этих мясников из отдела.
– Кто угодно их лучше, – вздохнула тетя Наташа. – Я понимаю, что лучше к ним не привязываться, но… это как с теленком.
– С теленком?
– Да, в деревне, когда заводили теленка, он становился как бы членом семьи – мы выхаживали его, кормили молоком из бутылочки, мыли, массировали. Я даже рассказывала ему сказки – он будто слушал, понимаешь. А через два года, осенью – дядя Гриша зарезал его.
– Такова судьба всех телят, Наташ, потому не привязывайся ни к кому и помоги мне уже найти этот чертов файл. – И они перекладывали бумаги с места на место и стучали и шуршали чем-то еще некоторое время, потом Наташин голос сказал: «А вот!», а мужской голос сказал: «Ну наконец-то», и они удалились.
На завтра ее нашли под столом и наказали. Электрошок – это больно. Но то, что она поняла, сидя под тем столом, было больней. Как только она смогла ходить после электрошока и с нее сняли повязку, она исчезла. Никогда раньше она не могла сделать даже двух прыжков-телепортов подряд. И никогда позже тоже. Только в тот день она раскрыла глаза, взглянула за окно, маленькое, зарешеченное окно под самым потолком, где виделся кусочек неба – и прыг! Она оказалась высоко в воздухе и полетела вниз, кувыркаясь в полете! Она знала, что, если не сможет прыгнуть еще раз, разобьется насмерть, но ей было уже все равно. Где-то далеко внизу была земля, словно нарисованная на полу карта с зеленым лесом, ниточкой автодороги и какими-то маленькими строениями. Воздух уже свистел у нее в ушах – она падала. И она прыгнула еще раз. И еще. И еще. И только на пятом прыжке она потеряла сознание.
Ее подобрал какой-то дальнобойщик на огромном вонючем грузовике, подобрал, посадил к себе в кабину и напоил каким-то отваром на листьях (дочка приготовила в дорогу), закутал в одеяло и привез в полицейский участок. В полицейском участке ее напоили неимоверно сладким чаем, сладким как конфета (при этой мысли ей вдруг захотелось плакать), и выслушали. Уже потом, повзрослев, она узнала, какой переполох навела в этом участке и во всей префектуре – как же, на территории префектуры находится какая-то секретная лаборатория, где проводят эксперименты над одаренными детьми! Развернулась поисковая операция, искали день и ночь, почти два месяца, но не нашли. Конечно, было бы проще сказать, что ребенок все себе навыдумывал, но уж больно вескими были доказательства – снятый с худой шеи стальной ошейник со встроенным электрошокером с дистанционным управлением и с выгравированными цифрами 0005. Три ноля пятая. И шрамы по ее телу. В конце концов официальная позиция департамента полиции гласила, что никакой секретной лаборатории не было, а просто какой-то маньяк держал девочку в ошейнике и пытал ее, а также давал ей психотропные препараты. Дело закрыли, а ее направили в приют. Настоящий приют, где никого не бьют электрошоком и не берут спинномозговую жидкость. А конфеты можно просто брать из чашки на столе – сколько влезет. Правда, если съесть много, то будет болеть живот. А еще можно подружиться с другими детьми. Вот только у Сакуры (ей дали имя в приюте) не получалось.
Уже в приюте она прошла государственную регистрацию, и на ее счет стала поступать стипендия. Как только она вышла из приюта – к ней подошел инспектор из СКПУ и предложил работу в местной команде суперов. Работа была непыльная, что-то вроде вечернего шоу раз в неделю – переодеться в яркую одежду и немного поездить по городу. Периодически они позировали для камер местных СМИ, давали интервью, участвовали в фотосессиях. Два раза в неделю выезжали на полигон – тренироваться. Сакура никогда не показывала всех своих умений – ни то, что она все-таки может телепортироваться с закрытыми глазами, ни то, что она может сделать это без подготовки, если предварительно мысленно отметит место, где хотела бы быть.
Все, что она хотела, чтобы ее оставили в покое и она могла насладиться минутами отдыха в своей комнате в общежитии, где ее уже ждала чашка с конфетами и включенный телевизор. Она не сильно любила находиться с людьми в одном месте и помещении. Психолог СКПУ говорил, что детская травма пройдет, если она начнет доверять людям вокруг нее, но люди всегда говорили так, а потом делали ей больно.
Поэтому она всегда молчала на собраниях команды. Сделать это было нетрудно, потому что на собраниях всегда говорил один человек – Синяя Молния, или, как звали его внутри команды – Питер. На самом деле его имя было Керо-сан, но он сам считал его неблагозвучным и знакомство начал именно с этой фразы: «прошу вас, зовите меня Питер».
– Вот же говно, – говорил Питер Синяя Молния, – они не собираются разрешать нам патрулирование в этом месяце. И все из-за этой сраной Сумераги и ее лесбиянок. – Он повернул голову и посмотрел, слушают ли его.
– Только фотосессии и тренировки на полигоне. Толку-то от этих тренировок, – махнул он рукой. Они сидели на квартире у Питера, как самого старшего из них. Кроме того, у Питера не было семьи, и он мог позволить себе собрать команду у себя дома. Все были в костюмах – Питер позвал их к себе после процедуры ежемесячного сканирования в СКПУ: «а давайте ко мне поедем, есть о чем поговорить». Крио кивнула, а Сакура всегда соглашалась с большинством. Поэтому они пили чай (Питер пил пиво в маленьких жестяных банках) и слушали их лидера.