Страница 2 из 15
– Разные способы обезвреживания, например, оглушение или переломы конечностей. И, разумеется, сопротивление таким воздействиям.
– И каким образом мы будем это отрабатывать?
– Вам пока рано об этом волноваться, – усмехнулся Менски. – Через год всё узнаете сами. А вообще стандартный зачёт у нас парный – один студент пытается сломать другому ногу или руку, а второй соответственно не хочет. Если получилось сломать, то он сдал, а второй, стало быть, нет. А если не сломал, то наоборот. Вы же наверняка не раз видели студентов на костылях – это неуспевающие третьекурсники. Мы их не сразу лечим, чтобы был стимул подтянуть успеваемость. А неуспевающих четверокурсников мы просто тихо хороним – это я на тему атакующих конструктов, Сельков.
Девчонки слушали это с выражением ужаса на лицах.
– Ну а ты, Сельков, будешь сдавать мне, – сказал Генрих с доброй улыбкой, и Иван побледнел.
Со стимулами у студентов Академиума определённо всё в порядке. Даже если Генрих по своему обыкновению нас запугивает, наверняка он не так уж и сильно преувеличивает. Мне вспомнился мой университет – первая пересдача, вторая пересдача, двоечники вечно подкарауливают и канючат… А здесь взяли, и решили проблему радикально – после сессии отличники отдыхают, троечники лечатся, а двоечники спокойно лежат по могилкам и ни у кого не отнимают драгоценное время. Будь я и здесь преподавателем, от такой организации учебного процесса был бы просто в восторге. Но раз уж я сам студент, то лучше бы на всякий случай приналечь, а то вдруг и в самом деле заканчивают только отличники. Стефа, помнится, говорила, что умирает не так уж много студентов, но сама вот эта формулировка «не так уж много» мне уже как-то не нравится.
Мощный удар, казалось, потряс весь склад материалов завода «Милик». Младший кладовщик Фёдор Малушин чуть не выронил кружку с горячим чаем и вполголоса выругался. Его напарник Завид Зима, чаёвничающий с ним в каморке кладовщиков, покачал головой:
– Ну и принесло же грозу. Сейчас в деревне как раз начинают урожай убирать, вот им радости-то этакий потоп.
– А чего это ты деревню вспомнил? – хмыкнул Фёдор.
– А чего мне её не вспомнить? Я же сам деревенский, из Тёсово, у меня вся родня там. Через недельку думаю отпуск испросить, да и съездить к родне, надо помочь им с уборкой.
– А я тут что – один на весь склад останусь? – возмутился Фёдор.
– Один останешься, – подтвердил Завид. – Как я остался, когда ты в позапрошлом месяце на пляже пузо грел.
Фёдор помрачнел. Одному на складе управиться можно, но придётся вертеться, как белка в колесе. Погонять чаи в каморке уже вряд ли получится – новые хозяева завода подмечали малейший непорядок и спрашивали за него строго.
– Ладно, – вздохнул Завид, поднимаясь, – пойдём проверим, всё ли в порядке. А то мало ли… грохочет-то как. Не дай боги чего случится – Проньке с распределительного вон руки переломали.
– Проньку на воровстве поймали, – возразил Федька, но всё-таки с неохотой встал.
– Небрежения тоже не простят, – отозвался Завид, и Фёдор машинально кивнул.
Дождь грохотал по крыше склада. Молнии сверкали одна за другой, сквозь маленькие окошки отбрасывая голубоватые блики на стеллажи. Фёдор дошёл почти до конца прохода, когда его взгляд упал на краешек непонятно откуда взявшейся лужицы под стеллажом. Он посмотрел на неё в недоумении, затем заглянул под стеллаж. Лужа была изрядной, но откуда она взялась, было по-прежнему неясно. Фёдор быстро обежал вокруг стеллажа, но ничего не выяснил. Наконец, тяжело вздохнув, он подкатил стоявшую неподалёку лестницу и полез наверх. А там с ужасом обнаружил, что на тюки с дорогостоящим силовым наполнителем струёй льётся вода с крыши.
Дальнейшее запомнилось у Фёдора в виде какой-то безумной гонки. Вместе с Завидом он лихорадочно перекидывал тюки на другие стеллажи, бегал с вёдрами, прикрывал всё что можно кусками брезента. Наконец гроза ушла дальше, дождь стих, и взмыленные кладовщики посмотрели друг на друга.
– Мы попали, Завид, – тоскливо сказал Фёдор. – Этот наполнитель стоит столько, что проще самим повеситься.
– Надо сдаваться, – угрюмо ответил Завид. – Чем дальше, тем хуже будет. Если сразу не сообщим, с нас за всё спросят.
Поместье понемногу строилось. Точнее, наш дом уже был построен полностью, но жить в нём было ещё нельзя – строители ушли, но художники всё ещё расписывали потолочные плафоны, и работа эта грозила затянуться до следующего лета. И не сказать, что это долго – Микеланджело расписывал потолок Сикстинской капеллы четыре года, и такой срок ещё считается рекордно коротким. Наша роспись, конечно, сильно попроще, но тоже дело небыстрое. Интересно, а что здесь вместо Сикстинской капеллы? Что-то я сомневаюсь, что её здесь построили, да и сам папа Сикст IV вряд ли в этом мире существовал.
– Кира, а ты, случаем, не знаешь, где собирается конклав?
Зайка даже поперхнулась от неожиданности.
– Вообще-то, знаю, – с удивлением сказала она. – Мы же с Кириллом этим летом отдыхали в Пизауруме[2], и съездили в Рим погулять и посмотреть. Нас там водили на экскурсию в церковь Аврелия Августина[3], и экскурсовод говорила, что как раз в южном приделе этой церкви и сидят кардиналы, когда выбирают папу. А почему вас это заинтересовало?
– Да просто интересно, – улыбнулся я.
Зайка хмыкнула, недоверчиво на меня посмотрев, но ничего не сказала.
– Я вот что думаю, – сказал я, оглядывая окрестности, – пора нам переезжать. Кропотов Луг район, конечно, неплохой, но мы уже начинаем выглядеть странновато, живя там среди купцов и мелких дворян.
– А как же художники? – спросила Зайка.
– Пусть себе рисуют, мы можем временно в служебный флигель переехать. Всё равно ведь полный штат слуг не нужен, пока дом не будет готов, так что места нам хватит. А ты, если хочешь, можешь не переезжать, пока твой особняк не закончат отделывать.
– А что будет со старым домом?
– Ничего не будет, – ответил я, – я его не собираюсь продавать. Как-то не поднимается рука продать дом, в котором всё наше детство прошло. Тем более Арина со Жданом никуда уезжать не хотят, вот пусть и дальше там живут, и за домом присматривают.
– Почему они не хотят переезжать?
– Это как раз понятно, я и ожидал, что они откажутся. Они уже немолодые, все их друзья-знакомые там, зачем им переезжать куда-то за город на болото? Я их понимаю и принуждать не собираюсь, тем более они для нас фактически члены семьи. Пусть живут где хотят и как хотят, семья от этого не обеднеет. Но поскольку Ждан остаётся там и больше не сможет возить маму, то ей нужен новый водитель, да и машину ей тоже надо новую купить, посолиднее.
– Я сделаю, – пообещала Зайка, делая запись в своём ежедневнике.
– А вот ещё насчёт машины: есть у меня замечательная идея, как можно сильно увеличить доход Вышатичей от продажи самобегов. Проблема только в том, что просто дарить им идею я не хочу, но никак не могу придумать способ, как нам тоже получить с этого какую-то выгоду.
– А что за идея? – в глазах Зайки засветилось любопытство.
– Можно заставить люди дополнительно платить за самые бессмысленные добавления, например, за хромированные накладки или за особую окраску бамперов.
– Вообще-то люди не обезьяны, чтобы кидаться на какие-то ненужные блестяшки, – скептически заметила Зайка.
– Ты права насчёт того, что люди не обезьяны, – согласился я. – Хотя поведенческие шаблоны совершенно идентичны, людей легко отличить по отсутствию хвоста.
– Вот сейчас это было жестоко, – захихикала Зайка. – Но по правде говоря, временами я и сама так думаю.
А ведь я, похоже, смогу научить её плохому. В конце концов, я прибыл из мира, где маркетологи давно разобрали все поведенческие шаблоны, и научились виртуозно вытряхивать деньги из карманов населения. Причём это самое население уже давно поняло, что его обманывают, но всё равно снова и снова несёт свои кровные жуликам от торговли. Сам нёс, при этом ругая маркетологов и чувствуя себя дураком.
2
Римский Пизаурум у нас сейчас называется Пезаро.
3
В нашей реальности в Риме также существует церковь Святого Августина (Сант-Агостино), построенная в XV веке, но это совсем другая церковь.