Страница 5 из 9
Ах, и вот почитай каждый день сия пьяная белиберда! Но зато-затем бывало самое затейное время, когда можно расспросить Эламира о том-сем, и по маленьким рассказикам пытаться составить понимание Авенты; вот бывает детская картинка на девять квадратиков, и поди составь! А здесь и не сосчитать тех кубиков…
Кстати вот о философиях… вообще, ежели сгоряча перепить до ряби в глазах (да и окорочка в желудке чтой-то хрючились неуютно, ой-ой), то чувствовалось странно! Как давеча у эльфов – будто чуялось во мне два Гаэля, а то и множественней: и в каждом пивном прудке на столе видел я свои alter ego! Как помните по ликейону уроки – когда (а ментор всё учёно гундосил в нос: когадась! то ли также налакался?)… когда солнцевый луч в волшебной призме разломляется на цветастые нити? И вот – разноликие Гаэли! В пивной кляксе грезился мне вояка-рубаха, тоскующий о фехтовальных ристалищах, кудась по Тюровым дням хаживали Эламир и Симеон… но надо было копить вступительный взнос (шесть серебряных муаров иноземцам, а?), хоть именитые штанцы продавай! В опрятной медовушной капле – мерещился Гаэль-голоховед, сущий бессеребреник, мечтавший бы покойно почесть божеские жития в поисках смысла слов и снов, да гдесь в сих краях сыскать славный Елизеров армуар! А в красном винном потеке чудился Гаэль-балбес-повеса – и всё тянулся за пьяными комрадами к добрым шлюхам и даже сейчас оживленно привстал, но плюхнулся взад, смятенно попомнив последний заход: ах, попробовал-таки упругую говорушку, Симеоновскую целаду, ничё-так для простого солдата… но прочие Гаэли-тщеславцы, обитатели ярких брызг, даже не счесть их, ох жестоко зачморили паренька! Особо Гаэль-красавчик выпендривался из центральной лужи: после блистательной Летты! После (ах, как же имя ея?) королевны-эльфины! Этакая безмечтательная ох-ох-ох телесница, только Глахом и созданная, чтобы всем кавалерам и не очень слаще изливаться в нее торжественным семенем! А то еще в очередь с дворцовыми? Хорошенькое торжество!
Но дальше мысли мои пьянственно разбегались, – да-да, надо вскочить немедля из-за энтого загаженного стола и делать живую карьеру! Но какую? По любой из нитей-дорожек можно побежать радостно: одному егозе хотелось царедворцем, другому волшевейным магом, чтобы Елизера утереть, третьему с эльфами буканствовать, четвертому бы только мечту-красавицу-жену из Каренты… Это все Эламир! Манил и манил меня свойскими высшими стремлениями… хотя, признаюсь, сказы-то были интересные, и все бесчетные Гаэли как-то без споров собирались послушать…
А о путешествии моем – что рассказывать? Хотя и были на постоялых дворах приключения, но не геройские. А важно – что уперся в оконцовке в Метарские ворота, в людскую потную очередь, и все бы гладко-шито-крыто, но кто же ведал, что бывалый городской стражник всех клиентов в лицо знает! Симеон – а это он оказался начеку! – глухо хмыкнул, взял за шкирятник как щенка дворового и отволок к офицеру… Эламиру. Эх, не любил я говаривать о том инциденте… Даром, что подвытянулся за лето и плечами окреп, а как щенка. Эх…
И вот он сидит – Эламир Нейский, светел умасленной косицей (таковская местная мода!) и голубоглаз даже в факельном рыжем свете: всё зажелчено будто, бо волна желтая по стене пляшет, а его не берет! Мерцает только ярчее потомственная серьга в ухе с голубой жаразолью – знак родословья от тех самых мифичейских асов. И ведь даже оспа-вариола его красоту не взяла, хотя вот отрядец-то повыбила, почему и набирал новых бойцов… Ах, как хотел бы сам быть таким царедворцем!
– Но доскажите, мсье Эламир… – я пораскинулся удобнее, нарочито причмокивая вино (ах, где же обещанная благородная кислинка?), соображая построение фразы. Эламир-то, по вечному обыкновению, молчевал… но глянул эдак пытливо… ах! аже испытывал: все, что ты хочешь, собрат Гаэль! но знаешь ли, что спросить? И факела-то на кривой стенке вдруже треснули рассыпными искрами чуть не в глаза: один, другой… будто тоже подхлестывая: ну, что же ты, ну давай, друг Гаэль!
– Когда… выдернули меня на Метарском створе, с той… pardo
– Пойми, Гаэль! – Ах! Когда Эламир жалил серьезно, то вполголоса по звуку и горячо по накалу, без ненужных прелюдий и экивоков. Как причитали бывалые коголанские латники: из лангорта да под щит!!!… Так и отец мой, хотя после погиб от встречной раны, но достал брешивого толстяка-соседа! Так и Эламир припечатывал резко, рачитель отческий! И неверные факела будто дышали за каждым его словом вслед:
– Пойми, Гаэль! Никто не ищет тебе добра! Даже я. Ежели ты видишь кого-то, кто бескорыстно кажет подмогу, то ищи тайный прикуп! Никто и никогда! Все жаждут пользовать тебя для свойских делишек. Но иногда и для тебя есть выгодность, и тогда соглашайся!
– Но помилуйте, Эламир, вы мне только добро и творите! Прямое добро!
– Гаэль, Гаэль! Разве не учили тебя в твойском мудрёном ликейоне, что блестят наши одежды, а помыслы скрытны? Вот ты подрался из-за девки с деканом и сбежал сюда, а зачем? Ведь ежели хотел ты воинской славы, в вашной-то занюханной Метаре выбиться попроще. А что простая девка? Поделился бы и в помощники бы вышел. Здесь же… знаешь ли ты, что я сам под честным словом? А сколько еще размножилось царедворных дворян? И тебе инородцу куда тут пробиваться?
– Но позвольте, Эламир! При всей обязанности к вам…
– Ах, говорю тебе, глупец ты! Заело? Не кривись щекой! А нарочно говорю так, чтобы думал своей башкой, а не чужими проповедями. Ежели… ежели так любил ее, что же бросил? Сам не скажешь! Ну? Зачем сбежал?
А я и не нашелся. Заговорил сбивчиво, даже горячась от неловкости оправданий:
– Агхм. Ну… милорд, да я бы не стал во всем искать цели. Как-то само собой все получилось. Эламир, я и не ведаю… Мы ведь живем, знамо, как три пряхи соткут. Вот так вот соткали, что же теперь…
– Ты это брось, дружок. На эдного тюфяка и правда боги посмотрят да и плюнут. Что ты им? А вот попался мне на очи: руки-ноги на месте, башки только нет, вот и ладно! Выдернул и научил тебя, говоришь? А просто ратный навык проверил: креста искусством ты не удивил, но удары держишь. А мне нужны рукастые, надежные бойцы… И не с добротой-муротой к тебе, а чтобы мне-мне послужил надежно. А мог бы в галеры тебя на мертвые безветрия, согласно приказу, но что мне морские Линдоварские походы? А теперь ты предан мне с потрохами, и даже не понял!
Эх! Эламир допил залпом вескую кружку, только кадык и ходил ходуном… обтер подвитые усы резко, до сверкнувших брызг. Махнул белокурой девчушке-дежурной у мызганой занавеси с аляпистым винным рисунком (еще кувшин, да со свежего бурдюка!) и продолжил с извинительным взмахом и вечной опять-ять улыбочкой:
– Ах, я слишком перепил и не должен был… Глахов праздник, что ж! Но видишь, я-то свою стежку хорошо вижу: надоть погромче отличиться в толковом дельце, и все сбудется! Для того бойцов и ищу. И ты мне в пользу. А в опору ли тебе авентийская муштра, не знаю, Гаэль. Чего же ты ищешь?
– Месье Эламир! Я благодарен за заботу, но пока что сам разбирался с собой и рыцарского совета не спрашивал! – я и закипал, но и побаивался ссоры… Но Эламир просто расхохотялся надо мной:
– Охох! Будь здоров, рыцарь Гаэль! Пока ты просто пустошная бочка, прости Глах, пущенная по морю, вот прибился сюда, а надолго ли? Хорошо, мечтался там верховым быть, так в ваших Метарах зовется? Вожатым? Ну как колесничий у нас. И все? До заката молодых лет? Но Гаэль, сие позорно! Тогда правда лучше захлебни-ка той сладкой бурды и айда за ребятками к покладным девкам.
– Ах, хорошо! Эламир, а какая же ваша цель?
– Ты сосны корабельные видал? Мы невейцы! Мы живем, чтобы расти вверх! А прочее всё – не судьба твоя, а пустота, гадесова погремушка! Вот – хожу с Симеоном-молодцом на ристалища. Но знаешь ли? Ему злостная мечерубка сия – единственный интерес, а мне лишь петля орнамента на охранной грамоте. Хорошие знакомства! Протекция! Сечешь ли? Или попроще те разложу – видал витраж во Глаховом храме, где Дерево Мира? Красивый, а? Балакарят: тысячи стеклинок и восемдесят восемь лет делали. Так вот ристалища – одно лишь мое затейное стеклышко. А жизнь моя выйдет – как тот витраж. А что ты маешься – ползучим кочедыжником будешь лениться в тени чужих щитов? Живи вверх, Гаэль Франкский, и будет тебе удача!