По доброй воле

Достав из сумки зеркало, промакиваю салфеткой уголки глаз, в которых начинает собираться влага. На мне сейчас тонна пудры и румян, чтобы скрыть серый оттенок лица. Я по-прежнему мало сплю, хотя по Мише почти не плачу. Теперь стала переживать из-за дел фирмы и плохого самочувствия бабушки. Уж не знаю, моя это заслуга или Эльвиры Арнольдовны, что фокус внимания сместился на другие вещи, но кажется, мне и впрямь стало капельку легче принимать такую реальность.

Администратор при входе задерживает взгляд на моем декольте и лишь потом спрашивает фамилию. Нина настояла на откровенном наряде, сама бы я ни за что не отважилась надеть это платье на встречу с незнакомцем. Грязных предложений Монастырского хватает. Но, скорее всего, другого шанса привлечь внимание Шахова не будет. Да и встречают, как известно, по одежке. У меня она сегодня очень впечатляющая.

– Дунаева Агния, – называю свое полное имя. – Григорий Игоревич Шахов назначил мне встречу на восемь.

– Проходите. – Администратор указывает взглядом, куда идти.

Каблуки звонко цокают по коридору. Я очень сильно волнуюсь. Администратор ждет, когда расположусь за столиком, интересуется, буду ли я делать заказ сейчас или позднее, вкратце рассказывает о мероприятии, которое проходит сегодня в стенах заведения, после чего оставляет меня одну.

Шахов не торопится появляться в ресторане – сильно опаздывает. Я набираю Нине и хочу спросить, точно ли встреча назначена на восемь, как вдруг замечаю высокого мужчину, который приближается к столику. Идет уверенной походкой через весь зал, разговаривая с кем-то по телефону. С картинкой из интернета у Шахова – а это именно он – мало общего. По крайней мере, от снимка не исходило такого давящего напряжения. И глаза… Взгляд у Григория Игоревича такой, будто он хочет содрать кожу и добраться до самых потаенных уголков души, узнать все секреты.

Я сбрасываю вызов, наблюдая, как Шахов подходит вплотную к столу. Завершив разговор, убирает телефон в карман пиджака. Садиться не спешит. Внимательно смотрит на меня сверху вниз. По непроницаемому выражению лица ничего невозможно прочесть.

Телефон в руке начинает вибрировать. Я едва не роняю его от неожиданности. Сбрасываю звонок подруги, затемняю экран и прячу сотовый в сумку.

Вспоминаю о Монастырском и его амбалах, о бумагах, которые принесла с собой, бабушке и бессонных ночах. Отчаяние толкнуло на безумный шаг, поэтому я здесь. Завтра слишком туманно и может не наступить вовсе. Не стоит об этом забывать.

– Агния Львовна, – набравшись смелости, протягиваю Шахову папку вместо руки, потому что его разглядывания вгоняют меня в краску.

– Григорий Игоревич, – представляется он и наконец-то садится за стол.

Больше не нужно высоко задирать голову, но когда наши глаза оказываются на одном уровне, я вдруг испытываю еще больший дискомфорт. Нет, и близко ничего общего этот мужчина не имеет с тем, кого я видела на снимках. Да и их было очень мало.

Пристальный взгляд по-прежнему сканирует мое лицо. Шахов берет папку и откладывает ее на край стола.

– Если не против, то сначала поужинаем, а потом поговорим о деталях. Я очень голоден.

– Да, конечно, – киваю я.

Шахов жестом подзывает официанта. Просит принести бутылку красного вина и два стейка.

Я продолжаю наблюдать за ним, снова вспоминаю снимки из интернета. В какой-то беседе Шахов признался, что не позирует для фото и не дает интервью. Интересно почему?

– Бумаги изучат юристы и финансовый отдел, а сейчас мне бы хотелось услышать суть проблемы, – раздается его холодный баритон. – И фамилии людей, которые доводят до отчаяния и угрожают.

Стойко терплю тяжесть темного взгляда, который все-таки опускается к моему декольте. Правда ненадолго. К нам подходит официант с вином и разливает его по бокалам.

Шахов смотрит на меня в упор.

– Выпей, – звучит как приказ.

Мне не нужно повторять дважды, тем более я и впрямь сильно нервничаю, а алкоголь всегда действует расслабляюще. Иной раз даже – как сыворотка правды.

Делаю два глотка. Чувство неуверенности притупляется почти сразу же. Сегодня я не успела ничего поесть.

Очень обнадеживает, что человек напротив ведет себя спокойно и уверенно. Не давит. Дает время. Только сейчас вдруг осознаю, что весь предыдущий месяц я постоянно чем-то занималась, куда-то бежала, что-то планировала – лишь бы не думать о Мише. Даже к священнику сходила на исповедь, что на меня совсем не похоже.

– Несколько месяцев назад умер отец, муж погиб. Когда немного пришла в себя и вступила в наследство, поняла, что дела фирмы идут не так хорошо, как это казалось при жизни близких людей. Возможно, я бы и дальше пыталась справляться сама, нашла инвесторов, но Монастырский помешал моим планам.

– Как ты на меня вышла? – вкрадчиво спрашивает Шахов.

– Нина Артёмова, мой юрист, собрала необходимую информацию. Узнала номер телефона вашего помощника. – Стараюсь, чтобы голос звучал максимально ровно, но слышно, как он дрожит.

Даже не знаю, что нервирует больше. Спокойный вид Шахова или то, что скрывается за этой невозмутимостью. Человек, сидящий передо мной, – опасный хищник. Будет молча наблюдать до последнего, а в самый непредсказуемый момент вцепится зубами в горло.

– Хочешь столкнуть нас с давним знакомым лбами, правильно я понимаю?

От тона, которым Шахов произносит эти слова, грудь опаляет приступ учащенного сердцебиения.

– Монастырский требует невозможного. Я не готова отдать дело своего отца и мужа. Сейчас это мой единственный заработок.

Намеренно не говорю, что не только заработок. Бизнес и работа помогают справляться с душевной болью.

– А мне, значит, готова отдать?

– Никому не готова, – отрицательно качаю головой. – Я пришла обсудить сделку и ее условия. Мы с командой разработали бизнес-план. После привлечения инвестиций прибыль может выйти на новый уровень. Однако без посторонней помощи и денег нам не выжить. Но речь именно о помощи, – делаю акцент на этом слове, – а не о полном поглощении фирмы. Желательно с гарантиями, что я продолжу ее возглавлять. Целая и невредимая. Мы готовы отдать половину акций и впоследствии перечислять вам пятьдесят процентов прибыли с условием, что будем под вашей защитой и нас перестанут прессовать. Давления со всех сторон очень много. Одной мне не справиться.

Официант приносит заказ. Шахов берет в руки нож и вилку, режет свой стейк и отправляет в рот кусочек мяса. С кровью. Выглядит впечатляюще. По коже бегут холодные мурашки от этого человека. Я обращаю внимание на кисти его рук. На одной виднеется шрам, который уходит под манжет рубашки. Шахов замечает, что разглядываю. Смотрит в ответ и ест мясо. Съедает всё до последней крошки.

– Почему не притронулась к еде? – интересуется он.

– Не ем мясо с кровью.

Григорий Игоревич берет салфетку, вытирает рот и кладет ее обратно.

– То есть твое предложение заключается в том, что при удачном инвестировании в обмен на проблемы с Монастырским я получаю пятьдесят процентов прибыли?

Киваю.

– А при неудачном?

Кажется, я замечаю блеск в его глазах.

Телефон Шахова заливается звучной третью. Григорий Игоревич смотрит на часы, отвечает, что задержится и чтобы начинали торги без него. Отложив мобильный, подзывает официанта и просит принести счет.

– Увеличим процент прибыли, и я начну работать лучше, – отвечаю на его вопрос.

Лицо и плечи сковывает напряжением от взгляда Шахова.

– Я с водителем. Куда тебя отвезти?

– Не стоит. Я доберусь на такси.

Шахов опять смотрит на меня в упор.

– Адрес, – повторяет таким тоном, что не решаюсь перечить.

Пусть везет, раз так хочется. Может, дорогой еще что-то успеем обсудить. Называю улицу и дом.

Шахов встает из-за стола и берет папку. Я вскакиваю следом. Иду за Григорием Игоревичем на улицу. Ощущаю себя странно. То ли это действие вина, то ли понимание, что Шахова, похоже, заинтересовало мое предложение и он его обдумает. В противном случае оставил бы папку на столе и не стал предлагать подвезти, правильно?