Страница 217 из 253
За ночь не случилось ничего, достойного упоминания. Да и о том, сколько еще хлопот было на следующий день, рассказывать ни к чему.
Наконец наступил двадцать девятый день последнего месяца старого года. Все приготовления к празднику были закончены. В обоих дворцах развесили новые изображения духов – хранителей ворот и парные надписи; свежеотполированные заклинательные доски из персикового дерева блестели как новые.
Все двери и ворота во дворце Нинго были распахнуты настежь. По обе стороны парадного крыльца, как два золотых дракона, ярко горели ряды красных праздничных свечей.
На следующий день матушка Цзя и остальные титулованные дамы облачились в парадную одежду, соответствующую их званию и положению, сели в просторные паланкины, несомые восемью носильщиками, и в сопровождении остальных родственников отправились в императорский дворец для совершения церемонии поздравления государя с праздником. Возвратившись оттуда, матушка Цзя вышла из паланкина возле теплых покоев дворца Нинго, где ее ожидали младшие члены рода Цзя, не сопровождавшие ее в императорский дворец, и отсюда направилась в храм предков рода. Все последовали за нею.
А теперь расскажем о Бао-цинь. Она впервые переступала порог храма предков рода Цзя и старалась быть особенно внимательной, чтобы не нарушить этикета. Иногда любопытство все же брало верх, и она с интересом рассматривала внутренние помещения храма.
Надо сказать, что этот храм располагался на отдельном дворе у западной границы дворца Нинго. Весь двор был обнесен высокой оградой, окрашенной черным лаком, с огромными воротами; над ними висела доска с надписью: «Храм предков рода Цзя», под которой значилось «Сделана собственной рукой Ван Си-сяня, императорского наставника и распорядителя академии Ханьлинь». По обе стороны от входа красовались вертикальные парные надписи, гласившие:
Эти надписи принадлежали тоже кисти Ван Си-сяня.
Прямо от ворот внутрь двора вела мощенная камнем дорожка, обсаженная по сторонам голубыми соснами и бирюзовыми кипарисами, а в конце ее на возвышении были расставлены древние бронзовые треножники, чаши и другая ритуальная утварь.
Над входом в храм была прикреплена доска с надписью, сделанной собственной рукой покойного государя: «Блещут, как звезды, помощники трона», а по обе стороны от входа – вертикальные парные надписи, тоже принадлежавшие кисти государя:
Над входом в главный зал, где совершались жертвоприношения, висела черная доска, на которой на фоне девяти сражающихся драконов значилось: «Выполняй последний долг перед умершими родителями и не пропускай жертвоприношений», а по обе стороны парная надпись:
Эта парная надпись тоже была сделана рукой государя.
Внутри храма ярко сияли свечи, всеми цветами переливались парчовые пологи и узорчатые занавесы, и хотя в глубине храма в ряд стояли статуи духов, рассмотреть их было невозможно. Весь храм был заполнен членами рода Цзя, которые стояли рядами друг за другом, в соответствии со старшинством.
Всей церемонией жертвоприношения распоряжался Цзя Цзин, как самый старший в роде, ему помогал Цзя Шэ; Цзя Чжэнь подавал жертвенные кубки; Цзя Лянь и Цзя Цун – жертвенные деньги, Бао-юй держал курительные свечи; Цзя Чан и Цзя Лин держали коврик, который они должны были положить перед Цзя Цзином, когда тот будет кланяться предкам, и следили за воскуриванием благовоний. Одетые в черные одеяния служанки играли на музыкальных инструментах. Наконец после третьего возлияния жертвенного вина были совершены необходимые поклоны, сожжены бумажные деньги, музыка прекратилась – и все вышли из храма. Церемония была окончена.
Родные окружили матушку Цзя и проводили ее в главный парадный зал, где были развешаны парчовые пологи, расставлены пестрые ширмы и горели ароматные свечи.
В центре висели на стене портреты двух основателей рода – Нинго-гуна и Жунго-гуна, облаченных в шелковые одежды с узорами из драконов и подпоясанные яшмовыми поясами. Рядом с ними висели портреты других членов рода.
Цзя Син, Цзя Чжи и другие младшие родственники выстроились рядами, начиная от внутренних ритуальных ворот и вплоть до террасы перед главным парадным залом, окруженной балюстрадой. У балюстрады стояли только Цзя Цзин и Цзя Шэ. За балюстрадой расположились женщины. Все остальные члены семьи, а также слуги остались за ритуальными воротами.
Все жертвоприношения подносили сначала к ритуальным воротам, где их принимали Цзя Син и Цзя Чжи и по старшинству передавали дальше до балюстрады. Здесь каждое блюдо принимал Цзя Цзин, передавая его Цзя Жуну, который как старший внук старшей ветви рода находился с женщинами за балюстрадой. Цзя Жун вручал его своей жене, которая в свою очередь передавала каждое блюдо Фын-цзе и госпоже Ю. Только возле самого жертвенного стола блюдо наконец попадало в руки госпоже Ван, которая подносила его матушке Цзя и помогала ей расставлять блюда на столе.
Когда все жертвоприношения были расставлены, Цзя Жун покинул женщин и занял свое место позади Цзя Цзина, но перед Цзя Цинем.
Теперь все расположились так, что члены рода, в состав фамильного иероглифа которых входил знак «вэнь» – «письмена», стояли впереди во главе с Цзя Цзином; затем стояли члены рода, в состав имени которых входил знак «юй» – «яшма», возглавляемые Цзя Чжэнем; и наконец остальных родственников, в имени которых ключевым знаком значился иероглиф «цао» – «трава», возглавил Цзя Жун.
Все стояли по своим местам, по старшинству, мужчины – на восточной стороне, обратившись лицом к западу, женщины на западной стороне, лицом к востоку.
Как только матушка Цзя бросила в курильницу щепоть благовоний и стала кланяться, все опустились на колени. Весь огромный зал, приделы храма, внутренние и внешние террасы и галереи, весь двор перед террасами замерли, и только видны были спины людей в парчовых одеждах с роскошными узорами, застывших в почтительном поклоне. Тишина нарушалась звоном колокольчиков и яшмовых подвесок у поясов да шуршанием сапог и туфель опускавшихся на колени и поднимавшихся людей.
Церемония вскоре окончилась. Цзя Цзин и Цзя Шэ отправились во дворец Жунго, чтобы там лично поздравить матушку Цзя с праздником, когда она вернется домой.
В комнате госпожи Ю на полу был разостлан красный ковер, на нем поставлена большая эмалированная жаровня на трех ножках из слоновой кости, украшенная извивающимися золотыми угрями из литого золота. Прямо напротив жаровни на кане лежала красная кошма, а на ней – подушка, какие подкладывают под спину, с узором, изображающим дракона. Рядом лежала высокая подушка для сидения, а около нее – шкурка черно-бурой лисицы. Тут же находилось еще несколько подушек для сидения из меха обыкновенной лисицы.
Матушку Цзя пригласили занять место на подушке, а рядом с нею посадили самых старших жен братьев ее мужа. На краю кана постелили отдельный матрац и предложили сесть госпоже Син.
На полу двумя рядами друг против друга поставили двенадцать стульев; на каждом из них лежала беличья подушечка, а внизу стояла жаровня для согревания ног. На стульях заняли места Бао-цинь и остальные родные и двоюродные сестры.