Страница 16 из 36
— Не знаю, — наконец, произнесла она. — Скорее нет, чем да.
— Вы безжалостно правдивы, — заметил Куруфинвэ, как ни странно, без тени негодования в голосе.
— Я просто правдива.
— И очень гордитесь этим.
— А вы как будто ищете способ меня задеть.
На этот раз Куруфинвэ промолчал, и только губы его чуть дрогнули — то ли в слабой улыбке, то ли в невысказанном возражении. Нэрданель подождала еще, но, не увидев другой реакции, все же добавила:
— Я чувствую тревогу, когда смотрю на все это. Сюжет вроде бы радостный, но эффект противоположный.
— Сюжет?
— Ну… — снова замешкалась Нэрданель, не зная, как сказать об очевидном. — Озеро, поход, основание Тириона…
Куруфинвэ изогнул бровь и, наконец зашевелившись, махнул рукой в перчатке на левый край полотна.
— Рождение, — он махнул направо, — смерть, — описал широкую дугу, — жизнь.
Нэрданель нахмурилась и обернулась:
— Это же коронация. Почему смерть?
— Разве это не финал? И потом: он опускается. Смотрит во мрак. Спрятан от наших глаз.
Нэрданель нахмурилась еще сильнее, взглянула налево. Стоящий в озере мужчина был обращен к зрителю, обнажен, голова его запрокинулась к небу. А руки словно непроизвольно взметнулись к груди — может, он хотел ухватить ими звездный свет? Король же был изображен спиной. Очертания его тела только угадывались под складками мантии, и можно было предположить, что ладони касаются коленей или даже земли. И, хоть сцена и была залита светом, взгляд коленопреклоненного был направлен вниз, перед собой, где по всем законам должно было находиться пятно его собственной тени. И потом действительно выходило: кроме тяжелой с виду мантии, распущенных по плечам волос и венца на них ничего другого видно не было.
— Хм, — наконец, изрекла Нэрданель и резко обернулась обратно к принцу. — Хм.
Тот слегка пожал плечами, имея в виду то ли «не за что», то ли «а как иначе», то ли еще что-то.
— Вам знакомо понятие символизма? — все-таки спросил он, помолчав какое-то время.
— Знакомо, — резко ответила Нэрданель. Еще не хватало, чтобы принц возомнил, будто она неотесанная идиотка.
— Наверное, недостаточно хорошо, — пожал плечами Куруфинвэ, но без осуждения, просто констатируя. — За сюжетом стоит нечто большее, чем сам сюжет. Как за пустотой и чернотой этой комнаты или, взять хотя бы, вашей вуалеткой.
— Я знаю, что такое символизм, — с нажимом повторила Нэрданель и потрогала вуалетку: поднятая на край шляпки, она не должна была ничего значить, просто не мешала смотреть. — Но мне больше по душе честное и настоящее изображение. Без экивоков. Оно изображает мир, как он есть.
— Очень в вашем духе.
— Почему?
— Как я уже сказал: безжалостно правдива.
Нэрданель позволила себе сдержанно улыбнуться.
— Возможно, вы в чем-то правы. Я не люблю ничего приукрашивать. Мир — в широком смысле — должен сам видеть свои изъяны и сам же становиться лучше.
— Я бы здесь поспорил, — покачал головой Куруфинвэ. — О стремлениях украсить, задачах художника и так далее. Но не думаю, что будет интересно: вы ведь себе же противоречите… — увидев немой вопрос в глазах собеседницы, он уточнил: — Портрет моей дорогой сестрицы — она прожужжала все уши. Очередная нарядная каменная девочка.
— Я невысокого мнения о своих рисунках, — все-таки ощущая себя задетой, ответила Нэрданель.
— И это правильно. Но, возможно, лекции в Университете пойдут вам на пользу.
Это уже было смешно. Нэрданель потому и рассмеялась и даже позабыла обидеться сильнее.
— Кто же меня на них пустит?
— Хотел бы я посмотреть на того, кто не пустит, — Куруфинвэ тоже изобразил признаки веселья: изогнул угол рта и вскинув брови.
Вообще-то такая идея приходила ей в голову. Но самой взять и отправиться в стены Университета не хватало смелости, а когда она обратилась с этим вопросом к отцу, тот добродушно посмеялся:
— Зачем тебе эта морока, детка? Если у тебя есть вопросы, я готов сам все растолковать. А Университет — совсем не место для приличной девушки. Не далее как сегодня…
Поэтому вопрос откладывался и откладывался.
— Откровенно говоря, я не думала, что вы интересуетесь искусством, — сказала она, чтобы продолжить разговор — и подальше от неудобной темы.
— Я и не интересуюсь. По крайней мере, не тем красивым хламом, которым наполовину забито это место, — Куруфинвэ махнул ладонью, описав в воздухе окружность.
— А чем тогда?
— Разными… нюансами. Но, кстати, вы поразительно точно попали в свежие новости, — он вдруг оживился, полез за пазуху и вынул из внутреннего кармана сложенные бумаги. Нэрданель не сразу поняла, что это газетный лист.
— Вот, глядите, подобрал утром на почте: «Золотой листок». И такой интригующий заголовок — «Вести из дворца: банальная скука или опасные симптомы?». Так, это вступление, неинтересно… А вот: «Из наинадежнейшего источника в самых приближенных к королевской семье кругах нашему изданию удалось узнать чрезвычайные факты». Нет, вы только оцените — какая патетика. «В приватной беседе с нашим автором свидетель утверждал, что принц, находясь в состоянии глубочайшей подавленности, не испытывает ни малейшего интереса ни к чему, что составляет радости жизни обычного юноши его возраста». Это ладно… «Особенно прискорбно отмечать равнодушие к вопросам искусства, которые традиционно занимают особое место в…», снова ладно, «автор статьи не оставляет надежду, что этот настрой не является признаком тяжелой болезни, здоровью нашего возлюбленного принца ничего не угрожает, и он, подобно…» Хм, это тоже ладно. Да… Подпись: Майрендил Форвиндилион. Как вам?
Нэрданель слушала с нарастающим ужасом. Она уже успела выкинуть прилипчивого журналиста из головы, а теперь не хватало, чтобы принц стал разбираться и без труда выяснил, кто именно подкинул материал для бессовестной галиматьи. Поди потом докажи, что все вышло случайно.
— Это… просто дурацкая статья в дурацкой газетенке.
— Да-да, Майрендил Форвиндилион… «Золотой листок»… Как думаете, он правша или левша?
— П… — осеклась Нэрданель, некстати вспомнив, как писака подставлял ей локоть на крыльце Музеона. — Понятия не имею. А зачем вам?
— Да так. А как вам такой заголовок: «Производственная травма тирионского журналиста». В самый раз для сводки происшествий.
— Вы же не собираетесь?.. Знаете, мне, пожалуй, пора. Да и Музеон скоро будут закрывать, — Нэрданель решила не рисковать и закончить опасно повернувший разговор.
— До свидания, ниссэ Нэрданель, — не став отвечать на незаконченный вопрос, охотно попрощался принц и снова уткнулся в газету. — Я дождусь закрытия. В этот час сюда редко кто заглядывает.
— До свидания, Куруфинвэ…
Комментарий к Глава 4. Великий поход
«— Пятьдесят лауров…»
Здесь: лаур — золотая монета (от квен. laurë - золото).
========== Глава 5. Лицом к лицу ==========
На следующий день в гости нагрянула Финдис. Нэрданель увидела из кухонного окна подъезжающую коляску с ливрейным возницей — не с Тирьо, каким-то другим — и, до смерти перепугав Ториэль, сорвалась с места. Побежала, но не встречать на улицу, а прятать — в студии.
Оба портрета принцессы и все наброски к ним были спешно сокрыты в надежном месте, под кроватью, но много чего другого Нэрданель показала охотно. Нескончаемые портреты родных и знакомых, акварели с видами Туны, городские пейзажи, разношерстную стайку глиняных статуэток и среди них — горделивый бюст короля.
— Весьма иронично, — оценила юмор Финдис и похлопала отца по плечу — в книжном шкафу он макушкой подпирал прогнувшуюся под грузом полку.
Нэрданель не стала уточнять, что в отличие от нескольких своих предшественников этот, столь же непримечательный бюст не постигла печальная участь оказаться в бачке со строительным мусором. А от пыльного ящика на отцовском складе-мастерской уберегло то, что он очень уж удачно поместился в шкафу.