Самый жаркий день

– Господин доктор! Привели порезанного!

Это от входа в лекарский шатер кричит солдат.

– Раз привели, значит, сам идти может?

– Может, только страшно за него.

– Саша, посмотри, что там, – Нестор в этот момент зашивал тихо скулящего рядового, которому лезвие пики пересчитало все ребра справа.

Я ополоснула красные от крови руки и вышла. От вида раненого еще месяц назад меня бы вырвало, но сейчас я лишь удивленно цокнула языком. Унтер, которого осторожно усадили на табурет, был бледен. Обе его щеки пронзила стрела, сейчас торчащая наподобие украшения какого-нибудь негритянского туземца с картинки в альманахе.

– Чего сами не вытащили? – строго спросила приведших бедолагу рядовых.

– Боязно, барышня-с. И господин доктор строго воспретил лечить самодеятельно.

– Это от поноса запретил, а уж на поле боя раненому товарищу помочь – дело угодное! Ломайте с обеих сторон.

Унтер замычал от боли, когда наконечник и оперение перекусывали операторскими щипцами, но сознания не потерял. Стойко он вынес и момент вытаскивания остатка стрелы. Я сама протерла дырки в его щеках спиртом.

– Хэбут бы!

– Куда тебе хлебать, служивый! Крови полный рот! Приложи тряпицы и жди, пока доктор освободится. Зашьет тебе щеки. Он уже наловчился так, что все красиво будет. Сама не решусь, – извинилась я перед унтером. – Заштопаю, что бабы разбегаться будут от вида твоего.

– Да Федор Кузьмич и до того красавцем не был, – гыгыкнул один из солдат.

– А ээ оу аоу уа! – промычал возмутившийся раненый, чем вызвал только взрыв смеха.

Я и сама улыбнулась, но затем строго велела помалкивать, чтобы не разбередить рану.

– Как в Смрадном мешке? – спросила солдат.

– Перли, как бесноватые, барышня. Снова охолодили их, думается, ночью уже не полезут. Мертвых там – ужас просто. Вы бы их приложили колдовством своим, а?

– Приложу, коль нужда будет. Есть уговор у нас с генералом нашим, что пошлют за мной, когда совсем тяжело станет. И не всесильна я, солдат, совсем не всесильна. Поэтому стойте мужественно. Сами понимаете, что будет, если сломят вас.

Рядовые согласно кивнули. Вышел Нестор, осмотрел раны унтера, устало вздохнул, но повел того в операторскую. Штопать. Солдатам велел возвращаться к своим, начальника их он задержит как минимум до утра.

Операция долго не продлилась, одна из узбечек увела замотанного унтер-офицера к лежакам. Пятна крови на свежих бинтах делали его похожим на провинциальную купчиху, румянющую щеки по старинке.

– Все на сегодня, – сказал вышедший на воздух Павлов. – Кому смог помочь, тому смог, дальше – как Господь решит. Завтра новый день, новые заботы.

– Зато не скучно.

– Злой юмор у тебя.

– Устала очень ото всего этого. Не военный я человек. Барышня.

– Барышня… Эту барышню солдатня боготворит просто. За тебя они не то, что до Индии – до Америки по воде дойдут.

Я задумалась и задала вопрос, который давно крутился в голове, но осознался только сейчас:

– А почему так? Что во мне такого они видят? Ведьму?

– И ее тоже, – кивнул Нестор. – Но еще ты добра к простому мужику, не кичишься ни титулом, ни даром Мани. Из одного котла с ними ешь, удобств не требуешь. В трудную минуту встаешь плечом к плечу в строй и смело смотришь в лицо врагу. Солдат это ценит. Еще каждый знает, что твоими милостями у них и еда приличная, и мундиры запасные в обозе. А уж как проведали, что чугунку тоже ты делаешь… сама понимаешь.

– И завела их у черту на рога.

Слова эти были приятны, не скрою. Но ведь в самом деле – уважительное отношение ни стоит ни полушки, а прибыли может принести на рубль.

Павлов только махнул рукой:

– Доля солдатская такая. Но лучше уж к черту на паровозе, чем к ангелу пешком. Такое тоже слышал. Иди спать, Саша, завтра снова… все это.

[1] Еврейское женское имя Яэль в переводе означает серну, горную козу.

[2] Сисара – ханаанский военачальник на службе царя Иавина, воевавшего с евреями. В Библии описывается, что его войско, включавшее в себя 900 колесниц, было разгромлено небольшой армией израильского полководца Варака, сам Сисара бежал и укрылся в одном из шатров союзных евреям кенеян, где женщина по имени Иаиль напоила его молоком, укрыла, а когда ханаанец уснул, приставила к его виску кол от шатра и ударом молотка пронзила череп насквозь.

[3] Уильям Гершель был одним из ведущих астрономов своего времени, во многом продвинувшим эту науку, но в самом деле верил в существование жизни на Солнце.

Глава 27

Еще четыре дня штурмов. Выматывающих, громких. Казалось, что все вокруг пропиталось запахом сгоревшего пороха, крови и пота. Вчера погиб капитан Вилков, так и не успевший жениться на юной Яэль. Девочка почернела от горя, и я долго утешала ее, гладя по волосам, целуя дорожки слез, плакала вместе с несчастной и обещала, что не брошу бедняжку в этом городе одну. Приходил дядя несостоявшейся невесты со словами, мол, согласен забрать непутевую отступницу обратно, но был выгнан мной взашей. Было понятно, что жизни тут ей не дадут никакой.

– Мне надо принять Христа, – сказала Яэль.

– Жених твой мертв, надо ли?

– Я обещала и ему, и Господу.

Отец Михаил, узнав об этом, тяжело вздохнул, но обряд провел в тот же вечер. И даже допустил меня присутствовать. После третьего омовения и наречения он вручил новообращенной православной серебряный крестик. Яэль страстно прижала его к губам и расплакалась вновь.

– Ну, полно те, дочь моя, полно. Горе твое велико, но Христос возрадовался спасенной душе твоей. Будь крепка в вере и не посрами память раба Божьего Николая. Хоть и не стал он тебе мужем, но готов был принять заботу и дать защиту. А пока тебя графиня не бросит, – иерей поглядел на меня, а я взглядом и выражением лица изобразила возмущение: как будто может быть иначе.

– Сделаю из нее даму всем на зависть.

– Тяжело жидовочке, даже крещеной, придется, – вздохнул священник.

– Плевать. При мне если будет, никто слова не скажет.

Это было вчера. А сегодня все закрутилось настолько жестоко, что стало понятно: судьба наша повисла на волоске.

Мухаммед Рахим-хан нашел все же подкрепления, и свежие войска хивинцев ринулись на приступ. Эти солдаты еще не пролили свою кровь и не принимали русскую армию, как безжалостную машину, способную уничтожить любого врага. Многие приметили, что неоднократно получившие по зубам узбеки в атаку бегут уже не шибко рьяно, а вот отступают с превеликим удовольствием. Новые же кинулись, словно дикие звери.

Их, конечно, встретили, как всегда, стеной свинца и стали. Вот только скоро битва вновь закипела у подножия баррикады, и Смрадный мешок затопило людское море. Я услышала доклады, что в других местах опять появились лестницы, и бой кипит уже по всей стене. Тимофей, как всегда, разместил меня на крыше высокого дома саженях в ста от укреплений, и вся картина сражения была как на ладони. Было очевидно, что сейчас оно кардинально отличается от того, к чему все уже привыкли.

Свежие войска хан бросил вперед остальных, а «старички» их подперли в проломе, так что отступить у авангарда никакой возможности не осталось. Ужасный ход по отношению к своим солдатам, но, нельзя не признать, что эффективный. Если кто и разворачивался для бегства, то встречал лишь ожесточенное сопротивление своих уже более опытных в этой осаде товарищей, и ему ничего не оставалось делать кроме как лезть на русские штыки. Перед баррикадой образовался настоящий завал из мертвых тел, по нему и лезли вперед узбекские воины.

– Кажется, мой черед пришел, – пробормотала я, и даже Тимофей не посмел возразить.

Потому что схватки завязались уже на самом гребне баррикады, и их становилось все больше. Мы бегом спустились вниз, а затем время для меня словно растянулось.

Каждый мой шаг давался так, словно я брела погруженная в воду, но и люди вокруг двигались медленно и плавно. У этого удивительного явления была и положительная сторона: слова молитвы в голове у меня произносились в привычном ритме, и на каждую секунду их было кратно больше, чем можно было бы прочесть в обычной ситуации. И сила Света обрушивалась на мою душу нескончаемым потоком.