До дрожи

Берет в горсть мой лобок, запуская пальцы внутрь мокрого лона. Основанием ладони давит на клитор, и двигается, уже на полной амплитуде вколачиваясь в меня.

Мои стоны близки к крикам, и Артёму приходится зажать мне рот ладонью. Чувствую свой собственный вкус, когда толкает мне палец между приоткрытых губ.

— Молодец…Охуенная…Молодец… — звенит сбивчивое в ушах, потому что он уже легко преодолевает мышечное кольцо, а я — лишь обволакивающий пульсирующий кисель.

Для него.

Из меня будто скелет вынули, не оставив костей.

Я вся — только Артёму. Его кайф — терпкий, осязаемый — как яд.

И он растворяет меня, не оставляя возможности не подчиниться.

Резкие, вязнущие во мне движения, смешавшийся пот, спёртый воздух, Тёмины жёсткие пальцы у меня во рту и в лоне, его член…

Второй оргазм не похож на первый.

Чернеет в глазах. Тело болезненно скукоживает, и тут же накрывает такая волна расслабления, что я не осознаю себя. Выносит из реальности на ослепляющий свет. Я словно медуза в океане. Почти без тела, почти прозрачная, но живу.

Кажется, Тёма со мной кончает.

— Люблю, люблю тебя… — после крепко прижимает к себе, ласкает.

— Я тебя тоже… — бормочу.

Артём обнимает меня так ласково, заботливо. Гладит как ребёнка по волосам. Будто только что не терзал меня, не причинял мне боль, хоть и желанную, и сладкую.

Мне кажется это немного странным и жутко захватывающим — эти контрасты.

Я только вступаю в этот мир, где такие разные эмоции, действия и чувства обозначают одно — любовь.

Но сил додумать нет. Вырубаемся оба почти сразу, выжатые досуха.

60. Алиса

— Базов! Может всё-таки почтишь своим присутствием зарядку?! Хорош всем дурной пример показывать! — прорывается сквозь сон бодрый голос Наумова, и кто-то активно начинает трясти палатку.

Вздрогнув, просыпаемся с Артёмом одновременно. Округляем глаза, пялясь друг на друга. Из меня было вылетает испуганный писк, но Тёма успевает зажать мне рот рукой и пальцем показать, чтобы молчала.

— Уже встаю, Глеб Янович! — орёт, смотря мне в глаза.

— Встаёт он, каждый день это слышу, — ворчит Наумов лениво, а затем палатка перестаёт ходить ходуном, и до нас долетает звук удаляющихся шагов Глеба.

— Фух, меня в жар кинуло, — шепчу одними губами.

— Жар — это хорошо… — хмыкает Артём и подгребает меня под себя.

— М-м-м…Что ты делаешь? — сонно бормочу, не особо сопротивляясь.

Испуг прошёл, адреналин быстро утихает, и я чувствую, что ещё не до конца проснулась. Тело тяжёлое, разомлевшее, мягкое. В голове мутная приятная пустота.

— Тихо, ходят вокруг все, — шепчет мне на ухо Артём, обращая моё внимание на то, что за тонкими тряпичными стенами палатки и правда кипит жизнь. Голоса, смех, топот. Они будто прямо через нас переступают…Меня это смущает дико, но не Тёму, уже целующего мою грудь и проверяющего пальцами достаточно ли я влажная. Достаточно…Ошпаривает щеки от того, как мужские фаланги легко скользят внутри меня.

— Тём, сам сказал, что все вокруг ходят! — жалобно беззвучно артикулирую, когда он подтягивается выше, чтобы поцеловать меня в губы, а одной рукой уже лезет в рюкзак за презервативом.

— Так что не кричи, — хрипло хмыкает обнаглевший Базов, просовывая руки под мои колени и подтягивая к себе поближе.

— А зарядка? — хватаюсь за последнюю надежду.

— Вот сейчас у нас с тобой будет зарядка — все как раз уйдут из лагеря, и мы спокойно пойдём завтракать, — дьявольски улыбается Тёма, накрывая меня собой, — С добрым утром, Цветочек…

Когда выползаем из палатки, раскрасневшиеся и шальные, в лагере и правда никого. Расправляю помятый сарафан, который словно корова всю ночь жевала, расчёсываю пальцами волосы. Артём сладко потягивается во весь рост, так что у него футболка задирается на животе. Мне почему-то кажется это волнующим и забавным. Звонко шлёпаю ладошкой его по голому пузу.

— Эй, офигела? — делает вид, что злится, наступает, смотря исподлобья.

Припускаю, смеясь, к корпусу. Догоняет через пять секунд, сгребает в охапку, от души даёт по заднице. Целуемся, уже не сильно заботясь, видит нас кто-то или нет. И внутри всё грохочет и поёт.

— Я наверно завтрак пропущу, хочу в душ, я вся липкая, — сообщаю Тёме, когда он перестаёт изучать языком мой рот.

— Да, давай, мне тоже не помешало бы, — рассеянно отзывается, ведя губами по моей шее, а потом вдруг резко отстраняется, лицо становится серьёзным, — И надо будет с твоим переездом решить.

— Каким переездом?

— А ты собралась так каждую ночь из корпуса бегать, Алис?! Запалят — по шапке получим, а если просто палатку рядом ещё одну поставить — не будет никаких проблем. Никто нас не проверяет — кто там с кем спит. Это не в вашем гестаповском общежитии.

— Не хочу в палатку, — кривлюсь.

— Ну простите, ваше высочество, комнаты для свиданий не предусмотрены, — Артём только ржёт с меня, не испытывая и капли сочувствия, — Не переживай, Алиска, поприличней моей тебе поставим. Я дед Коле позвоню сейчас, у него же магазинчик со всей этой фигней туристической и охотничьей….Так что уже сегодня добудем к вечеру. Новенькую.

Вздыхаю тяжко, кусая щеку изнутри. Опять эти долбанные палатки! Полжизни в них из-за отца провела, теперь вот Артём.

Даже первый раз…В палатке…

Невольно краснею, от промелькнувших в голове ночных картинок низ живота как по команде омывает требовательным щекотным жаром.

Но палатка! Проклятие…

— Хм, тогда надо хотя бы двухкомнатную и с предбанником, — смиряюсь со своей судьбой, выторговывая условия получше.

— Ещё не женился, а уже ипотека, — скорбно бормочет Артём.

— У меня свои есть деньги, я ку…

— Не говори ерунды, — а тут уже по-настоящему злится, и я разом замолкаю, лишь пожав плечами.

Насколько я поняла, у Артёма с финансами всё неплохо. Он говорил, когда мы шли обратно с пляжа, что уже год подрабатывает в каком-то аналитическом азиатском центре. Почти всё на удаленке, чтобы не мешало учёбе, но платят неплохо. Плюс родители периодически что-то подкидывают…

И вообще, если говорит сам — значит сам. Кто я такая, чтобы спорить?

— Надо только Наумова в известность поставить, — развивает тему моего переезда к нему под бок Артём, пока идём к корпусу, чтобы там разделиться по женским и мужским душевым, — Сейчас помоемся и к нему тогда.

— И как я объясню, что решила вдруг в палатку переехать?

— Никак. Просто скажешь и всё. Ему какая разница…Или есть разница, Алис? — тяжело косится на меня, — Или, может тебе…???

Улыбаюсь. Ревнивый дурачок!

Толкаю плечом, перехватываю мужскую ладонь и крепко переплетаю наши пальцы.

— Ну конечно нет!

У Артёма мигом взгляд меняется на спокойный и уверенный. Отворачивается, перестав недобро сверлить глазами, гладит центр моей ладошки большим пальцем, пока шагаем. Тему про Наумова развивать не хочется нам обоим. Всё. Не о чем тут больше говорить. И даже внимания не стоит. И я чувствую, как Тёма наконец тоже полностью это осознаёт.

На завтрак мы всё — таки успеваем. К самому его концу, когда пирожков уже не купить, а кашу тебе выскребают из кастрюли. Быстро едим и отправляемся на участок. Ребята уже все здесь, руководимые Фоминым. Но ни Наумова, ни Элечки не видно. Зато нас замечают сразу все остальные.

Друзья Артёма весело свистят, махая, чтобы подошли к ним, меня к себе пытаются переманить мои улыбающиеся и, похоже, сгорающие от любопытства девчонки. И я уж было, собираюсь подойти к ним, заранее вспыхивая стыдливо — довольным румянцем, но Тёма, не дав ни с кем нормально поздороваться, тащит меня к Фомину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Сначала с делами разберёмся, согласуем твой переезд, — на ходу поясняет.

— Да успеем ещё, не денусь я никуда, — смеюсь над его настойчивостью.