Страница 24 из 39
– Конечно, можно.
Расстелив холст на мраморном парапете, Лале начинает готовить краски, смешивая цвета, чтобы получить нужные ей оттенки. Нурай наблюдает за этим, точно за каким-то волшебством, и даже иногда подсказывает (у кромки оно чуть светлее, а у горизонта словно совсем синее-синее.. можно даже еще чуть черного добавить), каким должна выглядеть вода.
Как вдруг с внешнего двора слышится резкий звучный голос.
Нурай тут же подскакивает, точно ошпаренная, едва не перевернув часть красок, ближе к которым сидела:
– Ох нет, это он! Явуз! Скорее прячь все!
Девушка хватает полотна, краски, принимается метаться, а Лале лишь изумленно наблюдает за этим, немного опешив. Но вот мгновение – и она уже помогает подруге сгребать принадлежности в корзину, после чего прикрывает ее салфеткой, скрывая от глаз.
– И ты, пожалуйста, прячься!
– Я? – Лале изумленно топчется – Нурай, но что плохого-то..
– Прошу тебя, Лале! – и уже спешит ее подталкивать в полутемную нишу, откуда сразу ее и не приметить будет.
Лале не совсем понимает, к чему это.
Ладно еще рисунок.. хотя и это не совсем понятно. Чем Явузу может не угодить картина моря? Но она-то.. Что плохо было бы в том, если бы Явуз увидел Лале в их доме? Даже не в доме, а во дворе. Лале не знает таких правил, при которых после замужества запрещается с подругами видеться, да в гости их звать.
Но вот уже через пару мгновений, едва Лале успевает укрыться в своей нише (вернее, быть впихнутой туда подругой), как во дворе показывается Явуз-Паша. Все такой же мерзкий и противный – а после новых подробностей, что она о нем узнала – теперь он Лале кажется даже еще более отвратительным, чем при первой встрече.
Как все-таки удивительно, насколько может меняться восприятие внешности человека в зависимости от изменения отношения к нему!
С ним появляется и молодой помощник в янычарской форме.
– Сейчас, Кемаль, я возьму.. и вернемся поскорее.
– Хорошо, господин.
Явуз замечает супругу и теперь уже голосом, гораздо более грубым и жестким даже в сравнении с тем, которым он обращался к помощнику, бросает ей:
– Нурай! Где тот пергамент в оленьей коже, что я вчера приносил!? Живо принеси мне его! Да поторопись!
– Одну минуту, господин..
Нурай склоняет голову и спешит в дом. Достаточно быстро она возвращается со свитком. Явуз берет его, даже не глядя на супругу:
– Ладно – очевидно, вместо «спасибо» – а ты что делала?
В голосе ни капли любопытства или искреннего интереса. Скорее вопрос командира, уточняющего у солдата, чем он тут занимался в его отсутствие и чего полезного сделала, остолоп эдакий.
Нурай начинает заикаться:
– Я.. мы.. вещи разбирали.
Теперь мужчина уже поднимает и упирает в нее суровый взгляд, не сулящий ничего хорошего:
– Вещи лежат во дворе, возле них никого! Чем ты тут занимаешься?
Девушка опускает голову, но муж жестко ее за руку и трясет, заставляя смотреть на него:
– Думаешь, если вернулась в Эдирне, то как в девичестве прохлаждаться будешь? День замужней женщины – это труд во благо мужа и молитва! А где твой труд?
Лале так и подмывает выбраться из укрытия и сказать Явузу все, что она думает о его словах и о нем самом. После чего отбросить его паршивую руку, что так грубо вцепилась в запястье Нурай.. но понимает, что для подруги так будет только хуже (иначе бы она не прятала ее), потому лишь прикусывает язык, стараясь удержать гнев внутри.
Нурай что-то бормочет в ответ, но вот Явуз-паша, окончательно выйдя из себя, снова трясет жену и в этот раз – под конец резко выпускает ее руку. Отчего девушка теряет равновесие и с гулким «БУХ!» падает на мраморные плиты.
Из надтреснутой губы, которой она неудачно приложилась о плиты при падении, течет струйка крови.
А цепкий взгляд мужчины уже падает на бортик пруда и капли небесно-голубой краски на нем, чуть пролитой при спешной сборе художественных инструментов в корзинку.
–Это еще что.. – хмурится он, касаясь пальцами краски, после чего нюхает ее, точно сторожевой пес.
Оглядывается.
И тут находит то, что искал.. заметив корзинку, он одних махом ноги переворачивает ее, рассыпая баночки и кисти. Теперь его глаза начинают сверкать совсем уж безумным огнем:
– Вот оно что!
Он тут же возвращается обратно к Нурай, которая еще не успела даже подняться, и уже заносит руку над ее лицом…
– Господин, не нужно! – Кемаль было дергается к паше, но получив в ответ испепеляющий взгляд, тут же отступает обратно.
Лале же хватает этого мгновения, чтобы выскочить из укрытия и в мгновение ока вклиниться между Явузом и Нурай, точно единственный барьер. Она заслоняет подругу своим телом за мгновение до того, как, вернувшись взором от помощника, Явуз успевает довершить начатое.
– Оставьте ее! – шипит она, не в силах больше сдерживать ярость – не смейте!
Явуз-паша замирает с занесенной рукой.
Каким бы отвратительным и безумным он ни был, но даже такому как он известно, что трогать племянницу султана далеко не самое разумное решение (особенно, учитывая замечание Нурай о том, что он и так совсем недавно вернул себе его расположение после годов «изгнания»).
– Ты.. – цедит он, стараясь из-за плеча Лале вновь уцепиться взглядом за Нурай – еще и подруг сюда водишь?!
– Как можно так обращаться с живым человеком! – продолжает кричать Лале, все больше и больше распаляясь и повышая голос, между тем ловко заслоняя собой подругу от любых посягательств и даже проворных взглядов Явуза – она ничего плохого не сделала!
– Прочь, девчонка, не лезь в чужую семью! Ты и так уже бед наделала! Нурай заслужила наказание из-за тебя!
Гнев Лале просто переходит все видимые и невидимые барьеры. Она теперь делает шаг вперед – уже не просто заслоняя, а наступая на Явуза-пашу:
– Не перекладывайте ответственность! Только на это вас и хватает? – она слышит тонкий испуганный писк Нурай позади, очевидно, пришедшей в ужас от одних этих слов, но Лале не останавливается – это ваши решения и действия! В них не виноваты ни я, ни Нурай! Только вы!
Но даже этот напор, которому подвластно уже было бы сбить с толку и мыслей любого, не вводит Явуза даже в малейшее смятение. Он бросает еще один презрительный взгляд на краски:
– Значит, художества тут у вас..
И, воспользовавшись агрессией Лале, при которой она, наступая на него, оставила Нурай.. пытается ловко ускользнуть мимо и уже протягивает руку, чтобы жестко ухватить жену..
– Нет! Не смейте трогать!
Лале в последний момент, точно легкая и быстрая птичка, успевает перехватить его руку, больно вцепившись в нее..
ВСПЫШКА! Как и в предыдущие разы, что-то необъяснимое, заставляющее при касание порой видеть фрагменты прошлого того человека, которого она коснулась, уносит ее в темноту..
«…Ну, Хюма! Расскажи нам, как твой сынок султаном станет! Ха-ха-ха!
Халиме
(..кто это?
– в прошлом: фаворитка султана мурада, почти королева этого дворца – все с большим отвращением отвечает Шахи-хатун, еще глядя в след Халиме – теперь: никто. просто забытая всеми бывшая наложница..)
заливается звонким смехом, и остальным девушки тут же подхватывают. Сейчас Халиме выглядит совсем иначе, чем та, которой Лале видела ее на Ночи Хны.
Конечно, она во-первых гораздо моложе.. но во-вторых, гораздо более богаче одета. Самая изысканно разряженная из девушек. Восседает, словно королева, а ее шеи и руки украшены множеством изысканным драгоценностей. Хищная довольная улыбочка говорит о том, что она мало того, что знает о своем положении – так еще и прекрасно им пользуется.
Ха-ха-ха!
Звуки утопают в мягких обивках, не покидая пределов обеденной комнаты гарема.
Сама же Хюма, совсем просто одетая, как и прочие рабыни, стоит у двери, понурив голову. Несчастная, бледная..
– Ты поздно пришла – скалится Халиме, продолжая себя потешать – тут, у стола для любимых девушек султана, больше нет мест. Можешь пойти туда, к безродным, к своим! А можешь рассказать нам про Мехмеда-Великого-Султана, и мы найдем тебе уголок где-нибудь с краю. Все же с веселым представлением обедать приятнее!