Страница 9 из 124
Пятая дверь открылась.
Я замерла. Перестала дышать. Перестала двигаться.
Я стояла в открытом дверном проеме, моя рука все еще лежала на ручке.
О, Богиня.
Это кабинет Винсента.
Здесь пахло им. На мгновение мне показалось, что мой отец не умер. Как будто он был где-то в этой комнате, с книгой в руках, а между его бровей образовалась серьезная складка.
Прошлое обрушилось на меня, как расколотая сталь, такое же острое и такое же болезненное.
Этот кабинет был гораздо меньше остальных кабинетов Винсента. В центре стоял большой деревянный письменный стол, а в углу у камина — два бархатных кресла. Вдоль стен стояли книжные шкафы, в которых хранились сотни черных, бордовых, серебряных и синих корешков старых, но хорошо сохранившихся книг. Письменный стол был завален хламом, на нем валялись открытые тома, бумаги, заметки, а в центре стола лежала груда битого стекла.
Когда я снова смогла заставить себя двигаться, я подошла к столу.
Там было гораздо больше беспорядка, чем обычно оставлял Винсент. Но с другой стороны… в конце концов он был…
Ну да. Я старалась не думать о том, каким он стал в последние несколько месяцев.
Мой взгляд переместился на бокал для вина, стоящий среди бумаг с заметками, на дне которого образовался засохший красный налет. Если присмотреться, то можно было увидеть небольшие пятна возле ножки — отпечатки пальцев. Я протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, но отдернула её, не желая нарушить остатки его присутствия.
Даже потеря Иланы не подготовила меня к такому. Степень проклятой одержимости, которую на тебя навязывает горе. Мне потребовалось все, что у меня было, чтобы заставить свой разум думать о чем-то другом, кроме него и это полностью истощило меня.
Но теперь, когда я была здесь, в его окружении, мне не хотелось уходить. Я хотела свернуться калачиком в этом кресле. Я хотела укутаться в пальто, случайно оставленное на одном из кресел. Я хотела завернуть этот винный бокал в шелк и навсегда сохранить отпечатки его пальцев.
Я просмотрела бумаги на столе. Он много работал. Списки. Карты. Отчеты о нападении на Лунный дворец. Я пролистала стопку писем и остановилась с дрожащей рукой на листе пергамента.
Отчет, — гласила надпись. Салины.
Он был написан очень простым и понятным языком. Простой учет ресурсов и результатов.
Город Салины и прилегающие к нему районы были уничтожены.
Одно предложение, и я снова стояла среди мертвых остатков Салины. Пыль. Ядовитый туман. Проклятый запах.
Как дрогнул голос Райна, когда он держал уличный знак.
— Это Салины.
И вот на столе моего отца лежит этот короткий, на одну страницу, отчет, в котором подробно описывается, как он уничтожил мою родину. Убил всю семью, которая у меня осталась.
И солгал мне об этом.
— Ты не собирался мне об этом рассказывать, — набросилась я на него.
— Ты не такая, как они, — рычал он на меня.
Пергамент дрожал в моих руках. Я быстро положила его, отодвинув вглубь стопки.
Когда я это сделала, я заметила слабый серебряный блеск. Я отодвинула в сторону открытый фолиант. Под ним лежал маленький, грубо сделанный кинжал.
К горлу подкатил комок.
Я сделала его вскоре после того, как попала под опеку Винсента. Это был первый раз, когда я чувствовала себя достаточно комфортно, чтобы попросить задание для работы, и достаточно безопасное, чтобы действительно суметь выполнить его. Мне нравилось высекать камень — сейчас я даже не помню, почему. Но я помню, как сделала этот маленький кинжал, и как нервничала, когда представила его ему. Я затаила дыхание, когда он с невозмутимым лицом рассматривал его.
— Хорошо, — сказал он после долгого раздумья, положил его в карман, и на этом все закончилось. Это был первый из бесчисленных случаев, когда я обнаружила, что тянусь за одобрением Винсента и отчаянно думаю, получила ли я его.
И вот теперь он лежал здесь, вместе со смертными приговорами тысяч людей.
Две его версии, которые я не могла примирить при жизни, а теперь, после его смерти была еще дальше от понимания.
Винсент-король, который убил всю мою семью во имя власти, который уничтожил целый народ, который почти двадцать лет лгал мне о моей крови, чтобы защитить свою корону.
И Винсент-отец, который хранил эту маленькую самодельную безделушку, сделанную мной, рядом со всеми своими самыми ценными вещами. Он признался мне в любви на последнем издыхании.
Как было бы удобно, если бы я нашла письмо, спрятанное в одном из его ящиков. Там было бы написано: Моя маленькая змейка. Если ты читаешь это, значит, меня больше нет. Было бы несправедливо, если бы я оставил тебя без ответов…
Но Винсент был не из тех, кто записывает свои секреты. Может быть, я говорила себе, что иду сюда за припасами, но на самом деле я шла сюда за ответами.
За чертовой иллюзией.
Вместо этого здесь была комната, в которой было так же мало смысла, как и в нем самом. Я не нашла здесь ничего, кроме разбросанных кусков его личности, таких же разрозненных после смерти, как и при жизни.
Мои глаза горели. Грудь болела. Рыдания вырывались из меня с такой силой, что мне пришлось закрыть рот рукой, чтобы подавить их.
Раньше я никогда не плакала. Теперь, казалось, чем больше я пыталась остановить себя, тем свирепее слезы вырывались из меня.
Я подавила его отвратительным звуком, который, к счастью, никто не мог услышать.
На это нет времени, Орайя, сказала я себе. Не для того ты здесь.
Мой взгляд переместился на центр стола на груду битого стекла. Это было странно. Центр стола был зеркальным, осколки аккуратно уложены друг на друга, как будто кто-то собрал их в идеально выверенную кучу. Металл напомнил мне полную луну: серебристо-яркую, сверкающую, с точеными углублениями, которые мерцали в холодном свете. Изящные вихри украшали гладкий край, направляясь к центру, а затем прерываясь зазубренным краем. Я прищурилась и различила слабый отблеск в этих резных линиях — красно-черного цвета. Кровь…?
Зачем ему хранить здесь эту сломанную безделушку? Прямо посреди своего рабочего стола?
Я коснулась края верхнего осколка…
У меня вырвался вздох.
Край был острым, как бритва. Она рассекла кончик моего пальца, оставив красную полоску, скатывающуюся к краю, но я едва заметила и порез, и боль.
Потому что осколки начали двигаться.
В мгновение ока осколки стекла разлетелись, сцепились друг с другом, образовав неглубокую зеркальную чашу, в центр которой скатились капли моей крови.
И все же, как бы поразительно это ни было, меня ошеломило внезапное, непреодолимое, обескураживающее ощущение Винсента — Винсента, каким он был в этой комнате, стоящий там, где стояла я, когда кровь проливалась в чашу. Внезапное, сильное беспокойство подступило к моему горлу, и все эти чувства словно разлетелись на осколки, на разрозненные мысли о городах, генералах, Сивринаже, Салины, сотнях пернатых крыльев, расставленных вдоль стен города. Гнев, одержимость, решимость, но под всем этим — невероятный страх.
Задыхаясь, я отдернула руку. Меня тошнило, а голова кружилась.
— Винсент?
Сначала я подумала, что мне привиделся этот голос.
— Винсент? Ваше Высочество? Как я могу…
Голос был слабым и искаженным, как будто доносился откуда-то издалека сквозь сильный ветер.
Но даже так я узнала его.
— Джесмин? — прошептала я.
Я снова заглянула в чашу. Моя кровь скопилась там, растекаясь больше, чем должно было быть, покрывая серебро.
Я прищурилась и наклонилась ближе. Из-за мерцающего отражения Ночного пламени было трудно разглядеть, но что-то двигалось…?
— Орайя?
Голос, сбитый с толку, определенно принадлежал Джесмин. Я едва могла ее расслышать.
Теперь я склонилась над столом, мои предплечья были напряжены, а мое сознание тянулось в разных направлениях — к слабому присутствию Джесмин, где-то за много миль, и к присутствию Винсента в прошлом.