Страница 38 из 124
— Они ничего не боятся больше, чем любви, — пробормотал он. — Их всю жизнь учили, что любая настоящая связь — это не что иное, как опасность для них.
— Это смешно.
— Почему?
Потому что я все еще зацикливалась на этой идее, что Винсент боялся меня. Эта идея противоречила всему, что я когда-либо знала.
Его рот искривился в кривой ухмылке.
— Любовь чертовски ужасающая, — сказал он. — Я думаю, это правда, независимо от того, кто ты.
Я затихла.
Было что-то в этом, в его близости и пристальном взгляде, в том, как он это сказал, и что-то из этого заставило меня опомниться.
Что я делаю?
Зачем я показала ему это? Райн был моим пленителем. Он лгал мне. Он использовал меня.
Райн убил моего отца.
И теперь он читал мне лекцию о святости любви?
Он был прав. Любовь была ужасающей. Быть настолько уязвимой перед кем-то другим. И я…
Я отмахнулась от этой мысли.
Нет. То, что я чувствовала к Райну, не было любовью.
Но это чувство было уязвимым. Я была более уязвимой, чем я когда-либо могла себе позволить.
И посмотрите, как я за это поплатилась.
Посмотрите, как мой отец заплатил за это.
Мой гнев, мое горе улетучились. На его месте остался густой ожог стыда.
Я отпрянула от прикосновения Райна и постаралась не заметить мелькнувшее на его лице разочарование.
— Я бы хотела побыть одна, — сказала я.
Мой голос был резким. Сквозь слова чувствовалось окончательное решение побыть одной.
Мгновение была тишина. Потом он сказал:
— Здесь опасно.
— Я справлюсь с этим.
Он сделал паузу. Звучало неубедительно, я знала.
Я не смотрела на него, но знала, что если посмотрю, то у него будет такое выражение лица — такое чертово выражение, как будто он хочет сказать что-то слишком искреннее, слишком настоящее.
— Просто уйди, — сказала я. Это прозвучало больше как мольба. Но, возможно, именно это заставило его послушаться.
— Хорошо, — тихо сказал он, и шум его крыльев растворился в ночи.
Глава
24
Орайя
Я долго сидела на вершине этих возвышающихся руин, безуспешно пытаясь ничего не чувствовать.
Небо медленно приобретало теплый оттенок, холодный лунный свет сменялся золотым отблеском рассвета, обнажая все самые уродливые истины этого города.
Он так хотел забыть это место. Но это место никогда не забывало его. И никогда не оправится от бесстрастной жестокости его ухода.
Я ненавидела это знакомое ощущение.
Все это было похоже на комнату, которую Эвелина теперь держала как извращенное святилище для него. Ничего, кроме выброшенного хлама, и она проецировала на него такое значение. Ботинок. Расческа. Глупые каракули чернилами…
Я моргнула.
Чернильные каракули.
В глубине моего сознания зашевелилось осознание. Где-то я уже видела этот вид…
Я встала, затем сделала несколько шагов назад, наблюдая за тем, как пейзаж меняется в зависимости от того с какого ракурса смотреть. Море немного правее, башня слегка перекрывает его…
Нет. Не совсем. Но близко.
Я закрыла глаза и представила себе этот чернильный рисунок на столе Винсента, прекрасно сохранившийся в течение веков.
Затем я открыла глаза и заглянула за край. Еще одна башня стояла чуть южнее этой и каким-то образом она выглядела еще более старой. Но, по моим расчетам, точки обзора совпадали. Если я права… набросок Лахора, который сделал Винсент, мог быть сделан с этих руин.
Я колебалась, разминая мышцы спины. Они сильно болели, и каждое движение казалось неуклюжим с прикрепленными к ним крыльями. Я не жалела, что отослала Райна, — нет, сказала я себе, я определенно не жалела об этом, но было бы разумнее получить еще несколько уроков по полетам, прежде чем я это сделаю самостоятельно.
Я бы не позволил тебе упасть. Но что еще важнее, я знал, что ты тоже не позволишь себе упасть.
Эти слова вмиг пронеслись в моей голове.
Матерь, я надеялась, что он был прав.
Не сводя глаз с цели, я прыгнула.
То, что я сделала, чтобы перебраться с одной башни на другую, наверное, лучше назвать «контролируемым падением», чем «полетом».
Но у меня получилось.
С трудом.
Я издала отвратительный звук, когда я боком ударилась о груду древнего кирпича. Боль пронзила мое левое крыло, когда оно поцарапалось об осколок камня и было удивительно, насколько дезориентирующим было то, что границы собственного тела вдруг стали вдвое шире в обоих направлениях. От удара меня подбросило, и я покатилась по кирпичной поверхности, издавая звуки ворчания.
Я опустилась на колени, собираясь с силами. Я была потрясена больше, чем хотела бы себе признать. Крылья, видимо, были чувствительными, потому что порез причинил сильную боль. Я повернула голову, пытаясь разглядеть повреждение, но всё было безуспешно.
Я подняла голову, и вдруг моя рана перестала иметь значение.
— Черт, — прошептала я.
Крылья распростерлись на стене передо мной.
Это были грифельно-серые хиаджские крылья с оттенками фиолетового цвета. Они были в натуральную величину, а может, и больше, прижатые к крошащимся остаткам каменной стены. Наросты, которые сначала выглядели как выпуклые вены, распространялись по всей их длине, цепляясь за кости и проникая через участки кожи, окрашенные в красный цвет, образуя в центре узел, который пульсировал ярко-малиновым цветом.
Сердце. Оно выглядело почти в точности как сердце.
Но когда я поднялась и подтащила себя ближе, я поняла, что наросты вовсе не были венами. Это был какой-то… гриб, возможно, хотя и выглядел он до тошноты реалистично. Сердце в центре крыльев, однако… оно выглядело таким настоящим. Это была плоть, окаменевшая, как крылья? Или что-то другое?
Я не помню, как встала на ноги, как подошла, но следующее, что я помню, это то, что я стояла прямо перед ними.
Вены и сердце пульсировали мелкими ритмичными движениями, медленно учащаясь. Через мгновение я поняла, что они повторяют мое дыхание. Волосы на моей шее встали дыбом. Я никогда не испытывала такого отвращения к чему-то и одновременно такого влечения. Это было отвратительно. Это была самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видела.
Одна часть меня думала: мне нужно уехать далеко-далеко от этого, чем бы это ни было.
Другая часть подумала: Септимус был прав. Я просто знаю.
Простой, незамысловатый факт. Это было то, что мы искали. Вне сомнений, так и было.
И я нашла это в одиночку.
Моя рука была протянута еще до того, как я приказала своему телу двигаться.
Кончики моих пальцев коснулись нароста, похожего на сердце. Оно было таким холодным, что я чуть не отшатнулась. Но прежде чем я успела среагировать, несколько вен скользнули по его поверхности, потянулись ко мне и…
Я издала шипение боли. Капли моей крови, ярко-красного человеческого цвета, размазались по грибку, когда похожие на вены нити снова обвились вокруг сердца. На мгновение показалось, что крылья складываются и расправляются, создавая иллюзию подвижных мышц.
Затем волокна отстранились, удаляясь вдоль стен руин, и то, что так напоминало сердце, раскрылось.
Воздух наполнился теплом. Красное сияние залило тени. Я вглядывалась в него, моргая, и заставляя глаза привыкнуть.
Сердце сместилось, теперь оно имитировало раскрытые, сомкнутые ладони. В его центре находился полумесяц из полированного, сверкающего серебра, будучи болезненно белым на фоне окружающего его увядающего красного цвета. Он был размером с мою ладонь, два его кончика были острыми, как лезвия — настолько острыми, что сначала я подумала, что, возможно, он предназначен для оружия, пока не заметила тонкую серебряную цепочку, прикрепленную к одному концу.
Кулон.
Когда свет померк, он оказался ничем не примечательным, хотя и очень красивым.