Страница 111 из 124
Но когда я пролетаю над человеческими кварталами Салин, пылающими и сгорающими от Ночного огня, и приземляюсь перед грудой развалин, бывших когда-то домом, я не ожидаю такого накала эмоций, которые меня захлестывают.
Я долго смотрю на дом — на то, что когда-то было домом.
Я не чувствую запаха жизни. Я не слышу биения сердца. Когда-то я чувствовал ее через всю комнату, через весь замок, словно само ее тело взывало ко мне, постоянно давая знать о своем присутствии.
Сейчас ее отсутствие ощущается еще сильнее. В моей душе разверзлась огромная дыра.
Сожаление, яростное и неумолимое, разрывает меня.
Трое моих воинов окружают остатки дома, но меня они пока не видят. Я подумываю о том, чтобы улететь. Каждая часть меня хочет отвернуться от этих обломков и заточить их где-нибудь, чтобы не думать о них.
Но отсутствие пульса, который я искал, заставило меня пропустить тот, который остался. Три хиаджа внизу кружили вокруг чего-то, их интерес был вызван голодом.
Я могу, по крайней мере, закончить то, ради чего пришел сюда.
Я приземляюсь. Один из воинов ругается и потирает окровавленную руку.
— Ягненок? — бормочет он. — Больше похоже на гадюку.
Тут воины замечают меня и спешат поклониться. Я не обращаю на них внимания.
Потому что к этому времени я уже увидел тебя.
Ты — одинокий огонек на просторах смерти. Единственное живое существо в этой груде обломков.
В моих снах мой ребенок — зеркало меня самого. Я вижу свое лицо, когда думаю о смерти от руки Наследника.
Но ты, маленькая змейка, так похожа на свою мать.
Я стою перед тобой на коленях. Ты такая маленькая. Конечно, мала для своего возраста, хотя я не уверен, сколько именно тебе лет. Время может быть странным для вампиров. Твоя мать жила со мной так долго, что иногда я не могу вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как она ушла.
У тебя длинные черные волосы, закрывающие лицо, и веснушки над носом, которые, когда ты морщишься, смешиваются с пятнами крови и копоти, особенно когда ты усмехаешься надо мной. Они заставляют меня думать о другом времени, давно прошедшем.
Но эти глаза.
У тебя мои глаза. Серебристые, как луна, круглые и полные стальной ярости. Ярость тоже моя. Бесстрашие.
Я тянусь к тебе, и, хотя я слышу по биению твоего сердца, что ты боишься, ты без колебаний огрызаешься, глубоко вонзая свои маленькие зубки в мой палец.
Я не буду лгать тебе, маленькая змейка.
Я ожидал, что убью тебя той ночью.
Но чего я не ожидал, так это того, что буду любить тебя так сокрушительно сильно.
Она поражает меня так внезапно, так сильно, что я даже не успеваю от нее отпрянуть.
Ты смотришь на меня с таким видом, будто готова сражаться даже с одним из самых могущественных существ в мире, и я слегка улыбаюсь.
Проходит минута, прежде чем я осознаю это ощущение в своей груди. Гордость.
Я думаю о своем собственном отце и о том, как он всю жизнь калечил меня, боясь того, кем я стану. Вспоминаю ту ночь, когда он небрежно выбросил моего новорожденного брата из окна к демонам.
Для меня непостижимо, что мой отец когда-либо испытывал ко мне те чувства, которые испытываю я в этот момент.
Конечно, никто и никогда этого не делал.
Я не могу описать ни глубину этих эмоций, ни накал ужаса, который приходит вместе с ними, связанными так неразрывно. Я пришел сюда, чтобы изжить свои величайшие слабости, а вместо этого я отдаю ей свое сердце.
С того момента, маленькая змейка, я не мог представить себе возможности убить тебя.
Я сделаю следующее, — сказал я себе. Я воспитаю тебя. Я защищу себя от тебя, защитив тебя от мира, который научит тебя убивать меня.
Все может быть иначе, — говорю я себе, — чем так, как было со мной и моим отцом.
Все может быть иначе, чем было с ней.
Я беру тебя на руки. Ты такая маленькая и хрупкая в моих руках. Несмотря на то, что ты боишься меня, ты прижимаешься к моей шее, как будто какая-то часть тебя точно знает, кто я такой.
Я боюсь больше, чем когда-либо.
Боюсь тебя и того, что ты можешь со мной сделать. Боюсь мира, который так легко может убить тебя. Боюсь себя, одаренного еще одним хрупким сердцем, которое, как я знаю, мне не удержать.
Но, моя маленькая змейка, это самый замечательный страх.
Каждая минута с тобой, даже если я уже жалею обо всех ошибках, которые, как я знаю, я совершу.
Я ЗАДЫХАЛАСЬ. Грудь болела. Воздух обжигал.
Я стояла на коленях.
Я заставила себя открыть глаза сквозь ядовитый дым. Нет, не дым. Какая-то магия, густая и красная, переливающаяся сразу миллионом цветов.
Может быть, поэтому слезы текли по моим щекам.
А может, и нет.
Винсент стоял на коленях рядом со мной. Его рука лежала на моем плече, но я не чувствовала его прикосновения, и на мгновение это меня огорчило.
Каким бы реальным он ни был, каким бы реальным он ни казался, его не было.
Он грустно улыбнулся мне.
— Я пытался, Орайя, — прошептал он. — Я пытался.
Я поняла всю глубину того, в чем он признался в этих двух словах. В нем укоренилась многовековая жестокость, которую он почитал превыше всего. Тысячелетия поколений кровавых концов и кровавых начал.
Я никогда раньше не видела, чтобы Винсент признавал свою слабость. А эти слова были признанием стольких неудач.
И все же я была очень зла на него.
— Этого было недостаточно, — выдохнула я, срываясь почти на рыдания.
Его горло дрогнуло.
— Я знаю, маленькая змейка, — пробормотал он. — Я знаю.
Он попытался погладить меня по волосам, но я ничего не почувствовала.
Потому что Винсент был мертв.
Все это сразу стало правдой. Что он спас меня. Что он искалечил меня. Его эгоизм и его самоотверженность.
Что он пытался.
Что у него ничего не получилось.
И что он все равно любил меня.
И я буду нести все это вечно, до конца своих дней.
А он все равно будет мертв.
Я заставила себя подняться на ноги. Я повернулась к Винсенту. Его образ, когда-то такой четкий, начал тускнеть.
Он посмотрел на обелиск.
— Я думаю, — сказал он, — это та вещь, ради чего ты сюда пришла.
Я проследила за его взглядом. Колонна открылась, показав углубление, полное яркого багрового света.
И в центре его — маленький флакон, парящий в воздухе сам по себе. Жидкость в нем содержала невозможные множества цветов, меняющихся с каждой секундой. Фиолетовый, синий, красный, золотой, зеленый — все одновременно, как гамма оттенков во вселенной.
— Кровь Аларуса, — прошептала я.
— Мы с твоей матерью так много отдали, чтобы добыть ее. — Его взгляд снова нашел мой. — Но мы и много получили взамен.
— И что мне с ней делать? Выпить ли мне ее или просто ею воспользоваться…
— Ты можешь ее выпить. Только немного. Или влить в клинки. Она найдет способ передать тебе свою силу, как бы ты ею ни распорядилась. Твоя кровь — это катализатор.
— А что она сделает со мной?
Я подумала о Саймоне, о его налитых кровью, пустых глазах. Эти зубы, которые отняли у него больше, чем дали.
— Это сделает тебя могущественной, — сказал Винсент.
— Что еще?
— Я не могу этого сказать.
Я знала, что есть причина, по которой он никогда не использовал кровь. Это была настолько великая сила, что ее можно было использовать только в самом крайнем случае.
Я потянулась к углублению и накрыла рукой флакон.
Потребовалось мгновение, чтобы понять, что крик, прорезавший воздух, был моим. На несколько долгих секунд все исчезло, кроме боли. Я обливалась потом, когда дюйм за дюймом отрывала его от обелиска.