Большой план

– У тебя все данные есть, чтобы меня превзойти, – сказал он.

Насчет данных отец в принципе не преувеличивал. С малых лет Олег отличался прекрасной памятью. Научившись читать очень рано, он глотал и усваивал огромные объемы информации. В институтской библиотеке, куда его привел папа, Лапшин-младший прослыл вундеркиндом. Школьные предметы тоже давались ему легко, разве что с химией возникли сложности. Но поскольку речь о медали не шла, пересдавать ее на «пять» он не стал. На медаль, как заранее знали в обоих параллельных классах, тянули активиста и секретаря комитета комсомола Илюшу Судакова.

Илюша ныне, после окончания юрфака, был офицером налоговой полиции. Олег, сдав экзамены на «отлично», поступил на исторический. Визиты к репетиторам и собственные усилия оказались не напрасными.

– Всё в твоих руках. Тут мы тебе не помощники, – подвел первые итоги отец.

Следующей целью, согласно Большому плану, был красный диплом, дававший право сразу поступать в аспирантуру. Получилось, как выражался его детский футбольный тренер, на тоненького. Допустимо было иметь три четверки, и третью Олег схлопотал на предпоследней сессии. Его подвела история стран Азии и Африки, по которой он даже шпаргалки заготовил, но не рискнул ими воспользоваться.

– Может, еще раз придете, с другой группой? – спросила Алина Юрьевна Маслова, листая зачетку.

Гуманизмом она обычно не грешила, но почему-то пожалела его.

– Нет, спасибо, – вежливо ответил Олег.

Лапшин не был уверен, что сумеет повторно пропустить через себя подробности восстания сипаев и конституционную реформу султана Абдул-Хамида. После двух лет армии, между первым и вторым курсами, его память сделалась чуть хуже. В той войсковой части, где он отдавал долг Родине, самым увлекательным чтивом был устав гарнизонной и караульной службы.

Удача, впрочем, не отвернулась от него. Заветный диплом открыл дорогу к новому этапу Большого плана. Андрей Викторович похвалил сына сдержанно, зато мама светилась от счастья.

– Ни о чем не думай, только занимайся! – категорично заявила она. – Мы тебя обеспечим.

Под ее словами была практическая основа. Времена настали смутные и трудные. Прилавки магазинов, тотально опустевшие к декабрю девяносто первого, в январе следующего года наполнились товарами, но цены кусались больно. Институт, где преподавал отец, очень пригодился всей семье. На его заочном отделении учились главным образом председатели колхозов и директора совхозов, по определению люди крайне занятые. За помощь при написании курсовых и дипломных работ, сдаче экзаменов и зачетов они охотно благодарили чем Бог послал, то есть продукцией своих хозяйств. Эта практика существовала и во времена социализма, и мама как-то проговорилась, что именно из-за конфликта на почве не афишируемых экономических отношений Андрею Викторовичу не дали хода в доктора наук.

Поэтому призрак голода ни разу не маячил перед Олегом. Условия для научных штудий действительно сложились прекрасные. Но вопреки всему Большой план вступил в зону турбулентности…

Глава вторая,

в которой речь идет о нелегком ремесле писателя

На свежем воздухе Олегу стало получше. Боль в голове утихла, на смену ей пришла общая слабость. Лапшин был равнодушен к спиртному, но волей-неволей ему приходилось пить с коллегами. Шерхан злоупотреблял этим частенько – на взгляд окружающих, даже слишком. Свою слабость он с обезоруживающей улыбкой объяснял так: «Ну никак не могу иначе. Вот булькну чуток, открою книжку и странствую по иным мирам». Арсений Витальевич крепко подсел на переводные произведения в жанре фэнтези, потоком хлынувшие на российский рынок. Олегу казалось, что лаборанту, который в свои сорок пять выглядел заметно старше, больше ничего и не надо от жизни.

«Интересно, чего еще Юлька хочет?» – подумал он, на ватных ногах бредя по бульвару. Энтузиазм приятеля и его лихорадочная активность по составлению всё новых сборников периодически начинали раздражать его. Кошечкин, в сущности, эксплуатировал одну и ту же тему, связанную с опричниной Ивана Грозного. Хотя он проделывал это столь изящно, что до сих пор никому как следует не надоел. Из многочисленных статей должна была вскоре вырасти толстая книга.

– Олег, здравствуйте!

Голос был знакомым, и Лапшин повернул голову.

– Добрый день, Валентина Сергеевна.

– На свидание спешите или просто оттуда удрали?

– Оттуда, – улыбнулся Олег.

Валентина Сергеевна была мамой Юлиана. Отец Юльки умер, когда будущему знатоку опричных дел исполнилось пять. Замуж она больше не вышла и воспитывала сына одна. Кошечкины жили в самом центре, неподалеку от университета, в так называемом обкомовском доме. В действительности дом был местом обитания разных людей: после его сдачи в конце сороковых состав жильцов разбавила вузовская элита, а в начале девяностых несколько квартир приобрели и отремонтировали по своему вкусу известные всему городу коммерсанты – водочные «короли».

– Плохо себя чувствуете? – участливо спросила Валентина Сергеевна.

– Почему?

– Глаза у вас красные. Ночами не спите, защита покоя не дает?

– Да, волнуюсь немножко.

При этих словах Олег чуть отвернулся в сторону, чтобы ненароком не дыхнуть на Юлькину маму.

– Не волнуйтесь, и это пройдет.

Валентина Сергеевна, невысокая худенькая женщина в сером платье, с простой прической и умеренным макияжем, по внешнему виду сошла бы за еще одну лаборантку. Между тем, она была профессором на факультете романо-германской филологии. Юлькин отец считался восходящей звездой биофака, к своим тридцати годам став доктором наук и лауреатом какой-то важной премии (Олег позабыл, какой). «Такие у меня гены», – приговаривал Юлиан, смешно теребя курносый нос. Генами он, впрочем, нисколько не кичился.

– Сейчас, конечно, ничего не пишете?

– Тезисы добиваю, – сказал Олег.

Тезисы предстоящего выступления он выдавливал из себя по капле. Выходило, на его взгляд, криво и косо, а еще до ужаса банально. Когда при участии Трофимыча формулировали тему, казалось, что предусмотрено и вероятное продолжение. Взятый в рамках Большого плана курс производил надежное впечатление. Как гласил плакат, висевший у Лапшина в школе: «Дорога верная у нас: сначала в ПТУ, потом в рабочий класс!» Разумеется, в данном случае речи о пролетариате не было и быть не могло. Имелось в виду последующее написание докторской. Заведующий кафедрой с высоты своего опыта учел восприятие и проходимость еще не написанного труда в академических лабиринтах.

– Я не про тезисы. Литературу забросили? – уточнила Юлькина мама.

– Забросил окончательно, – честно признался Олег.

– Может, напрасно?

– Может.

«Растрепал всё-таки», – подумал Лапшин. Мечта о писательстве была у него с детства. Первый рассказ, насквозь наивный и беспомощный, он сочинил в четыре с небольшим года, в гостях у дедушки с бабушкой. Дед так и объявил, передавая его родителям с рук на руки, вместе с тетрадкой: «Забирайте писателя». Это было нечто, навеянное военными кинофильмами и крайне скупыми дедовскими воспоминаниями. Раненый в зимнем бою под Курском и потерявший два пальца на правой руке, Николай Семенович долго лежал в госпитале и был комиссован подчистую. Тетрадь в линейку, в которой маленький Олег карандашом выводил печатные буквы, увы, не сохранилась.

Более основательный приступ он предпринял в пятнадцать лет. То был коллективный труд, на пару с закадычным другом Сашкой. По примеру Ильфа и Петрова, а то и братьев Стругацких, они сходу взялись за роман в трех частях, с прологом и эпилогом. Идеи подкидывал преимущественно Сашка, валяясь на кушетке (творили у него дома), Олег вносил дополнения, записывал текст от руки, а потом доводил до ума на машинке. Распечатку правили вдвоем, затем Лапшин под копирку выдавал три чистовых экземпляра. Трудились на удивление методично, не давая себе поблажек, и меньше, чем за год, роман был завершен. Исходным материалом для него послужила хорошо знакомая им школьная жизнь.