Страница 29 из 81
— Тише! — вернул внимание Демос. Юн понимал, что каждое слово давалось канцлеру с трудом — надышался дыма. — Случившееся сегодня — чудо, и я пока сам не знаю, каков замысел Хранителя в отношении меня. Я благодарен за это волеизъявление, но не считаю себя победителем, ибо победители бывают лишь на войне, а я никогда не воевал со своим народом. Потому я прошу вас, добрые горожане — помолимся вместе за душу нашего брата. Видит бог, он совершил ошибку, но он всё ещё один из нас. Он — один из детей Хранителевых.
Канцлер встал на колени перед толпой, снял с шеи серебряный диск и склонил бледную выскобленную голову в молитве. Юн не верил глазам. Ряд за рядом зеваки, последователи ереси, женщины и старики присоединялись к нему, шепча слова хвалы и прося божьей защиты.
Окончив молитву, канцлер поднялся, а за ним поднялась и вся площадь — ряд за рядом, человек за человеком.
— Обманщик! — крикнул кто-то из толпы, и в место, где лежал Альбумус, полетел первый камень.
— Еретик!
— Он обманул нас! Обещал, что выйдет невредимым!
— Господь отвернулся от него и от нас!
Юн боком протиснулся поближе к Деватону. Ярость людей всё нарастала, требуя выхода на того, кто обманул их ожидания.
— Ваша светлость! — Юн откинул капюшон и замахал руками, привлекая внимание господина. Он заметил, что Ихраз тоже покинул свой пост и направлялся к хозяину, огибая ещё дымящиеся костры.
Демос жестом велел страже пропустить Юна.
— Ваша светлость! — Юн рухнул на колени перед канцлером. — Слава богу, вы живы!
— Ну же, мастер Юн, поднимитесь, — улыбнулся Деватон. — Не ожидал, что вас так впечатлит небольшое чудо.
— Это и есть чудо, обычный человек не сможет...
— Выходит, я необычный человек, — пожал худыми плечами Демос. — Не уходите далеко, мастер Юн. Вы мне понадобитесь.
Юн почувствовал опасность прежде, чем увидел её. Часть толпы, что была ближе к Альбумусу, прорвалась сквозь оцепление, смела стражу и навалилась на еретика. Осыпая бывшего вождя проклятьями и руганью, люди рвали на части то, что осталось от ещё живого брата Альбумуса, тянули окровавленные руки, растаскивали члены на куски.
— Проклятье, — прошипел Деватон. — Знал, что так может выйти, но...
— Чернь не прощает ошибок тому, в кого поверила, — проговорил подошедший брат Ласий.
— Именно это меня и пугает, — ответил канцлер, глядя на безумства толпы. — Потому что сегодня они поверили в меня.
3.5 Эксенгор
Дни, минувшие с начала бесчинств Фатира, тянулись для Фастреда одновременно медленно и быстро. Встретившись у слияния рек, выжившие двинулись на юг к наименее постращавшим деревням. А затем, немного переведя дух, северяне и хайлигландцы направились обратно в Эксенгор.
Давен был жив, но так и не пришёл в себя. Сына вождя передали в руки брата Аристида, и монах неусыпно бдел у повозки с ранеными. Да и помимо юноши работы у него было достаточно: после извержения осталось мало уцелевших. Женщины-знахарки, ведуны и церковники — все объединились ради помощи пострадавшим, и такое единение Фастред наблюдал впервые. В этот момент не существовало ни религиозных споров, ни войн, ни взаимных обвинений, ни разделения на племена — наоборот, каждый делал всё возможное, чтобы помочь другим. И, глядя на это, Фастред невольно задавался вопросом: почему для того, чтобы люди забыли о распрях и объединились, непременно нужна трагедия? Почему любовь к ближнему проявлялась лишь после того, как погибло столько своих и чужих? Почему лишь общее горе смогло растопить лёд в конфликте мецев и рундов?
Ироничнее всего было то, что два народа объединились благодаря усилиям третьего — ещё недавнего врага. Фастред видел, как жрецы рундских культов, знахари мецев и лекари хайлигландцев собирались над каждым раненым: обсуждали, как поступить лучше, делились снадобьями и сменяли друг друга на дежурствах у лежаков с больными.
Часть людей пришлось оставить на юге под присмотром местных жителей, но когда первые раны были обработаны, а слова прощаний сказаны, Магнус и Грегор направили силы в Эксенгор.
Дорога давалась трудно: многие пути засыпало камнями, после дождя толстый слой пепла превратился в грязь, в которой увязали ноги. Но люди шли, ибо Эксенгор оставался священным для всех.
Фастред подозревал, что северян так тянуло туда, ибо они сами хотели увидеть последствия разрушений. Среди уцелевших то и дело ходили толки, что боги покинули свой народ и эти земли. Но рунды и мецы были практичным народом и словам не верили. Именно поэтому, как думал Фастред, они так хотели вернуться. Увидеть всё своими глазами, убедиться. Попрощаться, наконец. Что-то подсказывало брату-протектору, что обратно Эксенгор не отстроят. Да и сам он, окажись на месте эксенгорцев, вряд ли захотел бы селиться на пепелище.
На третий день первые отряды наконец-то добрались до священного города, и Фастред ахнул: не было больше ни Эксенгора, ни торговых шатров, ни дорог. Развалины построек засыпало пеплом, завалило камнями, спрессовало в тягучую массу дождём. Но от земли ещё валил пар — до того горячей оставалась почва.
— Не думал, что большой город можно так быстро превратить в руины, — покачал головой Райнер Эккехард, с печалью глядя на останки домов.
— Надеюсь, до Вевельстада не дошло, — прокряхтел Магнус. — Там наш единственный порт, и видят боги, он ещё понадобится.
Король Грегор отдал краткий приказ солдатам искать выживших, и несколько десятков человек быстро спустились с холма вниз, на погребённые под породой улицы.
Жрецы мецев и ведуны рундов отправились следом. Им было поручено выяснить, остался ли город пригодным для жизни. Хотя Фастред даже невооружённым глазом видел, что надежды слабы.
Истерд подошла к опиравшемуся на посох отцу.
— Мы зря стараемся, — проговорила она, не пряча слёз. — Всё погибло и не восстановится. Люди мертвы, травы погибли, рыба вымерла, овец побило, а озёра воняют смертью. Здесь не выжить человеку. Никому не выжить... Я видела в рунах эту смерть, но не думала, что боги настолько ожесточатся. Знать бы, на что они так обозлились?
— Уж не хочешь ли ты сказать, что на наш союз с Хайлигландом? — проворчал вождь и кивнул на повозку, где лежал Давен. — Твой брат, вон, был против этой унии или как её там называют хайлигландцы. Был преданным последователем богов, чтил обычаи и ритуалы. А какие жертвы приносил! Казалось бы, зачем им на него гневаться? Но вышло так, что пострадал именно он! Не я, заключивший мир с королём, не ты — собравшаяся за него выйти, а Давен! Не понять мне, чего они хотят и зачем пытаются отнять его у нас!
— Можно попробовать спросить богов. Бросить руны...
Истерд потянулась к поясному кошелю и отцепила расшитый мешочек.
— Убери их с глаз моих, эти проклятые руны! — проревел Огнебородый так, что дочь выронила ношу. Фастред отметил, что вождь лишь сейчас позволил себе показать отцовское горе. — Знаешь, что, Истерд? Если этот монах, что ходит за королём хвостом, сможет вылечить нашего парня, я первый приму их южную веру! Слышишь? Первым! Построю их Хранителю Святилище в самом центре Вевельстада и Тронка! Пусть только явит триждыклятое чудо и заставит Давена открыть глаза!
Вождь развернулся спиной к городу и пошёл вниз по холму, припадая на покалеченную ногу и с усилием опираясь на посох. Старший сын бросился было помочь ему, но Огнебородый с громкой руганью отослал его прочь, а затем опустился на камень и устремил глаза к горам Руфала. Фастред аккуратно последовал за ним.
— Видишь, боевой монах, — Магнус указал рукой на горы, отделявшие Рундкар от Ваг Рана. — Пепел даже до них добрался. Все верхушки чёрные, а ведь всегда были белыми от снега. Истерд права в одном — нет больше жизни на этой земле. Нужно уводить отсюда людей.
— Пепел смоет дождями, он станет почвой и поможет ей родить новые травы.
— А бабам родить он тоже поможет? — огрызнулся вождь. — Сколько людей потеряли — целые деревни выкосило, не пощадило даже большой город! Во что ж теперь верить, а, святоша? Во что бы ты верил, нашли твой Хранитель подобное на твои земли?