Вершина мира

6. В круге неизвестно каком…

— Ну, раз вызывают, значит сходим, — пожимаю я плечами. — Наверняка, это Артюшкин никак не уймётся. Ему надо план по раскрываемости гнать, а он мух не ловит, вот за каждую призрачную возможность и хватается. Ты знала, что они иногда даже фабрикуют дела, чтобы этот план выдать?

— Что за чушь ты несёшь! — сердится мама. — Рассказывай за что тебя вызывают! Что ты натворил? Я давно подозревала! Откуда у тебя деньги, а? Ты что, украл?

Я? Украл? Нет больше такого слова. В новом русском языке есть только слово «заработал». Отец стоит тут же, внимательно смотрит, но молчит.

— Мам, ну я не знаю, ничего я не творил! Чушь какая-то. И знаешь… Я с тобой не пойду.

— Что?! — задыхается мама.

— Да, — развожу я руками. — Ты несдержанная и эмоциональная. Ты ведь этого Артюшкина и убить можешь, если поймёшь, что он кривду творит. Я лучше с папой схожу. Он спокойный. Он разберётся. Не сердись, но моё решение такое.

— Он не может тебя представлять! — злится мама. — Мы в разводе!

— Но со мной-то он не в разводе, — отвечаю я. — И родительских прав его не лишали. Тем более, он живёт с тобой в гражданском браке…

— Что?! — опять восклицает мама возмущённо.

— Просто интересуюсь, будет ли воссоединение семьи оформлено документально.

— Андрей! — взывает мама, чувствуя, что я выскальзываю из её цепких рук. — Ну, что ты молчишь!

— Кхе, — откашливается папа. — Да, правда… Аня… давай поженимся.

Мама подаётся вперёд, вытягивая шею и расставляя в стороны руки. Немая сцена, к нам едет ревизор. Глаза у неё становятся огромными и удивлёнными и, одновременно с этим, милыми, как у Кота в сапогах из «Шрека».

Пока родители стоят без движения, словно превратившись в мраморные статуи, я делаю знак Раджу и выскакиваю на лестничную площадку.

Утром у подъезда меня ждёт моя печальная поклонница Рыбкина.

— Наташка! Привет!

Я подхватываю её и кружу, прижимая к себе.

— Сумасшедший! — румянится она.

Ну, зато теперь будет повеселее, а то от её взгляда и молоко бы в простоквашу превратилось.

— Держи, — достаю я из сумки небольшой свёрток с чулочно-носочными изделиями.

— Что это? — любопытствует она.

— Подарочек из столицы. Позовёшь на примерку?

Она заглядывает в пакет и, покраснев, хлопает меня ладошкой по плечу.

— Ой-ой-ой, — дурашливо хватаюсь я за как бы ушибленную руку.

Я делаю несколько шагов и замечаю, что Наташки рядом нет. Оборачиваюсь и вижу её стоящей позади с упёртыми в бока руками.

— Что такое? Пошли! — киваю я в сторону школы. — Опоздаем, Марьяша всю плешь проест.

— Егор. — говорит она до трагичности серьёзно. — Спасибо за подарок, но я не могу его принять.

— Почему? — удивляюсь я.

— Это не та вещь, чтобы дарить посторонним.

— Ну, какие же мы посторонние?

— Нет? А кто мы? — спрашивает она.

Ах, вот в чём дело… Понятно…

— Наташ, ну ты чего…

Я подхожу к ней и утыкаюсь своим лбом в её лобик.

— Что на тебя нашло? — спрашиваю я. — Пошли, не выдумывай. Знаешь, какие ножки будут в этих колготках? Конфетка! Мечта фетишиста.

— Кого?

— Неважно, считай, я ничего не говорил. Нет, ну что с тобой! Ну, правда! Пошли. Спрячь их в сумку, а то девки отнимут и пойдём уже.

Я беру её за руку и тяну.

— Ну же!

Но она упирается и не хочет двигаться с места.

— Обещай, что поговоришь со мной, — упрямым голосом требует она.

— Натусь, ну я же разговариваю. Это ты вон надулась и молчишь.

— Нет, пообещай.

— Хорошо. Обещаю. Я с тобой поговорю! — произношу я голосом, каким порой строгий учитель обращается к нерадивому ученику, типа а-та-та.

— Тебе всё шуточки, а мне вот не до смеха, — вздыхает она. — Сегодня же после уроков. Вернёмся домой и поговорим. Это очень серьёзно. Ты понял меня?

— Понял, — соглашаюсь я. — Только давай не сразу после уроков. Сегодня будет комитет и Крикунов, сто процентов, меня выцепит. Потом меня вызывают в милицию, и я пойду с отцом. После милиции тренировка в школьном спортзале. Я и так уже пропустил, так что меня Скачков выгнать может. А после этого я весь твой. Без остатка.

— Хорошо, — соглашается Рыбкина и поджимает губы. — Я подожду. Хотя правильнее было бы сказать, что мой, как раз, только остаток. На всех есть время, кроме меня.

— Наташ, ну ты даёшь. Они в тюрьму хотят меня посадить, ты ж пойми, вопрос серьёзный.

— За что? — вдруг начинает волноваться она. — За то?

Блин, лучше бы не говорил про ментовку, сейчас будет себя накручивать. Мда, лохонулся я.

— Нет, за старое ещё…

— Какое такое старое? Не надо от меня ничего скрывать, пожалуйста. Ведь всё из-за меня тогда случилось. Поэтому я всю ответственность хочу разделить с тобой.

— Наташ, пошли. Я тебе всё расскажу, не переживай. Без утайки.

Мы продолжаем наш путь, а колготки перебираются в её сумку. Уже на подходе к школе мы догоняем стайку пацанов, по виду четвероклассников. Они весело болтают.

— Хрущёв умер и попал на тот свет, — говорит один из мальчишек. — Идёт такой и видит Маркса. У него табличка «ТК». Ну ладно, чё идёт дальше. Смотрит, Ленин стоит. Тоже с табличкой «ТК». И Сталин с такой же. К зеркалу подходит, а на нём тоже такая есть. Он такой спрашивает, чё типа это значит? А ему отвечают, Маркс — теоретик коммунизма. Ленин — творец коммузнизма, Сталин — тиран коммунизма. Он говорит, а я тогда кто? А ты тварь кукурузная.

Они все начинают весело хохотать, а просмеявшись, продолжают дальше.

— А вот ещё, слушайте, ребзя. Брежнев такой читает доклад…

Мы с Рыбкиной обгоняем их и бежим дальше.

— Слыхала? — спрашиваю я.

— Что?

— Анекдот про тварь кукурузную.

— Нет, какой анекдот?

— Да так… пацанята вон рассказывали.

После уроков, как я и ожидал, меня выцепляет Крикунов.

— Брагин! На комитет комсомола.

— И вам здравствовать, Андрей Михайлович, — отвечаю я. — Вот мне интересно даже, вам нравится меня отлавливать каждый раз? Получается, вы даже мысли не допускаете, что я могу по доброй воли на заседание явиться?

— Так, проходи, не задерживайся. Тебя почему в школе не было?

— Я был на задании. В Москву летал.

Мы шагаем в комсомольскую комнату.

— Между прочим, я ваш вопрос не забыл. Вчера только его поднимал.

— Болтун, — реагирует Крикунов и распахивает передо мной дверь.

Оттуда вылетает мокрая тряпка, едва не задевая его лицо.

— Сифа! — раздаётся отчаянный голос из недр комитета комсомола.

Раздаётся и тут же смолкает. Крикунов не снисходит до выяснения того, кому он принадлежит и с порога начинает заседание. Отстрелявшись по-быстрому, он всех распускает.

— Брагин! — говорит он. — Задержись на секунду.

А вас Штирлиц, я попрошу остаться.

— Я хочу тебя серьёзно предупредить. На следующей неделе репетиция открытого городского собрания. Я тебя ловить по переменам не буду. Если провалишь мероприятие, вылетишь из Комсомола.

— Вы что такое говорите, Андрей Михайлович! Меня уже в Партию зовут, сразу как восемнадцать исполнится. А вы тут исключением пугаете.

— Мне вот, честно скажу, насрать, куда тебя там зовут, понял? Мне надо, чтобы у меня мероприятие идеально прошло.

— Почему люди такие неблагодарные… — я делаю паузу, — создания. Хотел сказать «твари», но решил, всё-таки сказать иначе. Я вот вчера встречался с первым секретарём горкома КПСС и ВЛКСМ. Одновременно. Представляете?