Госпожа зельевар

– Сюда иди, – повторила Делла, и я улыбнулся и спросил:

– Кого вы там зовете, госпожа Хайсс?

Из-за аккуратно подстриженной зеленой стены декоративного кустарника высунулась голова Деллы – насколько я мог разглядеть в темноте, девушка выглядела смущенной.

– Ох, господин ректор… Как вы здесь?

Я показал банку с жуком.

– Не спится, решил поймать жужбарку. Что вы делаете?

Делла выпрямилась, показала мне какие-то растения – сейчас было трудно определить, что именно она собрала.

– Убегайна, – объяснила она. – Собирают в лунные ночи, отлично помогает при простуде.

Стебли и листья тотчас же завозились в ее руке, собираясь сбежать и оправдать свое название. Я улыбнулся и вспомнил, какую ярость сегодня испытывала Линда, когда говорила о том, что мы с Деллой любовники.

Ну бред же!

– Я всегда собирала убегайну в родительском саду, она заходила к нам из парка, – продолжала Делла. – Поможете завязать?

Я подошел и увидел, что госпожа Хайсс захватила с собой корзину – вынув из нее заранее нарезанные куски зачарованной веревки, я завязал убегайну, и растение издало разочарованный вздох. Делла улыбнулась, и я снова вспомнил тот огонь вдохновения, который наполнял ее в кафе.

Нет, мне определенно повезло ее встретить.

– Сюда иди! – сказала Делла. Движение ее руки было молниеносным: бросок – и вот уже пойманная убегайна топорщит иззубренные листья, стараясь освободиться. Я взял еще один кусок веревки и одобрительно произнес:

– Ловко вы с ней обращаетесь!

– Зимой я всегда простужаюсь, – смущенно призналась Делла. – Решила вот выйти наудачу, вдруг получится поймать. А ее тут достаточно много.

Если бы Линда сейчас нас увидела, то точно решила бы, что это свидание. Ночь, сад, залитый в лунном свете – все это выглядит очень романтично и совершенно невозможно.

Впрочем, я никогда себя не обманывал. Делла Хайсс нравилась мне – вот откуда взялось мое волнение и душевная тревога. Нравилась с той минуты, когда склонилась надо мной в хижине лесника, не понимая, откуда я взялся, и что ей теперь делать.

Но я прекрасно знал, что не зайду дальше обычных рабочих отношений – и сейчас, в ночном саду, под луной и звездами, мне сделалось очень грустно.

– Как подготовка к занятиям? – спросил я. Делла улыбнулась.

– Решили все перенести на завтра, сегодня было слишком много работы в оранжерее, – ответила она. – Немного волнуюсь, конечно. Но совсем чуть-чуть.

– Вы сегодня были очень… – я нахмурился, подбирая нужное слово. – Энергичны. Смелы.

Улыбка Деллы стала теплее, словно девушке понравилась моя похвала. Я невольно обрадовался тому, что сейчас в академии нет студентов, преподаватели и ассистенты спят, и нас никто не видит. Иначе все подозрения Линды сочли бы правдой.

– Мне просто очень хотелось жить, – ответила Делла, и я вдруг увидел, как на ее щеке проступает темная вязь паутины.

– Роб… – начала было она и не договорила. Глаза закатились, Деллу повело в сторону, и я едва успел ее подхватить. Девушка безжизненно обмякла в моих руках – подхватив ее, я бросился в сторону замка, надеясь, что успею.

Заклятие паутины было очень старым, почти древним – но я узнал его. И должен был спасти Деллу, пока черное кружево паутины не укутало все ее тело.

Глава 5

Делла

Мне казалось, что я плыву среди ледяных темных вод под мертвым небом. Плыть, не видя берега – это все, что я могла. И я разрезала собой воду, стараясь не вглядываться в хищные тени в глубине и не оборачиваться.

Я плыла, а мир сворачивался за мной, словно грязная тряпка.

– Делла! – услышала я голос ректора, и сразу же стало легче. Я вспомнила Робина Эверарда и академию, я поняла, что в мире есть еще что-то, кроме этих вод, и утроила усилия. Буду плыть, а там и берег появится. Главное, не оборачиваться, потому что…

– Делла! – раскатилось надо мной, и против воли я обернулась, чтобы…

…очнуться в своей кровати, в комнате, в которых поселилась в академии. Бен сидел рядом, держа в руке пузырек с лимонно-желтой жидкостью – я узнала ее, это был сироп кровохлебки. Увидев, что я открыла глаза, он просиял, заулыбался и воскликнул:

– Господин ректор, она…! Жива!

– Жива, – согласилась я, пытаясь устроиться поудобнее. Тело было неуклюжим, в нем болело все, что только могло болеть, словно меня колотили палками. Откуда-то со стороны, из сумрака, возник ректор, и я удивленно заметила, что он выглядит по-настоящему испуганным.

Волновался за меня? Что вообще случилось?

– Ну слава Господу, – услышала я голос отца. Он выплыл из тени, словно привидение, и я едва рот не раскрыла от изумления. Отец? Что он тут делает, как он попал в академию?! – Справились.

– Папа? – прошептала я. В глазах отца сверкнули слезы, и я поняла, что он не собирается ни ругать меня за побег, ни проклинать за то, что я не захотела стать женой Зульбара. Он был искренне счастлив, что я была жива и невредима… ну, не совсем невредима, но все же.

Голову окутало болью. Робин взял со стола какую-то банку с мазью и, опустив туда палец, принялся что-то старательно смазывать на моей щеке. От прикосновения все во мне замерло – почему-то сделалось очень жутко и очень радостно. Я застыла, не сводя с него глаз – Робин смотрел на меня с тревогой и болью.

– Что случилось? – спросила я, глядя в его глаза.

– Молчи, – вздохнул ректор. – Тебе сейчас лучше просто полежать. Пусть твой отец наконец-то все тебе объяснит.

Отец вздохнул. Провел ладонями по лицу, словно не решался заговорить, а затем признался:

– Господи, Делла, ты не представляешь, как я испугался, когда ты пропала.

– Прости, – прошептала я. Мне сделалось невероятно стыдно. Надо было не сбегать через окно, а выйти к хозяину ломбарда и заявить, что я не стану его женой. Вряд ли они с отцом поволокли бы меня в церковь на веревке. А теперь я видела, до какой степени ужаса мой побег довел отца, и понимала, что сгореть от стыда не просто фраза.

– Ты знаешь о Заклятии Паучьей вдовы? – спросил отец. Я неопределенно пожала плечами. Слышала что-то очень давно. Заклятий так много, что все и не упомнишь, этим занимаются боевые маги. Отец вздохнул.

– Его используют, чтобы вызвать неизбежную мучительную смерть, – продолжал он, и Робин кивнул. Зачерпнув еще мази, ректор взял меня за руку, и сквозь мой растерянный страх проступила неловкость. Мне сделалось неудобно в самой себе, и я не знала, куда деться от этого чувства.

– Так вот, Делла, дочка… ты сама и есть это заклятие, – произнес отец. Робин хмуро покосился на него и кивнул, соглашаясь, а я подумала, что все это какой-то бред.

– Как человек может быть заклятием? – спросила я. – Что ты такое говоришь?

– Когда твоя мать носила тебя, на нее наслали такое заклятие, чтобы вытравить плод, – глухо произнес отец. Сейчас он смотрел не на меня, а куда-то в прошлое, туда, где был молодым и сильным, туда, где любил и был любимым, а потом утратил то, что было для него так дорого. – Была одна женщина, которая хотела, чтобы я женился на ней, а не на Эльзе. Но я свой выбор сделал, и это ее очень сильно задело. Она сказала, что я никогда не буду счастлив без нее и раз сделал свой выбор, то в жизни меня ждут только боль и муки…

– И нанесла удар, – откликнулась я. Мне вдруг вспомнился далекий сон, который постоянно приходил в детстве: теплые воды моря качали меня на ладонях, и я нежилась в этом бесконечном тепле и любви, но потом откуда-то накатывала тьма, над головой раскатывался гром, и становилось больно. Очень больно.

– Тебя спасла сила материнской любви, – сказал отец. Он выглядел смущенным – как и все люди, которые говорят о чем-то очень простом и очень важном. – Эльза так любила тебя, что колдовство оказалось бессильным. Но когда ты родилась, мы увидели, что все твое тело будто бы покрыто паутиной… – отец сжал пальцами переносицу, словно вспоминать было безумно больно. – Вызвали королевских магов, и они сказали, что ты каким-то образом поглотила заклятие, которое должно было тебя уничтожить. Ты сама – оно.