Отступники

Он продолжал метать в них порывы ветра, но они были уже не столь сильны. Видимо, дали о себе знать удары, нанесённые волшебным мечом, который некогда оказался способен развоплотить величайшую из ведьм.

— Врата закроет лишь потерянная дева, — вдруг зашептал призрак весьма тихо, но всё же этот шёпот пробирал до костей, — бездомное дитя зимы и северных вод ударит сталью о камень…

Джон замер, невольно прислушиваясь к его словам.

— Бей! — заорала Кара, пытаясь подняться, но снова упала в воду.

Ему пришлось ударить, целясь в то место, где у призрака должно было быть сердце.

Сзади упала ещё одна, кажется, последняя бочка, и он почувствовал, что вода забрызгала его плащ и дорожный камзол насквозь.

Огонь в очаге вспыхнул вдруг так, будто в него подбросили огромную охапку сухих листьев, — и погас.

Дом накрыла темнота.

Джон дёрнулся вниз, на ощупь схватил Кару за плечо и буквально поволок к опустевшему выходу.

Он не знал, что стало с призраком, удалось ли ему отправить его на тот свет… Главное, что Кара успела схватить книгу и они могут убегать оттуда, имя при себе хоть что-то полезное. Ради чего стоило рисковать жизнью и натерпеться адского страха.

Глава 5. Призраки прошлого

Джон торопился: уже через два часа в Резерфорд приедут его сослуживцы из Легиона, и они вместе отправятся на юг, к Амфиклийским границам — на войну. Молодой рыцарь уже год состоял в Легионе, но до сих пор ни разу не участвовал ни в одном сражении, кроме учебных схваток и турниров, — просто поводов не было. Поэтому теперь его слегка трясло. Джон не очень понимал, чего ему ожидать от войны, а рассказы знакомых и истории из книг казались ему несколько неправдоподобными, ибо зачастую противоречили друг другу.

С одной стороны, ему не терпелось, а с другой… Кому хочется оставлять дом и семью, чтобы отправиться в незнакомые места, где придётся рисковать жизнью, убивать и постоянно созерцать смерть?

Он напоследок проверил, всё ли необходимое собрано, не забыл ли он чего, запряжены ли лошади, начищены ли мечи, шлем и кольчуга…

Утро только-только наступило, в воздухе веяло рассветной прохладой, а со свежей весенней травы ещё не сошла роса. Джон не знал, проснулась ли Анна — обычно она любила поспать подольше, часов до десяти-одиннадцати… Это в детстве ей приходилось вставать ни свет ни заря, чтобы успеть на уроки географии или истории, занятия по вышиванию, вязанию, фехтованию или метанию ножей. А теперь она уже совсем взрослая и уроки больше не посещает, лишь иногда, пару раз в неделю, выходит во внутренний двор, чтобы присоединиться к тренировкам брата.

Джон понимал, что к её семнадцатым именинам он не вернётся, а делать подарки заранее — плохая примета… Но он всё же решил зайти к ней и, если она ещё не проснулась, оставить свой подарок на туалетном столике возле кровати.

Несмотря на ранний час, сестра не спала. Она сидела в своей постели, укутавшись в тонкое шерстяное одеяло, и что-то читала. Джон с тревогой подумал: неужели всю ночь она так и просидела с книгой, не сомкнув глаз? Такое уже случалось, и Анна пообещала, что больше так делать не будет, но… делала раз за разом.

Увидев брата, девушка засветилась в улыбке; быстро спрятала книгу под подушку, предусмотрительно положив внутрь закладку в виде атласной ленты, откинула одеяло и спрыгнула с кровати, бросившись к Джону. На ней была ночная сорочка из тонкого льна — и больше ничего. Анна никогда не стеснялась брата: с самого детства они были очень близки, ничего друг от друга не скрывали, никогда друг друга не стеснялись и даже порой принимали вместе ванну. Именно Джон, а не отец вынужден был рассказывать Анне о лунной крови, и впоследствии именно брату она рассказала о своей первой крови. Разумеется, с вопросами вроде того, откуда берутся дети, Анна тоже ходила к Джону. А он, в свою очередь, всегда был честен и открыт.

Вот и сейчас она даже не подумала накинуть поверх ночной сорочки шаль или халат и прямо так бросилась обнимать брата, а он в очередной раз убедился, как сильно она выросла. Анна в последние годы росла не по дням, а по часам, и сложно было не заметить её заметно проступившую грудь (Джон ощутил её мягкость, когда сестра прижалась к нему), округлившиеся бёдра, плавный изгиб талии… Она уже не девочка — это ясно. Она — вполне взрослая, сформировавшаяся женщина. Красивая, статная, хоть ещё немного наивная, но не лишённая отваги, силы воли, упорства и твёрдости характера.

Скоро придётся искать ей мужа… Видит Бог, Джону безумно не хотелось отдавать её в другую семью, другому мужчине. Но без этого никак, нельзя нарушать многовековую традицию и оставлять сестру в девицах до конца её дней… Разве что она захочет уйти монастырь, но Джон в этом очень сомневался. Так что нужно подыскивать ей жениха, а заодно — и себе невесту, давно уже пора остепениться.

— Сегодня уезжаешь? — спросила Анна, отстранившись.

Джон вздохнул.

— К сожалению. Но ты не грусти — я кое-что тебе принёс.

Она кивнула и опустилась на край своей кровати, внимательно наблюдая за тем, как он извлёк из кармана небольшую длинную шкатулку, обитую красным бархатом.

— Скорее всего, я не успею к твоим именинам, — сказал Джон, присаживаясь рядом с ней, — но всё же возьми, пожалуйста. Если что, можешь открыть в день именин, а не сейчас.

— Хорошо, — с улыбкой кивнула Анна. Она приняла шкатулку и снова бросилась в его объятия. — Я буду скучать по тебе.

— Мне кажется, дядя Гилберт не даст тебе скучать, — усмехнулся он, не очень уверенный в своей правоте. Дяде он не вполне доверял, но это был единственный живой родственник, имевший возможность управлять Резерфордом, пока самого Джона не будет дома. Была ещё родня со стороны матери, но они жили далеко отсюда. — Ты, главное, жди меня и не думай о плохом, — сказал Джон, увидев, что взгляд сестры помрачнел. — Приеду — найду тебе хорошего жениха.

— И это твой подарок? — усмехнулась Анна с толикой горечи, выбралась из его объятий и отвернулась, глянув в окно. Небо уже совсем посветлело, ветер гнал лёгкие облака куда-то на север, высокие деревья вдалеке едва заметно качались… — Я не хочу замуж. Я не смогу полюбить никого так, как тебя.

С этими словами она встала, положила так и не раскрытую шкатулку на столик возле зеркальца и ленты для волос и подошла к окну. Кажется, она серьёзно огорчилась… У Джона защемило сердце от чувства вины. Он ненавидел те моменты, когда Анна была огорчена. И ещё больше ненавидел быть причиной этих огорчений, хотя, видит Бог, становился этой самой причиной он нечасто.

— А теперь ты уезжаешь, и неизвестно, вернёшься ли, — вздохнула вдруг Анна. — Что я буду делать без тебя? Никакой муж мне тебя не заменит.

— Энни, я тоже тебя люблю.

— Не называй меня… — Она не договорила.

Тогда Джон встал, несмело приблизился к ней, но сестра не повернулась, лишь продолжила задумчиво смотреть в окно, обхватив руками свои обнажённые плечи.

— И ты сама это прекрасно знаешь, — продолжил он, пытаясь вернуть её расположение. Не хотелось уезжать, не разрешив всех разногласий. — А ещё ты знаешь, что так нужно. Я не могу не уехать, а ты… Ты не можешь не выйти замуж.

Анна не отвечала. Джон подошёл ещё ближе, провёл руками по её чёрным волосам — они чуть вились, прямо как у мамы… Сестра всё грозилась обрезать их покороче, но ему пока удавалось отговаривать её. После его касания она, кажется, чуть вздрогнула, но больше не шелохнулась.

— Только не говори, что я всё пойму, когда вырасту, — вдруг сказала она.

— Ты уже выросла, — улыбнулся Джон.

Анна резко обернулась, и он вздрогнул, с ужасом обнаружив слёзы в её глазах.

— Значит, я сама могу решать, — заявила она, — кого мне любить.

С этими словами она осторожно положила руки на его плечи, стряхнув невидимую пылинку с рубашки, приподнялась на цыпочки и, очень коротко поцеловав прямо в губы, так крепко обняла его, будто желала раствориться в нём до конца. А Джон почувствовал, как в груди стало горячо и больно, а ещё у него появилось ощущение некой странной правильности происходящего.