Страница 7 из 17
— Прости, Вим, — сказал Хоуторн. — Но я видел… не только Землю. Земля слишком велика, это просто цифры, статистика. А я побывал на родине, в тех местах, где я вырос. В озере, где я мальчишкой удил рыбу, теперь разводят съедобные водоросли, а моя мать ютится в одной комнатенке с полоумной старой каргой, от которой ее просто тошнит. Мало того. Скворцовую рощу вырубили, а на ее месте построили, с позволения сказать, многоквартирные дома — самые настоящие трущобы, и шайки бесчинствуют уже средь бела дня. Больше всего народу занято не в промышленности, а в вооруженных патрулях. Зайдешь в бар — ни одного веселого лица. Уставятся, как бараны, на экран телевизора и… — он оборвал себя на полуслове. — Да вы не слушайте. Я, наверное, преувеличиваю.
— Да уж, — сказал Мак-Клелан. — На природу тебе захотелось? Могу тебя доставить в такую глушь, туда со времен индейцев ни одна живая душа не заглядывала. А в Сан-Франциско ты когда-нибудь бывал? Так вот, могу сводить тебя в один кабачок на Норс Бич, тогда узнаешь, что значит повеселиться всласть.
— Ну, ясно, — сказал Хоуторн. — Вопрос только: долго ли еще протянут эти остатки былого величия?
— Есть такие, что им вовек конца не будет, — возразил Мак-Клелан. — Их хозяева — корпорации. А по нынешним временам собственность корпораций — это все равно что какие-нибудь графские угодья.
Вим Дикстра кивнул.
— Богачи богатеют, — сказал он, — бедняки беднеют, а средние слои исчезают. И под конец образуется самая допотопная империя. Я когда-то учил историю.
Темные глаза его задумчиво смотрели на Хоуторна.
— Средневековый феодализм и монашество развились в рамках римского владычества, и, когда империя развалилась, они остались. Может быть и сейчас возможно такое параллельное развитие. Самые крупные и мощные организации на Земле — феодальные, а на таких вот межпланетных станциях, как наша, — монастыри.
— Самые настоящие, с обетом безбрачия, — поморщился Мак-Клелан. — Благодарю покорно, я предпочитаю феодализм!
Хоуторн снова вздохнул. За все приходится платить. Пилюли, усыпляющие секс, и воспоминания о пылких поцелуях и страстных объятиях, что были на Земле, подчас мало утешают.
— Не очень удачное сравнение, Вим, — возразил он. — Начать с того, что мы держимся только торговлей драгоценными камнями. Она выгодна, поэтому нам разрешают заниматься и научной работой, кого какая интересует; в сущности, это тоже плата за наш труд. Но если дельфоиды перестанут приносить нам самоцветы, мы и оглянуться не успеем, как нас вернут на Землю. Ты и сам знаешь, никто не станет давать бешеные деньги на межпланетные перелеты и перевозки ради науки, дают только ради предметов роскоши.
— Ну и что из этого? — пожал плечами Дикстра. — Экономика к нашему монашескому житью никакого отношения не имеет. Может, ты никогда не пил бенедиктин?
— Что?.. А-а, понимаю. Но холостяки мы только по необходимости. И лелеем надежду, что когда-нибудь и у нас будут жены.
Дикстра улыбнулся.
— Я не говорю, что тут полное сходство. Но все мы сознаем, что служим большей цели, делу культуры. Наше призвание — не религия, а наука, но все равно это — вера, во имя которой стоит идти и на отшельничество, и на иные жертвы. Если в глубине души мы считаем, что отшельничество — это жертва.
Хоуторн поморщился: Дикстра подчас чересчур увлекается анализом. Что и говорить, мы, работники Станции, — настоящие монахи. Тот же Вим… но он однодум, натура страстная, целеустремленная, и это его счастье. Самому Хоуторну не так повезло, пятнадцать лет он пытался избавиться от пуританских взглядов и предрассудков, с детства въевшихся в плоть и кровь, и наконец понял, что это безнадежно. Он убил жестокого бога, в которого верил его отец, но призрак убитого будет вечно его преследовать.
Теперь он решился вознаградить себя за долгое самоотречение и отпуск на Земле превратил в непрерывную оргию, но все равно под видом горечи и ожесточения его терзает чувство, что он тяжко согрешил. На Земле я впал в беззаконие. Ergo,[2] Земля — вертеп.
А Дикстра продолжал, и в голосе его вдруг зазвучало странное волнение:
— И еще в одном смысле наша жизнь напоминает средневековое монашество. Монахи думали, что бегут от мира. А на самом деле они служили рождению нового мира, новой ступеньки развития общества. Может быть, и мы, еще сами того не сознавая, изменяем историю.
— Гм… — покачал головой Мак-Клелан. — Какая же история, когда у вас не будет потомства? Женщин-то на Венере нету!
— Сейчас об этом идет разговор в Правлении, — стараясь уйти от собственных мыслей, поспешно вставил Хоуторн. — Компания рада бы это устроить, тогда люди будут охотней работать на Венере. Думаю, что, пожалуй, это можно уладить. Если торговля будет развиваться, нашу Станцию придется расширить, и с таким же успехом можно присылать новых ученых и техников — женщин.
— Ну и начнутся скандалы, — сказал Мак-Клелан.
— Не начнутся, лишь бы прислали сколько надо, — возразил Хоуторн. — А что до романтической любви и отцовства, так ведь кто подрядился здесь работать, те давным-давно не мечтают о такой роскоши.
— А она вполне доступна, — пробормотал Дикстра. — Я говорю об отцовстве.
— Какие же дети на Венере? — изумился Хоуторн.
По лицу Дикстры промелькнула ликующая, победоносная улыбка. Они столько лет прожили бок о бок, что научились слышать друг друга без слов, и Хоуторн понял: у Дикстры есть какой-то секрет, о котором он рад бы закричать на весь мир, но пока еще не может. Видно, сделал какое-то поразительное открытие.
Хоуторн решил закинуть удочку.
— Я все пересказываю слухи да сплетни и даже не спросил, что у вас тут делается. Что новенького вы узнали об этой почтенной планете, пока меня не было?
— Появились кое-какие надежды, — уклончиво сказал Дикстра все еще немного нетвердым голосом.
— Открыли способ фабриковать огневики?
— Избави бог! Если б их удавалось делать самим, мы бы сразу погорели, верно? Нет, не то… Если хочешь, поговори с Крисом. Насколько я знаю, он установил только, что они — биологический продукт, что-то вроде жемчуга. Видимо, тут участвуют несколько видов бактерий, которые могут существовать только в условиях венерианского океана.
— Узнали что-нибудь новое про то, как они тут могут жить? — спросил Мак-Клелан.
Как все космонавты, он жадно, до одержимости интересовался всякими живыми существами, способными обходиться без кислорода.
— Да, Крис, Мамору и их сотрудники довольно точно исследовали обмен веществ в здешних организмах, — сказал Дикстра. — Я в этом ничего не смыслю, Нат. Но ты, конечно, захочешь разобраться, а им позарез нужна твоя помощь, ты же эколог. Знаешь, обычная история: растения (если их тут можно назвать растениями) используют солнечную энергию и создают ненасыщенные смеси, а твари, которых мы называем животными, их окисляют. Окисление может идти и без кислорода. Малыш.
— Уж настолько-то я в химии разбираюсь, — обиделся Мак-Клелан.
— Ну вот, вообще-то связанные с этим процессом реакции не настолько сильны, чтобы породить животных такой величины, как Оскар. Не удалось отождествить ни одного фермента, который был бы способен… — Дикстра нахмурился, промолчал. — Как бы там ни было, Мамору ищет ключ в брожении, это самый близкий земной аналог. И похоже, что тут и впрямь участвуют микроорганизмы. Здесь, на Венере, ферменты не отличить от… от вирусов, что ли? Более подходящего названия пока не подобрали. А некоторые формы, видимо, даже исполняют функции генов. Каков симбиоз, а? Классическим образцам до этого далеко!
Хоуторн присвистнул.
— Очень увлекательная новая теория, скажу я вам, — заметил Мак-Клелан. — При всем при том я бы хотел, чтоб вы поскорей погрузили все, что надо, нам пора домой. Все вы славные ребята, но мне с вами малость неуютно.
— На погрузку уйдет несколько дней, — сказал Дикстра. — Это ведь известно.
— Ладно, пускай несколько, лишь бы земных, а не венерианских.
2
следовательно (лат.)