Страница 33 из 40
Переводчик от нас переводит — так будет с каждым кто нарушит условия» белого флага» и я дожимаю — срок ультиматума один час. через час я начинаю обряд и всё — дороги назад не будет.
Нет я язык ирокезов не знаю, вообще языков индейских не знаю. Просто я заметил, что вожди понимают английский язык — вот и врезал им. После этой фразы — взмах руки, и я всё сказал. Если у Вас плохо с ушами, то это не моя проблема. И мы с переговоров ушли.
Вернувшись в лагерь — военные вожди стали командовать отход. Один из местных шаманов стал протестовать и видимо доказывал, что у них хватит воинов и они нас будут заставлять делать противоестественные вещи и использовать как женщин. Шаман не преуспел в своей агитации и пропаганде и военные силы индейцев ушли. Шаман ушел последний, но мы не стали бегать за ними.
Лагерь мы свернули мгновенно, как только исчез силуэт шамана и мгновенно ушли. Никого не надо было подгонять, каждый из находившихся в лагере понимал— передумают индейцы и всё мы тогда лишаемся скальпов. Потому и скорость сборов была рекордной.
Немного отошли от страха на полпути к крепости и теперь начались байки как много убили индейцев и какие храбрые здесь собрались воины. У меня же была депрессия — прошлись по краю и ведь почти получилось у моих «друзей» подставили они меня под удар красиво, и никто не виноват — глупый ирландец полез в огонь и там сгорел. Всё конец истории. Ладно учтем на будущее. Заканчиваем дела с налаживанием коммерческих дел с колониями, отошедшими от Британской империи и, собственно, всё — пора домой. Только где у меня теперь дом — здесь или в Британии или поехать в Россию. Как раз — 1812 год скоро и там будет весело. И Российская Империя как раз из блокады выйдет, и узурпатор решит наказать Россию. Может стоить вернуться и помочь надрать задницу этому корсиканцу. Да и молодая жена будет рядом — меньше скучать будет.
Значит так и сделаю. Сейчас по возвращении отправляю человека в будущие США и пусть начинает там хлопотать и заодно поставки мяса фермерами в Канаду берем под себя. Потом как ни будь плотно с этими ковбоями пообщаюсь. И начинаю собирать товары для вывоза в метрополию. Да, надо возвращаться в Россию. Там как-то поспокойней и разбойники со всеми своими вывертами будут попроще этих раскрашенных безбашенных парней.
Вот с такими невеселыми мыслями наш отряд и вернулся в крепость. Невеселые мысли были у меня, отряд веселился и считал, что мы победили. Объективно победили мы. Скальпов у трупов наснимали почти две сотни и доклад выглядел солидно. Уничтожено более двухсот разбойников и изъято столько же ружей. Вот ружья — вот скальпы. «Призовые деньги» в студию так сказать.
Среди индейцев снятием скальпов занимались не все племена. Например, индейцы канадского северо-запада и всего Тихоокеанского побережья никогда не снимали скальпы. Особо практиковали этот обычай племена восточных лесов Северной Америки, где скальп прежде всего был символом воинской доблести. Согласно поверьям индейцев, снятие скальпа с побеждённого противника обладало магическим смыслом, и скальпирующий был убеждён, что, снимая с неприятеля скальп, он забирает у него «всеобщую магическую жизненную силу», которая находилась именно в волосах. И чем больше скальпов врага приносил индейский воин, тем более он был уважаем в своём племени. Но не везде было именно так. Например, у племен Великих равнин скальпирование врага считалось не настолько выдающимся подвигом, как прикосновение в бою к живому или мёртвому врагу — то есть совершение обряда «ку».
Европейцы сделали скальпирование способом коммерческой стимуляции индейцев и белых, для службы для той или иной воюющей стороны. Скальп можно было превратить в деньги, обменять на оружие и необходимые товары. Он быстро утратил своё сакральное значение, превратившись в «разменную монету». В это время скальпирование получило массовое распространение и достигло чуть ли не промышленных масштабов. Голландское, а затем и английское правительство стали назначать награду за скальпы, то есть за убитых индейцев. В 1641 году губернатор британской колонии Новые Нидерланды впервые установил награду за индейские скальпы. 26 июля 1722 года в Бостоне была обнародована декларация, провозгласившая войну индейцам, и одним из её пунктов было положение, которое предписывало выдачу вознаграждения за снятые скальпы. В 1725 году белые поселенцы колонии Нью-Гэмпшир впервые сняли скальпы с десяти индейцев, за что получили награду от властей по 100 фунтов за скальп индейцев враждебных племён. Происхождение скальпа никого не волновало, поэтому нередко снимали его не только с индейцев, но и с врагов среди собственных соплеменников. Женский, стариковский или детский скальп стоили меньше, но это мало кого из охотников за скальпами останавливало. На цену влиял и размер скальпа. В 1724 году колония Массачусетс предлагала 500 долларов за скальп краснокожего, а в 1755 году та же колония предлагала 200 долларов за мужской скальп краснокожего старше 12 лет, а за скальп краснокожей женщины или ребенка — 100 долларов.
В отличие от своих английских партнеров французы Канады платили за все скальпы одинаково, каждый кусок человеческой кожи с волосами стоил 10 серебряных экю. Это было менее цинично, чем псевдогуманная тарифная сетка правительств английских колоний, плативших за скальп воина больше, чем за скальпы женщин и детей.
Например, в 1755 году Уильям Ширли, губернатор Массачусетса, назначил награду в 40 фунтов (массачусетских) за скальп индейца мужского пола и 20 фунтов за скальпы женщин или детей до 12 лет. В 1756 году вице-губернатор Пенсильвании Роберт Моррис в своей Военной декларации войны против племени делаваров предложил "130 испанских долларов за скальп каждого врага-индейца мужского пола старше двенадцати лет" и "50 испанских долларов за скальп каждой индейской женщины".
В этом смысле французская политика больше соответствовала военным традициям американских туземцев, для которых был ценен любой скальп, взятый на военной тропе. Волосы с головы врага служили доказательством воинской доблести мужчины, который смог незаметно пробраться к вглубь вражеской территории, убить противника и невредимым вернуться домой. Индейцы не говорили "мы взяли столько-то скальпов", а сообщали "мы добыли столько-то голов", подразумевая под этим количество убитых и пленных врагов.
Существует две широко распространённых гипотезы о негативном влиянии платы за скальпы на традиции индейцев. Первое, предлагаемая плата и металлические ножи пристрастили аборигенов Северной Америки к сниманию скальпов, даже если они не были знакомы с этой традицией. Второе, плата за скальпы извратила традицию индейцев, которая раньше служила для поднятия социального статуса мужчины-воина, а после превратилась в чистый бизнес, в котором скальп с головы врага был всего лишь товаром.
Согласно исследованиям практика скальпирования в доколумбовую эпоху была широко распатронена в регионах реки Святого Лаврентия, Великих Озер и нижней долины Миссисипи, т.е. именно в тех местах, где французы основали свои крупные поселения, фактории и христианские миссии — Квебек, Монреаль в долине Св. Лаврентия, Ниагара, Детройт, Мичилимакинак на побережье Великих Озер, Новый Орлеан в дельте Миссисипи.
Безусловно, что появление европейцев и металлических ножей способствовало обострению межплеменных конфликтов и распространению обычая скальпирования. Однако, все предположения о том, что плата за скальпы в Новой Франции способствовала данной практики, являются косвенными.
Что касается превращения ритуала скальпирования в обычный бизнес на крови. Эта общепринятая идея убедительна только в том случае, если придерживаться мнения, что мы имеем дело с коммерческой сделкой, т.е. скальпы были проданы туземцами, которые в той или иной степени изменили своим обычаям, отказавшись от сохранения этой эмблемы победы над врагом.
Но, если рассматривать скальп как почетный дар и инструмент дипломатии, за который в соответствии с законами гостеприимства и добрососедских отношений требуется отдариваться, то все заиграет совсем по-иному: