Страница 43 из 50
— Вы усыновить ребёнка собрались или Яр с Надькой? — с раздражением спросил Владимир.
— Что вы так за нас беспокоитесь, Владимир Арсеньевич? Одни бросают детей, другие воспитывают. Разве нет? — в тон ему ответил Андрей Петрович.
— А если он вырастет да узнает, что не родной? Что тогда? Если мамаша его непутёвая ему ближе вас окажется? Волчонок всегда в лес смотрит. Я поговорю с Надей, и я, как отец, озвучу свою позицию.
Андрею Петровичу стало просто смешно. Он в который раз убеждался в том, что люди судят других без оглядки на себя. Почему в своих представлениях они идеальны? Интересно, он тоже такой же? Подумал, что надо бы поинтересоваться у жены и тёщи. С родителями Даши у него установились очень тёплые отношения. Жаль потерянных нервов за годы ссоры, но ничего не поделать, всё приходит в свой срок. Владимир же его дико раздражал.
— Обязательно озвучьте. Наде будет интересно послушать ваши рассуждения на эту тему. Лично я в ваших советах не нуждаюсь, особенно в воспитании собственных детей. В принципе, мне нужен только адрес, так что я вас до дома Яркиного довезу, а дальше сам.
— Я с вами, — сказала Надежда Владимировна. — Во-первых, найти не так просто, а точного адреса я не помню, а во-вторых, мало ли кого там встретить можно, там такой сброд обитает. Они ж и ограбить, и убить способны. Валька-то совсем опустилась: кто водку принесёт — тот и друг. Маринку мы жалели все. Кормили, одежду отдавали. Она добрая девочка была, но среда затягивает.
— Спасибо вам, Надежда Владимировна. За всё спасибо, — произнёс Андрей Петрович и увидел её улыбку в зеркале заднего вида.
Действительно, чтобы найти дачу, пришлось поплутать. Вроде бы и недалеко она от Яркиного дома, но дороги желали лучшего. Машина несколько раз проваливалась в ямы, кое-как выезжала оттуда. Хорошо, что поехали на джипе, Дашкин купер точно бы не прошёл. К тому же ещё стемнело, а улицы посёлка практически не освещались.
— Через дом можно остановиться, — сказал Владимир. — Вместе все пойдём, машину закройте. Не дай Бог что.
Им повезло, девушку они застали во дворе, она из сарая несла в дом дрова.
— Марина, — позвал её Андрей Петрович, — разговор есть.
Она бросила дрова на крыльцо и подошла к калитке.
— Чо надо, дядя? — спросила она хрипловатым прокуренным голосом. От неё тянуло дешёвым табаком и перегаром.
— Я о ребёнке поговорить хотел.
Она смотрела заинтересованно.
— Ничего спросить не хочешь?
— Хочу или не хочу, чо мне с того. Его тот доктор не забрал, да? Ну, гинеколог который. Я думала он его вырастит, человеком сделает. А он… Тьфу, как все.
— Марина, если ты мне поможешь, то есть напишешь отказ от ребёнка, я смогу его усыновить.
— Пофиг мне, дядя. Мальчонке и в детском доме всё лучше, чем мне.
В её словах было столько горечи, что Андрей Петрович поверил. Только чем он мог облегчить жизнь ей самой?
— Садись в машину, поговорим, может, и тебе помогу, чем смогу.
— Да мне хоть паспорт вернуть бы. А так ерунда. Синяки сойдут, и я снова красивой стану, только вот зубы не вырастут.
— Тебя избили? — спросил он сочувственно.
— Там это нормально. Я думала заработать, а они только бьют. Сначала клиенты, затем «мамка»… Потом как в зеркало глянешь, так на улицу выйти боязно с такой рожей, а желудок-то песни поёт. Ладно, лирика всё, добудешь паспорт — напишу отказ, если ты точно мальчишку себе заберёшь. Ты ж его, небось, и учить будешь? А я гордиться, что сын у меня в люди вышел. Ты не думай, дядя, я люблю его. Только со мной ему жизни не будет — или эти прибьют и не заметят, — она кивнула в сторону дома, — или, как они, забулдыгой станет.
Андрей Петрович понимал, что права девчонка, полностью права. И это тот самый случай, когда отказ от ребёнка малышу лишь во благо. Да и душа у Марины не очерствела. Если бы её саму вырвать из этой среды, может, и толк был бы.
— Говори свои данные и у кого твой паспорт. Я к тебе сюда приеду.
Она улыбнулась, передних верхних зубов у неё действительно не было.
— А денег дашь?
— Так ты сына своего всё-таки продать решила?
— Нет, сына я тебе так отдаю. Просто у тебя же есть бабки лишние, а мне кушать нечего. Вона машина какая, да и одет ты… Такие меня не снимали, а то, может, жила бы уже как королева. Я ж красивая. Не веришь? Я и даю хорошо, никто не жаловался. Хошь, и тебе дам?
— Марина, работать-то ты не пробовала?
— За копейки? А оно мне надо? Тот доктор тоже про работу говорил, глупый. Жду тебя с паспортом, дядя.
Андрей Петрович пообещал и сел в машину. И очень удивился, что Владимир за весь обратный путь не проронил ни слова. Высадил его с Надеждой Владимировной около дома Яра, пожелал хорошего вечера, попросил не опаздывать на регистрацию и поехал в клинику.
Часть 37
Утро пятницы началось с появления Нади. Яр даже проснуться не успел как следует, когда она буквально ворвалась в палату. Отца с ним в эту ночь не было, он занимался различными организационными вопросами, касающимися регистрации. И вообще, он устал от всего настолько, что сам попросил разрешения у сына эту ночь провести дома.
Надя же чуть не со слезами бросилась обнимать Яра. Потом отстранилась и прошептала:
— Ярка, милый, я так волнуюсь. — Она сделала круглые глаза, надулась, как маленькая девочка, а он прижал её, насколько мог, нашел мягкие губы, удивился вкусу клубники на них.
— Ты ела клубнику?
Она отстранилась и отрицательно помотала головой.
— Нет! Если бы я ела, я бы и тебе принесла. Да я вчера вечером губы в кровь искусала, а Даша дала помаду гигиеническую. Вот она клубникой и пахнет.
Яр снова прижал её к себе.
— А волнуешься чего? Замуж не хочешь? — спросил он, гладя её волосы.
Она вскинулась и стукнула его кулачком по левому плечу, несильно совсем, но он зажмурил глаза от боли. А она даже не заметила его реакции.
— Ты что?! Конечно хочу! Откуда такие вопросы, сам, небось, жениться раздумал?
— Нет, я не раздумал и совсем не волнуюсь. Папа сказал, что торжество в двенадцать. Придут две тётки из ЗАГСа и зафиксируют нас актом гражданского штампа. После чего мы с тобой будем штампованные, то есть женатые.
Яр пытался шутить. Она расхохоталась.
— Вот скажешь тоже. Ты чего такой несерьёзный?
Она снова занесла кулачок, чтоб стукнуть его по левому плечу, но он перехватил её руку.
— Надюша, обойди кровать и бей справа.
Она глянула испугано.
— Тебе больно?
— Ну, приятным это не назовёшь, ещё болит, ага.
— Ярка, прости… Я какая-то дурная стала, сама себе удивляюсь. Настроение меняется быстрее, чем ветер: то плачу без причины, то смеюсь. Ну дура, и всё.
— Просто беременная, а так всё норм. Пройдёт, как родишь, и вернётся, как забеременеешь снова.
— Снова? — испуганно спросила девушка.
— Конечно, мы же на одном ребёнке не остановимся. Мне уж больно процесс производства детей нравится. Ты, Надюша, сейчас всё взвесь, пока нас не зарегистрировали… А то потом поздно будет. Мужняя жена — это тебе не хухры-мухры.
Он говорил, пытаясь казаться серьёзным, но в глазах играли черти. И Надя только рукой махнула.
— Вот что ты надо мной смеёшься?
— Не смеюсь, тебя развеселить пытаюсь. Хочу тебя целовать, иди ко мне.
— Только целовать?
— Какая же ты провокаторша! Всё хочу, но как можно в больнице? Сейчас сюда придут, а мы тут с тобой на глазах у удивлённой публики, да ещё и не проштампованные…
Надя села на край кровати и смеялась в голос.
— Отпустило? — спросил Яр сочувственно.
— Да ну тебя, несерьёзный мне жених попался.
Она снова смеялась, никак не могла остановиться. Только чуть успокоилась, как послышался скрип открывающейся двери, который вызывал новый приступ смеха уже у обоих. Затем дверь закрылась, и из-за неё прозвучал довольно громкий голос Ромки: