Дело тел

Бонни слезла с пенька, оглянулась — и увидела, что через поляну к ней идет толстая молодая женщина, за юбку которой цепляется то ли трое, то ли четверо малышей. Еще одно ребенка женщина прижимала к груди. Одежда женщины была хорошей, добротной, лицо довольное, и, кажется, знакомое… женщина подошла поближе, и тут Бонни с огромным удивлением поняла, что эта женщина — она сама.

— Ну что? — с легкой ехидцей в голосе спросила женщина. — На вот, посмотри, чего упустила. Что, завидно?

— Ты толстая, — ответила Бонни невпопад. — Очень.

— Я счастливая, — засмеялась женщина. Перехватила ребенка поудобнее. — Видишь, какие красавцы и красавицы? Могли бы твоими быть, послушайся ты мать. А ты что? Город, шляпки, учеба… такое счастье на ерунду променяла.

— И в чем же тут счастье? — спросила Бонни.

От женщины… скажем так, пахло. И запах этот показался Бонни почему-то ужасно неприятным, хотя она не могла разобрать, чем именно пованивает. Вроде бы дерьмом, но в то же время…

— С непривычки бывает, — снисходительно пояснила женщина. Расстегнула кофточку, вывалила наружу непомерных размеров грудь, и приложила к ней ребенка. — Но потом ты осознаешь, что это — истинное твое предназначение, к которому ты должна стремиться. Все остальные — притворство и лукавство.

— Ты же ведь… ты — он? — напрямую спросила Бонни. Женщина улыбнулась, кивнула. — И ты что же, предлагаешь мне рожать детей… на прокорм тебе? Вот спасибо. Я как-нибудь обойдусь.

— Дурочка ты, — ласково ответила женщина, поглаживая ребенка по голове. — Глупенькая. Никто, вообще никто не живет вечно, пойми. А дети — это действительно самое что ни на есть настоящее счастье, которое сделает твою жизнь совсем иной. Да, ты могла бы выглядеть вот так, — она глянула вниз, на своё тело. — Но, милая моя, твоим двум мужьям такое тело по вкусу! Они только и делают, что соревнуются между собой за твоё внимание! Разве это плохо? Красивое, налитое тело, женское, а не девичье. Способное доставить тебе большое удовольствие, поверь мне.

Бонни поморщилась. Один из детей отцепился от юбки, и подобрел к ней. Встал, схватившись ручкой за платье, поднял голову — на Бонни глядели голубые пустенькие глаза. Как две пуговицы…

— Чудесный мальчик, — женщина заулыбалась еще сильнее. — Красавчик. И вылитая ты. Вон как глазенки похожи.

— Не очень получилось у тебя с глазенками, — Бонни сделала шаг назад. — Как у куклы у него глазенки.

Ребенок вдруг скривил губы подковкой, и заныл — толстуха тут же сделала шаг вперед, взяла его за руку, и потянула к себе.

— Обидела злая девица крошечку, — засюсюкала она. — Иди к маме, Фаданчик, иди, малышечка…

— Фаданчик? — недоуменно переспросила Бонни. — Я не ослышалась?

— Нет, милая, не ослышалась. Фаданчик и есть. В честь отца названный.

— А это тогда кто? — Бонни показала на еще двоих детей. Они были помладше, и они были гермо.

— А это Кестальчик и Сунчик, в честь друзей ваших названы, которые привели вашу семью на путь истинный, — пояснила женщина. — Сзади Олочка прячется, в честь Доброй Мамочки званая. А на ручках у меня малютка-Боничка. Красавица, люлечка, вся в мамочку.

Бонни вдруг поняла — неприятный запах исходит как раз от младенца. Какая-то сложная, непередаваемая, но при этом тошнотворная смесь: молозиво, не молоко, а именно молозиво, прель, дерьмо, и что-то еще, что-то, что Бонни всё никак не могла определить… или это всё-таки пахнет не младенец? Этот еще один непонятный запах — он от женщины?..

— Дурочка, — снова повторила жируха. — Этот запах как раз запах счастья и есть.

— Я не могу понять, что это такое, — пробормотала Бонни.

— Счастье, — упрямо повторила женщина.

— Попробую задать вопрос иначе, — Бонни нахмурилась, соображая. — Какой именно запах ты называешь запахом счастья?

— Так вот этот, — женщина неуловимым движением отцепила детей, и вдруг задрала юбку. — Вот оно как выглядит.

Под юбкой… Бонни передернуло. Белья под юбкой не было, а было нечто розовое, в красноту, и огромный, свисающий складками живот. Бонни, не отрываясь, смотрела на него, и тут живот шевельнулся — так, словно по его стенке провела изнутри невидимая рука.

— Двойню жду, — пояснила женщина, опуская юбку обратно. — Скоро совсем уже.

— А трусы что, надеть нельзя? — полушепотом спросила Бонни.

— Нет, конечно. Резинка будет детям натирать. Тебе что же, наплевать на детей?

«Где-то я это уже слышала, — вдруг подумала Бонни. — Ой, слышала».

— А юбка что же, им не мешает? — спросила она.

— Нет, юбка под грудью, — помотала головой женщина. — Да, девонька… да… а ты порченная. Совсем порченная.

— Это почему это? — возмутилась Бонни.

— Да потому что у тебя всё естественное, всё женское, всё правильное вон какое отвращение вызывает, — женщина нахмурилась. — И ребенок тебе не так пахнет, и я сама, и живот беременный не так выглядит, и глазки у сыночки кукольные. И вот скажи ты мне, девонька… ведь хотелось тебя в живых оставить, а, видеть, не выйдет… скажи, сможешь измениться?

— Измениться? — тихо повторила Бонни. Женщина кивнула.

— Всех прочих я уничтожу, уж прости, но ты, девочка, еще не совсем потерянная. Я оставлю тебя в живых, но при условии.

— Каком условии? — Бонни прикусила губу.

— Если ты станешь двойницей, и родишь семь детей.

— Семь? А почему семь? Может, хотя бы пять? — спросила Бонни.

— Ну, ладно. Пять. Но ни ребенком меньше. Поверь, после третьего ты войдешь во вкус, — пообещала женщина. — Я вижу сейчас твоё сомнение, Бонни, твой гнев, твой страх. Поверь мне, у тебя действительно есть шанс измениться. И еще я не люблю убивать…

— …женщин? — вдруг догадалась Бонни. — Уж не потому ли, что ты сама женщина? На самом деле?

— Когда-то я действительно была… ею, — кивнула толстуха. — Именно поэтому я сейчас хочу дать тебе шанс. Никому из твоих друзей я этот шанс дать не смогу. Но тебе — попробую.

Бонни задумалась. По-настоящему, всерьез задумалась. Может быть, и правда?.. Они совершили глупость, приперлись к Кламу, не подготовившись, угодили в ловушку, и теперь, по сути дела, обречены. Скорее всего, ни Фадана, ни ребят уже нет в живых… Бонни всхлипнула… но если сейчас согласиться то, может быть, у нее появится шанс? Да и дети… ну да, пахнут они неприятно, но можно же привыкнуть?

— Верно мыслишь, девочка, — одобрила женщина.

— Можно, я подумаю? — попросила Бонни. — И… я хотела…

— Да? Что ты хотела?

— Попробовать подержать… малышку, — попросила Бонни. Или не Бонни? Или это была… Ана?

Что происходит?

— Подержи, подержи, — женщина снова заулыбалась. — Конечно, она тут не совсем настоящая, но, поверь, когда ты родишь живую дочку, она будет даже лучше. Много лучше.

Через несколько секунд кулек с ребенком оказался у Бонни на руках. Она откинула с лица одеяло, и тут же встретилась с взглядом голубых глаз, так похожих на ее собственные. Крошечный беззубый ротик, крошечный нос пуговкой, золотистые волосики. Что говорить, малышка выглядела мило, но, кажется, она была недовольна тем, что ее сейчас держит не мать, и явно собиралась в самом ближайшем времени расплакаться.

— Не плачь, — ласково попросила Бонни… точнее, Ана голосом Бонни. — Смотри, какая у меня есть хорошенькая штучка! Хочешь поиграем, моя маленькая богиня?

В этот момент в руке Бонни оказалась та самая коробочка, которая лежала до того у нее в поясной сумке. Коробочка произвела эффект разорвавшейся бомбы — всё окружающее пространство, все предметы, всё видимое и невидимое, всё, что находилось вокруг Бонни, взревело в миллион глоток:

— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!

Орал, извиваясь, ребенок на ее руках, из кружевного конверта тянулись в сторону лица Бонни омерзительные, покрытые слизью, щупальца; орали деревья, выдираясь из земли и падая — с корней срывались комья грязи; из земли на местах падения деревьев вырывались фонтаны крови; орала толстуха, которая стремительно превращалась из женщины в огромного гротескного дракона, орали дети, порождения того, что было на самом деле Триединым — и всё это, орущее, визжащее, извивающееся, против своей воли ползло… ползло в сторону маленькой коробочки, лежащей на ладони замершей от ужаса девушки.