Страница 4 из 39
Мои губы удивлённо приоткрываются, но я этого даже не замечаю; прилипшую к губам прядку волнистых волос колышет выдыхаемый мной воздух, пока я обливаюсь холодным потом: не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, на что именно Демид намекает. Я не была ханжой, и знала, что когда-нибудь в будущем выйду замуж, хотя первая брачная ночь меня всё же немного пугала, так как я по-прежнему оставалась «девочкой». Полагаю, это не было секретом — Пригожин наверняка навёл справки прежде, чем делать мне предложение; скорее всего, это для него было очень важно, иначе он явился бы в наш дом сразу после проигранной отцом партии в карты.
Выходит, моя девственность — это основная причина, по которой он решился на шаг, к которому ещё морально не готов — сам ведь в этом признался минутой ранее.
— Нет, — срывается с губ раньше, чем я успеваю на эту тему как следует подумать.
Лицо Демида становится непроницаемым, когда он проводит большим пальцем по моим полураскрытым губам, ловя влажное дыхание — лишь в глазах на долю секунды мелькает что-то среднее между благоговением и предвкушением. Пару раз моргаю, приводя мысли в порядок: что бы он ни задумал, ему не удастся сбить меня с толку.
— Теперь поздно об этом, mi querida, — качает головой, а я фыркаю, услышав своё прозвище. — И советую тебе не думать об этом слишком много; относись к этому как к взаимовыгодной сделке — так будет легче.
— Моё тело и его непорочность не предмет для торговли, но я, кажется, уже об этом упоминала, — говорю как можно суше, хотя мне откровенно не по себе от сложившейся ситуации. — Для меня существуют вещи намного важнее денег и власти.
Демид приподнимает одну бровь и отнимает руку от моих губ, пряча её в кармане брюк; весь его внешний вид говорит о том, что он как минимум выражает презрение.
— Да-да, — насмешливо фыркает. — Дай угадаю — речь идёт о любви, верности, искренности и тому подобной розовой ерунде, я прав? Но любовь не вечна; верность легко покупается и продаётся, подобно украшениям; а искренность в наше время — крайне недальновидное качество. И если ты считаешь по-другому — ты наивна и глупа.
Снисходительно фыркаю.
— Тогда зачем же вам понадобилась такая наивная дурочка, когда вокруг полно бесчувственных эгоистичных фурий, только и ждущих случая подороже продать любое своё моральное качество? Потому что, если судить по вашему монологу, вам нужна именно такая женщина рядом — под стать.
Вот ей Богу, когда-нибудь мой язык доведёт меня до могилы, потому что ну не моё это — прикусить его вовремя. Секунда, и ладонь Демида вгрызается в копну моих волос; сжимает не больно, но довольно ощутимо — так, чтобы до меня дошли флюиды его праведного гнева.
— Быть может однажды, когда ты научишься думать прежде, чем создавать аварийные ситуации, даже особо для этого не стараясь, я расскажу тебе, как устроен мир. А пока что начинай готовиться к свадьбе, и не вздумай натворить глупостей, вроде побега и игр в прятки, ты поняла меня, моя дорогая невестушка?
От страсти — пусть и злой — которая пропитала его голос, в горле пересохло; если прислушаться к ощущениям, можно было даже вообразить песок, царапающий стенки гортани и превращающий её в пустыню. Из-за этого я напрочь утрачиваю способность говорить и потому просто киваю; я и сама понимаю, что ссориться со своим будущим мужем совсем не выгодно, но упрямый характер не даёт молча соглашаться со всем, что он говорит, и «жить дружно», как советовал кот Леопольд.
Просто хотелось подтверждений тому, что он тоже «всего лишь человек», и не менее уязвим, чем я. Впрочем, его острая реакция на любой мой выпад как раз-таки это и доказывает на сто процентов.
— Отлично, — одобряет Демид и в последний раз недвусмысленно заглядывает мне в глаза — «не нарывайся» — прежде чем отступить от меня. — Завтра пришлю тебе стилиста и портного — выберешь себе платье и причёску для церемонии; всё остальное, включая выездного регистратора, я беру на себя — вряд ли ты разберёшься со всем этим. Так, теперь насчёт твоей работы…
— А что с ней не так? — моментально выпускаю иголки.
По выражению лица Пригожина понимаю, что он снова очень хочет дать оценку моим интеллектуальным способностям, но оставляет колкости при себе.
— Я бизнесмен; а жена бизнесмена не может работать уборщицей — тебе придётся уволиться. Но если для тебя так невыносима мысль о том, чтобы сидеть дома, я могу купить тебе салон красоты, которым ты сможешь распоряжаться по своему усмотрению.
— Чем бы дитя ни тешилось, так? — разочарованно фыркаю. — И зачем мне нужен этот салон, если я, как вы говорите, во всём этом не разбираюсь? Или у богатых так принято — тратить время на всякий бред вместо того, чтобы заняться чем-то действительно важным?
Прищурившись, Демид сканирует меня, и под его взглядом я чувствую себя голой.
— И чем же важным ты хочешь заниматься?
Складываю руки на груди.
— Вообще-то, я с отличием окончила факультет лингвистики и неплохо владею английским и испанским — вы могли бы нанять меня в свою компанию в качестве переводчика.
На лице Пригожина появляется удивление; ну как удивление — приподнятая бровь выражает все эмоции. Но он явно впечатлён, потому как за фырканьем и потиранием переносицы не двусмысленно старается спрятать лицо.
— Ну что ж, да будет так, — соглашается наконец. — Но я должен буду провести с тобой собеседование, как и с любым другим претендентом на должность. Это будет простая формальность, но я не собираюсь делать исключений — даже для жены.
— Хорошо, — удовлетворённо киваю. — Но я хочу доработать на прежней работе хотя бы положенные две недели. Это будет простая формальность, но я не собираюсь делать исключений — даже ради мужа.
Пригожин весело фыркает, оценив мою шпильку, и его глаза говорят о том, что вызов принят.
— Идёт, — он протягивает мне руку, которую я автоматически жму, и внимательно разглядывает мой безымянный палец. — Тебе пока что придётся походить без кольца — отдам его ювелиру, чтобы подогнали под твой размер: не хочу, чтобы ты его потеряла. И не расстраивайся — после брачной ночи я до миллиметра буду знать все твои параметры.
От последнего предложения Демида меня бросает в жар; после он как-то долго стаскивает кольцо — которое при желании с пальца можно было просто скинуть взмахом руки — не переставая при этом касаться кожи, и вот я уже практически вся пылаю от смущения и непривычных ощущений. Вдобавок ко всему, он ещё и не разрывает зрительного контакта, отчего мысли окончательно путаются. Шумно сглатываю и замечаю в его глазах огоньки, зовущие окунуться в тёмный омут с головой без спасательного круга, но меня вовремя спасает папа.
— Ну а дом что же? — неожиданно спрашивает. На лице Пригожина на мгновение мелькает досада, которая тут же растворяется на фоне бесстрастности. — Он совсем непригоден для встречи гостей — тем более твоего уровня, Демид.
— Я ведь уже сказал — небольшой ремонт вернёт ему былую роскошь. Возможно, вам будет лучше переехать в гостиницу до тех пор, пока здесь будет идти все необходимые приготовления.
Непонимающе хмурюсь, рассматривая лицо жениха: при всей его сухости, властности и непокорности где-то глубоко внутри всё же остались какие-то человечные качества. Но его эта дурацкая манера всё портить своим нахальством и презрением лично в моих глазах хоронит все его добрые побуждения.
Но если ему так больше нравится — мне же лучше: его тёмной версии гораздо проще противостоять, чем если бы он был добропорядочным.
Впрочем, в таком случае его здесь вообще бы не было.
Ещё пару минут отец и будущий муж — Господи, какая дикость… — обсуждают детали ремонта, а после Пригожин наконец-то собирается покинуть нас, попросив проводить его до машины.
— Ну конечно, — ворчу под нос, топая за Демидом по узкой тропке. — Наш дом пострашнее лабиринта на Крите; можно подумать, он бы в трёх стенах заблудился…
Слышу весёлое фырканье мужчины и снова прикусываю язык.