Страница 29 из 39
— А что ваш муж? — срывается с языка прежде, чем я успеваю подумать.
Ну, хорошо, может, это было и не совсем необдуманно — возможно, подсознание уже искало любую информацию относительно того, насколько тяжело воспитывать ребёнка в одиночку.
— Мой благоверный скончался от рака лёгких почти сразу после рождения сыновей, — удручённо цокает языком женщина, и я мысленно даю себе затрещину: что, если я разбередила старую рану? Но Анна Никитична неожиданно начинает злиться. — Говорила ведь этому дураку — бросай курить! Ни в какую! Ну и вот уже третий десяток в могиле, детей сиротами оставил…
Она продолжает что-то тихонько бубнить себе под нос, топая в сторону кухни, но я уже не слушала: родить тройню и в одиночку вырастить их — это целый подвиг в моих глазах. Конечно, женщина женщине рознь — одна может пятерых воспитать и остаться активной и жизнерадостной, а другая и после одного весь белый свет ненавидеть. Но всё-таки её слова вселили в меня немного уверенности: раз она смогла — я тоже сумею.
Главное, не расклеиваться.
Всю ночь я ворочалась с боку на бок и не могла заснуть, то и дело прикладывая руку к животу с едва ощутимым холмиком: и как я раньше его не заметила? Неужели настолько зациклилась на своих чувствах, что чуть собственную беременность не проворонила? Хороша мама, ничего не скажешь — и ведь это ребёнок ещё не родился…
Снова мысленно произношу это слово, и вдоль позвоночника ползут мурашки: какой матерью я стану для своего ребёнка? Хорошей ли? У меня не было собственной мамы, и я не знаю, как смогу его воспитать и чему научить. Смогу ли я стать для него опорой? Смогу ли давать дельные советы, когда ему это будет нужно? Смогу ли поддержать в трудную минуту и придать сил двигаться дальше? Очень надеюсь, что родится мальчик, который характером будет похож на своего отца — вырастет таким же волевым и целеустремлённым и не станет распускать нюни, как его мать.
А если девочка? Что, если родится девочка, которая будет обречена на страдания — как я слышала, дочери часто повторяют судьбу своих матерей — что тогда? А если у неё при этом будет ещё и мой характер — вообще убийственная комбинация…
От противоречивых мыслей начинает раскалываться голова, и я укоряю себя, потому что всё это может не очень хорошо сказаться на ребёнке; вместо этого стараюсь думать о том, как буду заплетать дочери косы, или учить сына кататься на велосипеде — что угодно, лишь бы ребёнок был счастлив. Не замечаю, как тело расслабляется — наконец-то — и я проваливаюсь в спасительный сон.
На меня смотрят злые глаза Демида — точнее, не на меня, а на мой живот; рядом с ним стоит Ева и злорадно ухмыляется, всем своим видом показывая, что я проиграла эту схватку.
— Ты должна избавиться от него, — колет сотней иголок голос человека, которого я продолжаю любить, несмотря ни на что. — Ребёнок не должен расти без отца.
— Что это значит?! — требую ответа, но меня не слышат.
Пригожин разворачивается ко мне спиной и берёт Еву за руку; я всё ещё вижу её ехидную улыбку, когда мой муж уводит девушку за собой в темноту.
«Сегодня загублены жизни сразу троих человек», — с горечью осознаю.
Ева ведь замужем, и, хотя я не знакома с двоюродным братом Демида, мне кажется, он не заслуживает такого отношения.
Распахиваю глаза и резко сажусь на кровати; сбитые во сне простыни комком лежали в ногах, пижама прилипла к влажному телу, подушка была сырой от слёз. Сердце колотится как сумасшедшее, в голове звенит так, что закладывает уши, и от резко упавшего давления на мгновение проясняется зрение.
Это всего лишь сон.
Мне требуется несколько минут, чтобы отдышаться и прийти в себя; неосознанно кладу ладонь на живот, пытаясь удостовериться, что малыш всё ещё внутри меня, и облегчённо выдыхаю: нельзя забивать голову столькими мыслями, да ещё на ночь глядя. Насколько я знаю, переживания вредны для развития плода, а я только и делаю, что нервничаю и надумываю то, чего нет. Демид не мог намекать именно на такую сторону разговора; а даже если и мог, я ни за что не избавлюсь от своего ребёнка.
Пусть только заикнётся про аборт — эти последние слова будут выгравированы на его надгробии.
Бросаю взгляд на часы — половина пятого — и понимаю, что заснуть уже не получится; но вместо того, чтобы улечься обратно, я меняю постельное и бреду в ванную, чтобы освежиться. Тёплые струи приятно расслабляют и, как ни странно, отгоняют плохие мысли, и я окончательно успокаиваюсь. После душа на цыпочках спускаюсь на кухню, чтобы выудить из недр морозилки контейнер с мороженым; нахожу в кладовой связку чеснока и отрываю пару зубчиков, которые крошу в мороженое: в любой другой день меня бы стошнило от одного только вида такой мешанины, а сейчас очень захотелось.
Тут и тест никакой не нужен, мне кажется. Странно, что я раньше не поняла, что беременна.
Возвращаюсь в комнату и включаю небольшой телевизор, стоявший на полке; по СТС идут мультфильмы, так что я решаю, что это будет неплохой способ отвлечься от тревожных мыслей. Примерно через полтора часа, когда я уже успела с головой уйти в мультяшную реальность, на прикроватной тумбе завибрировал телефон — это сообщение. Я знаю только одного человека, который рискнёт писать или звонить в такую рань.
Демид.
«Через полчаса отплываю на яхте, сеть, скорее всего, будет недоступна. Как ты себя чувствуешь?»
Я на самом деле подумываю над тем, чтобы проигнорировать его, но он словно чувствует, что я не сплю, потому что буквально тут же получаю ещё одно:
«Пожалуйста, не молчи, я действительно хочу знать».
Ну что ж, пожалуй, это не совсем похоже на начало разговора о том, что я должна избавиться от ребёнка.
«Мы оба в порядке», — отвечаю и укладываю телефон экраном вниз на плед, расстеленный на кровати.
Пусть Пригожин будет благодарен и за это.
Я всё ещё злюсь на него — до скрежета зубов и болезненной пульсации в висках; как ему хватает наглости так в открытую говорить о том, что он будет недоступен? Как будто я и так не знаю, что ему будет не до нас с малышом, когда рядом есть эта белобрысая выдра! На секунду отвлекаюсь на свою реакцию на ребёнка: никогда не задумывалась всерьёз над тем, захочу ли их заводить — возможно, когда-то в далёком будущем, которое может и не наступить — но едва узнав о своём положении, приняла всё так, как будто это случилось с моего искреннего согласия. Отец рассказывал, что мама была в растерянности, когда узнала про свою беременность, и несколько дней банально не могла понять, что ей происходит. Не удивлюсь, если Ева сумеет усыпить бдительность Пригожина и тоже забеременеет от него — всё, лишь бы оставить его рядом с собой, не понимая, что без любви к женщине мужчину нельзя удержать ничем: ни детьми, ни кулинарными способностями, ни исключительными навыками в постели.
Даже думать не хочу о том, чем они сейчас занимаются.
Чувствую, как потихоньку поднимается температура — только заболеть мне не хватало для полного счастья! Я больше не могу думать только о себе, со вчерашнего вечера у меня прибавилось ответственности, так что долой из головы всё, что может меня разозлить или расстроить.
Когда за окном наконец занимается день, одеваю тёплый вязаный свитер кофейного цвета, вельветовые чёрные брюки — казаться в них толстой я не боялась да и плевать было на чужое мнение — и тёплые носки; волосы заплетаю в французскую косу, а лицо оставляю без макияжа — он мне больше не нужен, мне и так есть ради кого жить. Снова спускаюсь на кухню, где застаю папу со свежей газетой в руках — возобновил свою прежнюю привычку — и Анну Никитичну, которая уже успела состряпать завтрак.
— У нас что, будут гости? — спрашиваю, нахмурившись.
А иначе для кого столько еды? Здесь даже больше, чем было в прошлый раз для нас троих — меня, Демида и папы; помимо омлета с беконом был сыр с белой плесенью к кофе со сливками, небольшая кастрюлька манной каши — её я обожала с детства, как только Никитична узнала? — вареники с вишней и творожный пудинг.