Страница 97 из 110
– Да, – ответил он, опуская глаза, не в силах встретиться с ее взглядом, ибо чувствовал себя виноватым за испуг, звучавший в ее голосе.
– Да, она крепкий и красивый ребенок. Но любое дитя должно быть крещено со всей поспешностью. Как бы ты назвала ее?
Он почувствовал на себе удивленный взгляд Женевьевы.
– Я могу назвать ее?
– Да, мне бы это было по душе.
Женевьева затрепетала, подумав, что ему безразлично, как будут звать его дочь, так как он хотел сына. Тристан понял, о чем она думает.
– Женевьева?
– Я обманула твои ожидания. И если ты рассчитывал на наследника…
– О чем ты говоришь? – несколько раздраженно спросил Тристан.
– Она девочка, – холодно констатировала Женевьева очевидный факт.
– Да, – сказал Тристан с нежностью, отозвавшейся в ее сердце. – Она настолько очаровательна, что сразу же покорила мое сердце. Большей радости я не испытывал никогда в жизни.
Женевьева не осмелилась поднять на него глаза, не осмелилась поверить, что его радость настолько глубока и искренна.
– Кэтрин? – прошептала она.
– Кэтрин, Кэтрин. Мэри. Кэтрин Мэри нарекаю тебя. Да будет так.
Женевьева чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, она ощущала его сильную руку, обнимавшую ее. Внезапно она вспомнила, что теперь она его жена и это воспоминание принесло ей боль. Она все еще противилась этому из гордости и страха. Но это мимолетное чувство прошло. Они были единой семьей. «Я люблю тебя, – внезапно захотелось крикнуть Женевьеве, – я люблю тебя, разве ты не видишь! Я люблю и боюсь, ибо такая сильная любовь способна причинить и сильные страдания».
Она опустила горячую щеку на прохладную подушку. Маленькая Кэтрин потянула за сосок, жадно захватывая его ртом, Женевьева улыбнулась. Тристан с улыбкой, уголком простыни, вытер капельку молока со щеки ребенка.
– Кэтрин…
Глаза Женевьевы закрывались, веки словно налились свинцом. Рука ее мужа покоилась на ее бедре, ей было радостно смотреть сквозь полуопущенные ресницы, как Тристан улыбается, глядя на дочь. Женевьеве казалось, что это самый счастливый момент ее жизни. Она попыталась разлепить веки.
– Спи, Женевьева… – прошептал Тристан, и она снова ощутила его дыхание на своей щеке.
– Я не могу, ее нужно все время держать.
– Но я могу присмотреть за ней. Спи, ты обещала во всем подчиняться мне.
– Я не обещала тебе этого.
– О, нет, ты пообещала, совсем недавно, ты дала это обещание во время обряда венчания. Спи.
Ее глаза закрылись, она позволила отцу взять дочь и с облегчением вытянулась во всю длину на прохладных чистых простынях.
Женевьева оставалась гостьей епископа еще в течение двух недель. Никто не думал, что она оправится так быстро. Ее силы быстро восстанавливались, правда, еще некоторое время она чувствовала слабость, если слишком долго бодрствовала. Она все больше и больше влюблялась в собственную дочь. Тристан был неизменно ласков с нею. На второй день он подарил Женевьеве золотой медальон на бархатной тесьме и пообещал, что закажет миниатюрный портрет дочери. Женевьеве очень понравился его подарок. Она сказала, что будет носить его постоянно у сердца. Тристан нежно поцеловал ее в лоб.
Женевьеве очень хотелось, чтобы он поцеловал ее и в губы, но за последующие дни между ними, как бы выросла незримая стена.
Тристан работал над проектом превращения Эденби в настоящий город по королевской хартии. Он возвращался в дом епископа только к ночи. Он не спал с нею. Женевьева знала, что пройдет еще немало времени, прежде чем она будет в состоянии исполнять супружеские обязанности, но ей не хватало его прикосновений. Ей просто хотелось, чтобы он приласкал ее, был с нею нежен, прижал к себе, хотелось ощутить его руки… Пусть бы у них, как и прежде, были словесные перепалки, но только бы он хотя бы просто прикасался к ней.
Держа дочь на руках, она стояла у окна, любуясь ярким днем. Женевьева с горечью спрашивала себя: «Неужели я стала его женой только для того чтобы окончательно потерять его?» Она знала, что дела идут хорошо, Тристан рассказывал о хартии, после обеда упражнялся с другими рыцарями в фехтовании.
Он также сказал ей, что намеревался уладить все свои дела при дворе, вернуться в Бэдфорд Хит, чтобы решить некоторые срочные вопросы и окончательно передать управление Томасу, а затем вместе с Женевьевой и дочерью отправиться в Эденби. Женевьеву иногда удивляло, что Тристан предпочитал Эденби своему собственному дому. «Да, конечно, ведь в Бэдфорд Хит погибла Лизетта», – тут же напомнила она себе.
И каждый день она с трепетом ожидала визита Тристана. Епископ был очень гостеприимным хозяином, благочестивым и весьма великодушным. Женевьева извинилась перед ним за то, что стукнула его, он в свою очередь извинился за то, что принудил ее дать клятву, однако, горячо убеждал ее в своих самых наилучших побуждениях и в правильности этого поступка. Разве Женевьева не была рада тому, что вышла замуж ради блага дочери?
Женевьева только и смогла, что покраснеть и опустить голову. Конечно, радость наполняла ее душу, ведь она была готова отдать свою жизнь за то маленькое существо, которое завоевало ее сердце с первых же мгновений.
Но сейчас она теряла Тристана. Она была его женой, а он не только не любил ее, но и не желал! Он не заходил к ней ни для того, чтобы нежно и страстно сжать ее в своих объятиях, ни для того, чтобы бороться и овладеть с триумфом победителя!
Он был просто ее мужем, чужим человеком, приходившим поздно вечером, чтобы подержать дочь, вежливо, о, неизменно вежливо и ласково перекинуться с Женевьевой парой-тройкой слов о своих делах и уйти. Женевьева не понимала причины такого отношения, и холодность Тристана ее сильно ранила. Ей следует бороться с этим, но ведь прежде она ни разу не добилась успеха в своей борьбе, он просто брал то, что хотел.
Она спрашивала себя, может быть, он считает ее виноватой за преждевременные роды, за то, что она подвергла риску дочь, но Женевьева не осмеливалась заговорить об этом с Тристаном.
Раньше они ненавидели и пылали страстью друг к другу. Какими бы ни были их прежние отношения, они были переполнены эмоциями, теперь же, с рождением ребенка, между ними образовалась пустота, которая очень сильно угнетала Женевьеву.
Елизавета и Генрих прибыли на крестины, и король подарил Кэтрин во владение земли. Женевьева удивилась и обрадовалась, она была ему благодарна. Она не была в обиде на Генриха за то, что тот вынудил ее вступить в брак, ибо король, как оказалось, знал ее сердце лучше, чем она сама.
– Кэтрин… – промолвил он. – Случайно это не в честь ли одной из моих прародительниц, которая вышла замуж за Джона Гонта после многих, многих лет связи и после того, как родила ему нескольких детей?
Женевьева улыбнулась.
– Мне всегда нравилась эта история, она так романтична, Ваше Величество.
– У этой Кэтрин будет множество поклонников среди самых именитых дворян, – пообещал король. Женевьева в знак благодарности поцеловала его руку, и тут к ним подошел Тристан. Генрих заговорщицки подмигнул, и Женевьева улыбнулась в ответ, забавляясь тем, что у них теперь был общий секрет.
Но даже в эту ночь Тристан не остался с женой.
Однажды утром, на пятнадцатый день своего пребывания в доме епископа, Женевьева проснулась от необычных звуков. Она открыла глаза и увидела полуобнаженного Тристана, в одних чулках, прислонившегося спиной к стене рядом с окном, на его груди, вцепившись ручонками в курчавые волосы, расположилась Кэтрин, он поддерживал ее обеими руками и рассказывал о ее будущем.
– Ты будешь разъезжать в карете, сплошь отделанной золотом и запряженной четверкой лучших лошадей. У твоих дверей будут толпиться самые знатные дворяне королевства, и всем ты будешь давать от ворот поворот. Ты будешь носить бархат и тончайшие шелка, твои волосы будут украшать самоцветы и бриллианты…
Он замолчал, заметив, что Женевьева проснулась и подглядывает за ним. Они несколько мгновений смотрели друг другу в глаза. Женевьеве очень хотелось протянуть к нему руки, взмолиться, чтобы он подошел к ней, прикоснулся к ней…