Страница 75 из 110
Женевьева запрокинула голову и посмотрела на него, полными слез, глазами, в которых читались и усталость, и отчаяние, и недоверие.
– Тристан, ты неправильно понял, сейчас у тебя нет повода ненавидеть меня, или наказывать, или…
– Мне так жаль, Женевьева, пожалуйста, прости меня…
Ее глаза широко раскрылись, но она все еще оставалась напряженной, готовой к любому подвоху.
«А почему бы и нет, – подумал горько Тристан, – ведь она почти совсем не знает меня. Черт бы его побрал, если он отлучится снова, даже, если за ним приедет сам король!»
– Если бы ты позволил мне уйти…
– Я не могу, и ты это знаешь.
– Господи, Тристан, ты так зол, а я… а мне…
– Успокойся, прошу тебя.
Слезы снова брызнули из ее глаз, и в смущении она попыталась проговорить:
– Клянусь, Тристан, я не собиралась убивать…
– Я знаю, Женевьева.
Вдруг Тристан вспомнил о Джоне, который стоял позади него, переминаясь с ноги на ногу. Некоторое время все молчали, Женевьева все еще настороженно смотрела на Тристана. Тяжелые тучи нависали над ними.
– Становится очень холодно, – сказал Джон.
Не сводя с Женевьевы взгляда, Тристан кивнул, не оборачиваясь.
Наклонившись, он поднял ее на руки, и она обвила руками его шею. Они смотрел в глаза друг другу до тех пор, пока Тристан не ступил на тропу.
– Я никогда не перестану стремиться к свободе.
Он не ответил и Женевьева заговорила снова:
– Что… – она судорожно сглотнула, – ты представляешь, куда это нас приведет? Нашему сражению не будет конца.
Какой она была юной! Такой юной и такой несчастной! И… такой прекрасной. На ее ресницах еще блестели капельки слез, а руки доверчиво обвивали его шею.
– А почему бы нам не устроить перемирие, – предложил Тристан.
Женевьева не отводила от него взгляда, и когда они прошли через двор, и когда они входили в дверь. Увидев их, Эдвина вскрикнула и подбежала к ним. Тристан, не останавливаясь, поднялся по лестнице в спальню и широко распахнул дверь.
В камине ярко пылал огонь, и он, не выпуская Женевьеву из рук, сел к очагу, чувствуя, как она вся дрожит от холода и волнения.
Тристан бережно держал ее, пытаясь отогреть теплом своего тела, ощущая быстрое биение ее сердца, с нежностью и жалостью прижимая к груди, словно маленькую озябшую птичку.
– Тристан…
– Тихо, тихо, не волнуйся, я не сделаю тебе ничего плохого, клянусь, – проговорил он.
Постепенно она расслабилась и поуютнее устроилась в его объятиях, ее дыхание стало спокойнее, и Тристан понял, что она уснула. Он прижался щекой к ее голове, ощутил прикосновение шелковистых волос и прикрыл глаза. Раньше он просто страстно желал ее, теперь же он не испытывал ничего, кроме щемящей нежности.
Немного погодя, он осторожно встал и перенес ее на кровать, освободил от одежды и тепло укрыл одеялами. Он грустно улыбнулся, погладил ласково Женевьеву по щеке и вышел из комнаты, не заперев дверь снаружи на засов.
На обратном пути ему встретилась Тесс, поднимавшаяся по лестнице. Девушка присела в реверансе и рассыпалась в приветствиях. Тристан сказал служанке, чтобы та дала Женевьеве поспать, а ближе к вечеру, перед ужином проследила, чтобы ей принесли горячей воды для мытья.
– Ужин, миледи, подавать в спальню? – спросила Тесс.
– Она отужинает с нами в Большом зале, если пожелает.
И Тристан поспешил вниз. У камина сидели Джон и Эдвина и тихо о чем-то беседовали. Они внимательно глянули на вошедшего графа, но тут же сделали вид, будто очень заняты своим разговором.
Тристан погрел руки у огня, посмотрел на Джона и улыбнулся.
– Я более, чем уверен, что за время моего отсутствия у тебя накопилось для меня масса всяких дел, так, Джон?
Тот вежливо наклонил голову в знак согласия.
Тристан ухмыльнулся и крикнул Грисвальду, чтобы он подал им эля в кабинет, а затем кивнул Джону, приглашая его за собой.
Женевьева проснулась с ощущением чего-то необычного. Сначала она подумала, что ей приснилось возвращение Тристана, и невольно смутилась, но затем, ощутив на своем теле песок и увидев грязные ладони, она поняла, что Тристан и в самом деле вернулся.
Вернулся…
Она подняла голову и начала озираться по сторонам, с удивлением обнаружив, что находится не в маленькой комнате в башне. Да, она была в своей собственной спальне и ей спалось лучше, чем когда-либо за последние несколько недель.
Женевьева уселась на кровати, подтянув колени к подбородку, и задрожала, вспомнив его реакцию на ее главную новость. Но тут же с благоговейным трепетом вспомнила и о перемене, происшедшей с Тристаном, у скалы. Господи, она совсем не могла разобраться в своих чувствах! Что же с ним вдруг произошло? Он, Тристан де ла Тер, неумолимый, как сталь, просил у нее прощения и предложил первым оливковую ветвь мира. По ее телу прошла горячая волна, и неожиданно она ощутила легкое головокружение, прижала холодные ладони к раскрасневшимся щекам. Боже, как же она устала и, как долго была несчастна! Сколько долгих ночей провела она без сна, лежа в постели, тревожась о нем, не переставая думать, где он, что с ним. Теперь она была счастлива, что он вернулся и – испытывала от этого стыд. У нее кружилась голова от радости: он снова будет рядом, она каждый день будет видеть его, слышать его удивительный голос, ощущать его ласковые и трепетные прикосновения. И как чудесно, что они, наконец, обрели небольшой оазис мира, причем по его предложению.
У Женевьевы потеплело на душе: когда она вспомнила, как он обнял ее, какими были его глаза, когда он смотрел на нее, сколько в них было нежности, и какого они были ярко-голубого цвета, а его улыбка… И как он клялся, что больше не причинит ей вреда…
Женевьева судорожно сглотнула, подумав, что это было обещание, которого он не сможет сдержать. Ей так или иначе будет причинен вред, и никто этому не может помешать. Она боялась взглянуть на свое будущее, хотя довольно беспечно говорила о нем с Джоном и Эдвиной.
Каждый раз, когда к горлу подступала тошнота, которая, как она знала, была следствием зародившейся в ней жизни, страх переполнял ее, и она старалась поскорее забыть обо всем. Но, когда она все-таки думала об этом, то к ней приходила странная уверенность, что ее дитя будет во всем походить на своего отца, хотя это будет всего лишь знатный бастард.
Женевьева ничего не могла поделать со своими мыслями. Она задавалась вопросом, что будет, когда Тристан устанет от нее, перестанет ее желать. Может быть, он когда-нибудь вернется с невестой, предложенной ему королем, благодаря которой он достигнет высокого положения и получит новый высокий титул.
И снова смятение и ужас охватили ее душу, когда она поняла, как дорог ей этот человек, который был причиной ее несчастья.
Она вскочила с кровати и почувствовала, что ей просто необходимо вымыться, чтобы не ощущать неприятный зуд от остатков грязи и песка. Тряхнув головой, Женевьева попыталась отогнать от себя все прочие мысли.
Она стояла рядом с кроватью и смотрела на дверь, и вдруг внезапная надежда заставила ее подбежать и нажать на дверную ручку. К немалому удивлению Женевьевы дверь открылась. Она снова осторожно прикрыла ее и замерла у порога. Он сказал, что предлагает перемирие.
«Можно бежать, – подумала она, – бежать… рискуя снова быть пойманной. Но ведь можно принять перемирие и выполнить зависящую от нее часть договора». Женевьева так устала от бесплодных попыток! А Тристан уже несколько раз доказал ей, что она не сможет убежать от него.
Она медленно пошла обратно к кровати и присела, в задумчивости покусывая ноготь большого пальца.
– Миледи!
Ее мысли прервал негромкий стук в дверь, которая распахнулась и на пороге появилась, как всегда жизнерадостная Тесс.
– Я разбудила вас, миледи?
Женевьева покачала головой.
– Нет, Тесс.
– Вот и хорошо! А то милорд приказал не будить вас до тех пор, пока вы сами не проснетесь. Я сказала на кухне, чтобы они приготовили для вас горячую воду. Вы, наверное, хотели бы одеться к ужину?