Золотые Дети

– Ты моя проблема. – Проговорила я и, обогнув его, возобновила шаг.

– Проблема? Проблема началась с того, когда ты грубо ответила мне. – Он поравнялся со мной.

Надо же, какой ранимый мальчик. Отчего тогда не побежал к мамочке поплакать? Ах, да, у тебя ведь и родителей нет. Я бы хотела это озвучить, но подавилась словами. Нельзя говорить об этом вслух. Смерть родителей – это больной удар.

– Зачем ты вообще заговорил со мной? Зачем ты дергал меня за волосы?

– Захотелось.

– Оставь свою хотелку при себе. – Я насупилась.

Шок понемногу остывал, приобретая ярко-красные оттенки злости. На долю секунды, я подумала, что он шутит о том, что растрезвонит всей школе о моих подробностях жизни. Я подумала, что он просто хочет узнать меня и стесняется, поэтому избрал такой кощунственный способ. Но, после, я отмахнулась от этих мыслей. Он не желает меня знать, он желает довести меня до белого каления.

Трэвор резко дернул меня за плечи одной рукой и увел в сторону.

Я отпихнула его, чуть ли не зашипев на него, как змея.

– Ты могла запнуться и ушибить коленки. – Он кивнул на трещину в асфальте, откуда торчал толстый, витой корень дерева. Я проследила взглядом до дома, напротив. Массивный дуб, с густой зеленой шевелюрой. Неухоженный газон в рытвинах, откуда высовываются, как каски вьетнамцев, корешки.

Зашагав прочь, я приглушенно ворчала, как престарелая старушенция, страдающая запором.

– Тебе ведь это не нравится. – Он снова поравнялся со мной, засунув руки в карманы джинсов.

– Рассказать всю свою паршивую жизнь, тому, которого не знаю? А ты как думаешь? – выплюнула я.

– Ты знаешь обо мне достаточно.

– Я ни черта не знаю.

Он откинул голову назад и усмехнулся.

– Ты знаешь, что у меня нет родителей и то, что я вырос в сиротском приюте. Ты знаешь, что я общаюсь только со своими друзьями и сторонюсь остальных. Знаешь, что ты единственная, с кем я заговорил.

Как он, черт возьми, узнал о том, что я знаю это? Он – что, читает мысли?

– Ты забыл добавить, что у тебя дрянной характер. Ты назойлив, как муха. Еще ты шантажист и вор.

– Со стороны, виднее. – Он пожал плечами. – Школа – кладезь слухов и интриг.

Я чуть не запнулась о собственные ноги. Он сформулировал мнение точно, как и я. Неужели, Трэвор читает мои мысли? Ну, и пусть. Зато знает, какого я о нем мнения.

– Ты и сама это прекрасно знаешь. Столкнулась с этим, когда слухи поползли о нас.

– Нет никаких нас. – Отрезала я.

– С третьим, я не согласен, – игнорируя мой ответ, продолжил Трэвор. – Ты не могла сделать это специально. Я готов поспорить, что ты хотела извиниться. С первым… возможно, но ты попросила Лину выключить свет. А вот, второй слух, – он посмотрел на меня с высоты своего роста. – Я бы не отказался поучаствовать.

Дайте мне камень, чтобы я могла разбить ему голову!

– Ты не с теми общаешься, Кристалл.

– Их не трогай. – Процедила я, сжимая кулаки.

– Твои обожаемые подружки разносчицы слухов. – Он так это сказал, будто Лина, Мэгги и Стейси, были разносчицами вируса Эбола. – С них, начинается цепочка. Особенно, в этом преуспела Стейси. Она из любой конфетки, сделает чудо природы.

Я приглушенно зарычала, резко остановившись.

– Ты сказал, чтобы я с тобой не связывалась, а сам привязался, как хвост.

– Верно. Ты и не должна со мной связываться. – Он повернулся ко мне лицом.

– Тогда, что ты меня дергаешь? Думаешь, ты какой-то особенный?

– Я могу делать это или не делать вообще.

Прекрасно. Сегодня же просмотрю газеты и найму киллера, чтобы он его пристрелил.

– Что у нас будет на ужин? – спросил он, когда я зашагала дальше.

– У нас с тобой не будет ужина. Ты никогда не появишься в моем доме и больше не заговоришь с моими родителями. Понял?

– Ну, раз, у нас сегодня не будет ужина, тогда я с удовольствием почитаю твой дневник.

Я нервно расхохоталась, но сердце екнуло.

– Хочешь читать мой дневник? Да, пожалуйста. Можешь, хоть Ватикан им обклеить, но с меня хватит.

– Серьезно? – притворно ужаснулся Трэвор, наклоняясь ко мне. Я толкнула его в грудь, увеличивая расстояние между нами. – И совсем не боишься, что о тебе будут говорить остальные? Да, ты камикадзе.

Я перешла с шага на бег. Мне хотелось побыстрее добраться до дома, подняться в свою комнату и забраться под кровать, проклиная ту гребаную минуту, когда я открыла рот, и тот вечер, когда я поганила его футболку.

Пощадите!

Остановившись, в сорока футах от дома, я передернула плечами, не желая, чтобы он знал, где я живу. Трэвор мог решить, что в одном из трех домов на улице, поэтому я ждала, когда он соизволит испариться… или провалится под землю… или его утащить какое-нибудь чудовище. Но, Трэвор, вразвалочку, подошел ко мне, всматриваясь в окна моего дома.

– Думаешь, я не знаю, где ты живешь? В твоих документах есть адрес.

Отлично. Он еще и в моем досье копался.

– Но, если честно, я видел вас по приезду. Ты тогда разбирала коробки, и, – его глаза на пару тонов потемнели, – твои шортики очень забавно задирались.

Мои щеки опалил румянец. Кожу нестерпимо жгло, как от ожога.

Забавно задирались? Да, они поприветствовали всех жителей этого долбаного города, потому что мои любимые шорты были где-то в коробках, и я их искала! Черт, я сверкала перед ним своей полуголой задницей, да еще как… моя рука взметнулась к горлу, стискивая ее. Он пялился на мою задницу, когда я на четвереньках, пыталась достать из-под машины закатившийся скотч. Гадство!

– Все сказал? – сухо спросила я.

– Могу уточнить, как они задирались. – Насмешливо пробормотал он. Я подняла руку и покачала головой. Еще одно слово, и он будет носить эти чертовы шорты до конца жизни.

Я шагнула к своему дому и поднялась по лестнице, доставая ключи.

– О, и первый вопрос, – он оказался у меня за спиной, что я подпрыгнула, чуть не выронив ключи. – Давно ты проколола пупок?

Вдох – выдох.

– Год назад.

– Родители знают? – Трэвор привалился к перилам, скрестив руки на груди.

Все равно узнает, если прочтет.

– Папа. Мама догадывается. – А мелкий засранец пугает, что все расскажет ей. Но, я пообещала ему, если он только рискнет, я вырву ему руки и засуну в его задницу, тогда ему будет сложно, использовать их не по назначению.

– Мне казалось, все бывает наоборот. Папа строгий, а мама все позволяет.

– Ну, а у меня так. – Я вставила ключ в скважину, но было не заперто. Значит, мама еще дома. Нет-нет, я не позволю ему с ней говорить. – Еще вопросы, а то мне блевануть охота.

Трэвор сморщился.

– Девочке не позволительно такое говорить.

– Подай на меня в суд. – Я распахнула дверь и, нырнув внутрь, тут же захлопнула ее, заперев на замок. За дверью донесся смешок, будто все это его забавляло. Ну, конечно, а как по-другому это можно назвать? Решил растянуть мою инквизицию.

В кухне я нашла маму. Она была в своей голубой больничной форме, полностью скрадывающей ее изящную фигурку. В руке чашка кофе, а во второй, «Ньюсвик».8

Я смотрела на нее, и мне хотелось ей все рассказать. Хотелось рассказать, что мои подружки распускают несусветные сплетни. Хотелось рассказать, как я ненавижу эту школу, этот город. Хотелось рассказать о том, что Трэвор спер у меня дневник и теперь шантажирует этим. Хотелось спрятаться у нее на груди и почувствовать себя маленькой девочкой, забыться в заботе и ее воркующего голоса. Я так хотела этого, больше всего на свете. Плевать, что она узнает о существовании дневника и плевать, что я доверюсь ей больше, чем папе, но мне это не обходимо. Необходимо излить ей душу, потому что здесь живут злые, отвратительные люди. И если я останусь здесь еще немного, то стану похожей на них. Я уже становлюсь такой. Я хотела…

– Милая, все в порядке? – она посмотрела на меня поверх журнала.

Я моргнула, все еще силясь выдавить из себя накативший на меня поток возмущения и отчаяния.

8

«Ньюсвик» – еженедельный американский журнал, который входит в «большую тройку» еженедельников США. (Прим. автора)