Страница 41 из 58
Он повернулся, возвратив Саркозан и убрав его в ножны. Он задумался, что же делать с телами, которые теперь устилали пол тронного зала. Но тут же его потряс знакомый, хоть и немыслимый, голос. Тонгор огляделся и увидел то, что и ожидал увидеть: циклопическое обличье вооружённого секирой Шадразура. Громовой раскат, испущенный энергетическим разрядом оружия, так смешался с его словами, что потребовалось прислушаться, чтобы их различить.
— Хорошо сработано, мой слуга! Алчные щупальца Мордракса навсегда скрутились и иссохли! Поистине, ты мог бы стать лучшим Богом Войны, чем я! И ты, человек, снискал вечную благодарность бессмертного Бога. Теперь же пришло время тебе отправляться домой.
Тонгор сдержанно кивнул — а затем почувствовал, что погружается в бесконечное падение. Сознание ускользнуло.
VI. Возвращение и реликвия
Тонгор пошевелился и попытался высвободить голову. Он покоился на ложе, его возлюбленная подле него, радуясь его возвращению к бодрствующей жизни. Они раскрыли друг другу объятия и Саркайя Соомия поспешила в его могучие руки. Сладкий аромат её благовоний помог ему поскорее обрести присутствие духа. Её супруг полупривстал и опёрся на локоть.
— Что случилось? Как я сюда добрался? Я имею в виду, обратно в Патангу?
Кузен Соомии, усатый Дру, ответил, как смог, не вполне поняв вопроса.
— Ты отправился спать прошлым вечером, после заседания нашего совета. Королева обнаружила, что тебя бьёт и трясёт. Потом ты впал в беспамятство и беспробудно проспал много часов.
Взгляд Тонгора покинул лицо друга и уставился мимо толпы его спутников. Он пробормотал, сам себе: — Он сказал, что это была страна грёз… Но это выглядело таким настоящим… — Вслед за этим его золотой взор переместился на Саркозан в его привычных ножнах, висящий на своём обычном месте и доспехи, висящие на стойках балдахина.
Остальные внимательно наблюдали за ним, пока тех, кто был ближе всего к изголовью, не встревожила внезапная пульсация света, видимая сквозь шёлковые простыни. Тонгор тоже увидел её и отбросил простыню в сторону.
Он увидел ослепительное сверкание рун по всей протяжённости меча, который лежал рядом с ним. Он воздел его вверх, на всеобщее обозрение. Когда они в страхе уставились на него, Тонгор произнёс единственное Слово.
“Зингазар!”
Лорд Дансени
Река
В Пегане берёт начало река, но не река воды и даже не река огня: по небесам и Мирам струится к Пределу Миров Река Безмолвия. Миры полны звуками и шумами, полны эхом голосов и песен, только на Реке царит молчание, ибо там все звуки умирают.
Река рождается из барабанной дроби Скарла, течёт меж берегов из грома, а за Мирами, за самой далёкой звездой, впадает в Океан Безмолвия.
Я лежал в пустыне, вдали от городов и звуков, и надо мной по небу текла Река Безмолвия, а на краю пустыни ночь сражалась с Солнцем.
Когда же ночь одержала победу, на Реке показался корабль Йохарнет-Лехея, корабль Сновидений, плывущий в сумерках.
Шпангоуты корабля сделаны из старых снов, высокие прямые мачты — из фантазий поэтов, а снасти — из людских надежд.
Гребцы на палубе — те, что умерли, и те, что ещё не родились, принцы из забытых сказок и существа, рождённые фантазией — беззвучно поднимали и опускали вёсла.
Ветры приносят в Пегану людские надежды и мечты, которым не нашлось места в Мирах, а бог Йохарнет-Лехей вплетает их в сны и вновь отсылает на Землю.
Каждую ночь Йохарнет-Лехей садится на корабль Сновидений, чтобы вернуть людям былые надежды и забытые мечты.
Прежде чем новый день вступит в свои права и легионы зари примутся метать в лицо ночи огненные копья, Йохарнет-Лехей покидает спящие Миры и уплывает по Реке Безмолвия в Пегану и дальше, в Океан Безмолвия, лежащий за Мирами.
И зовется та Река Имраной — Рекой Безмолвия. Те, кто устал от шума городов, пробираются ночью на корабль Йохарнет-Лехея, ложатся на палубу и плывут по Реке, окружённые былыми снами и мечтаниями, пока Мунг не явит им своё знамение, ибо такова их судьба. И, лёжа на палубе среди незабытых фантазий и неспетых песен, они перед рассветом достигают Имраны, где не слышно ни шума городов, ни раскатов грома, ни полуночного воя Боли, терзающей людские тела, где никому нет дела до печалей Мира.
У врат Пеганы, там, где Река струится меж двумя созвездиями-близнецами Йумом и Готумом — Йум стоит на страже справа, а Готум слева, — сидит Сирами, властелин Забвения. Когда корабль проплывает мимо, Сирами глядит сапфировыми глазами на лица я мимо лиц тех, кто устал от городов, глядит, как глядят перед собою те, кто ничего не помнит, и плавно взмахивает руками, и люди на палубе забывают всё — кроме того, что забыть невозможно, даже за Пределом Миров.
Говорят, когда Скарл перестанет бить в барабан и МАНА-ЙУД-СУШАИ очнётся от сна, боги Пеганы поймут, что настал КОНЕЦ, и, не теряя достоинства, взойдут на золотые галеоны и поплывут вниз по Имраие, к Океану Безмолвия, где нет ничего, даже звуков. А далеко, на берегу Реки, будет лаять их старый пес-Время, восставший на своих хозяев. А МАНА-ЙУД-СУШАИ придумает другие миры и других богов.
Неприступная для всех, кроме Сакнота, крепость
В древнем лесу, который возник задолго до появления летописей и был молочным братом холмов, укрывалась деревня Аллатурион. Тогда люди жили в мире с бродившими в сумраке леса племенами, будь то звери или человеческие существа — феи, эльфы и крошечные священные духи деревьев и ручьёв. Мир царил среди самих обитателей деревни, в мире жили они и со своим владыкой Лорендиаком. Перед деревней тянулась большая поляна, заросшая травой, и за ней вновь поднимался лес, а с другой стороны деревья подступали вплотную к бревёнчатым домам, которые почти сливались с лесом из-за толстых балок и соломенных крыш, позеленевших от мха.
Но в те времена, о которых я повествую, пришла в Аллатурион беда, ибо по вечерам проникали в дупла деревьев, а через них и в саму мирную деревню жестокие сновидения — овладевали они душами людей, увлекая их по ночам на обгоревшие поля Ада. Тогда деревенский маг сотворил заклятие против этих жестоких сновидений, но с наступлением темноты по-прежнему просачивались они сквозь деревья, увлекая ночами души людей в ужасающие места и заставляя их уста безбоязненно славить Сатану.
И в Аллатурионе люди начали бояться сна. Стали они измученными и бледными — одни от изнеможения, а другие от ужаса перед тем, что довелось им увидеть на обгоревших полях Ада.
Тогда деревенский маг поднялся на чердак своего дома, и всю ночь те, кто бодрствовал из страха, видели мерцающий свет в его окне. На следующий день, когда сумерки отступили под натиском ночи, маг отправился на опушку леса и произнес сотворённое им заклятие. То было могучее, страшное заклятие, имевшее власть даже над греховными сновидениями и прочими духами зла, ибо в сорока стихотворных строках его звучали многие языки — как живые, так и мёртвые — и был в них крик, которым жители равнин проклинают своих верблюдов, и был звук, которым китобои севера подманивают к берегу китов, чтобы убить их, и был возглас, который заставляет слонов трубить, и каждая строка рифмовалась со словом «оса».
Но сновидения по-прежнему просачивались из леса и увлекали души людей на поля Ада. Тогда понял маг, что сновидения эти исходят от Газнака. Созвав жителей деревни, сказал он им, что использовал самое могучее из своих заклятий, которое имеет власть над людьми и над зверями — но бессильно оказалось оно против сновидений, исходящих от Газнака, величайшего мага вселенной. И, взяв Книгу Магов, прочёл он жителям деревни предсказание, где говорится о пришествии кометы и возвращении Газнака. И ещё поведал он им, что Газнак прилетает на комете через каждые двести тридцать лет, чтобы навестить землю и построить громадную неприступную крепость, откуда насылает сновидения, которые питаются душами людей — а победить его можно только при помощи меча Сакнот.