Свадьба вампира

– Мы разве знакомы?

Как раз возник официант с нагруженным, как крестьянская телега, подносом. Он поставил перед Драмой блюдо с огнедышащим цыпленком, горшочек с острым соусом, перед собеседником выставил трехсотграммовый графин с коньяком, закуску ассорти, какой-то салат и предупредил:

– Говядина с грибами будет готова минут через двадцать. Приятного аппетита!

По-белогвардейски щелкнув каблуками, официант испарился. Молчание слегка затянулось. Драма чувствовал себя на грани провала, как Штирлиц в кабинете Мюллера.

– Николай Николаевич, – смущенно сказал он. – У вас на портсигаре дарственная надпись имеется. Извините, если оказался нескромен.

– А насчет звания, как понимать?

– Думаю, если вы артист, то народный. Другие звания по заграницам редко разъезжают и золотые портсигары им не дарят. Вы оперный трагик, верно?

– Допустим, – каменное лицо собеседника прояснилось. – А как догадались, что я артист?

– Того проще. Ресторан закрыт на Спецобслуживание. Следовательно, тут все артисты. Кроме меня, разумеется, я по другой части. Могу добавить, что у вас молодая красивая жена и великое множество завистников.

– Гениально! – патетически воскликнул артист. – Вероятно, вы следователь.

– Боже упаси. Разрешите представиться. Константинов! Валерий Петрович. Кандидат наук, психолог. Работаю над докторской диссертацией.

– Рад знакомству! Волошин. Остальное вы уже знаете…

Словно гроссмейстеры перед началом игры, они привстали и обменялись рукопожатием. Усевшись, оба схватились за свои графины. Разумеется, первый тост выпили за знакомство.

В течение следующего часа новоиспеченные приятели пили за удачу и успехи, рассказывали анекдоты, ругали политиков и взаимно исподтишка приглядывались. Обсудили упадок культуры, поделились музыкальными вкусами и, наконец, почувствовали себя закадычными друзьями, выпили за дружбу. Симпатия и расположение были вроде обоюдными, но чересчур натуральными. Каждый раз, поставив очередную рюмку на стол, они взаимно вскидывали глаза и убеждались, что собеседник абсолютно трезв. Игра шла втемную. Наконец, артист Волошин расслабился, и по праву старшинства предложил перейти на «ты», что послужило сигналом к более решительным действиям. Драме фамильярность была на руку, он перешел в наступление.

– Ну что, Коля-Николай. Может, по девочкам ударим?

– В смысле, – тот не понял.

– Говорю, классные «брошки» есть, высший сорт.

– Золотые? – артист Волошин, погрузнев от обеда, тупо смотрел на собеседника.

– Сам ты золотой! Я имею в виду путанок пощупать. Можно в сауну. Как у тебя с деньгами?

– Не.

– Что «не»?

– Не могу, брат. Я свою жену люблю.

Волошин демонстративно провел ребром ладони по горлу, что означало, видимо, клятву супружеской верности.

– Любовь? – Драма сморщился.

– Точно.

– Друг дружке не изменяете? Не верится.

Вместо ответа Волошин распрямил ладонь и повернул к свету, любуясь обручальным кольцом.

– Давай, брат. За любовь выпьем!

– Не, – передразнил его Драма.

– Что «не», – парировал тот.

– За любовь не пью. Все бабы шлюхи, а кто им верит – осел! Причем рогатый осел.

– Не согласен, брат. Все женщины разные, – артист был настроен миролюбиво.

– Разные! Но все шлюхи, тут они одинаковые.

– Моя не такая, – заявил Волошин, как будто этим все сказано.

Драма непринужденно рассмеялся.

– Думаешь, она у тебя лучше всех? А хочешь, такую девочку подарю, ты о жене позабудешь? На одну ночь. Это эксперимент, психологический. Я в этом деле разбираюсь?

– Не требуется, брат, – Волошин снова открыл свой шикарный портсигар с вензелями. – Извини, но лучше любимой женщины женщин нет, просто не бывает. Угощайся.

Драма вздохнул и развел руками.

– Слепой не увидит, глухой не услышит, а влюбленный муж хуже обоих! Ты Шекспира читал?

– Обижаете, гражданин начальник! – Волошин снова прикуривал. – Завтра спектакль, и называется он «Отелло». Приглашаю на премьеру. Между прочим, я в главной роли, в гриме не узнаешь.

– Спасибо за приглашение, тогда вопрос. Зачем Шекспир задушил Дездемону?

– Отелло задушил, и совершенно напрасно! Она была верна.

– Вот, – победно воскликнул Драма, словно объявлял противнику шах. – Единственный способ добиться верности: вовремя задушить свою возлюбленную. Шекспир не дурак был, знал, что делает. Потому и рыдаем, что умерла непорочной. Осталась бы жить, таких дел наворотила! Вместо трагедии, комедию смотрели.

– Не обязательно, – артист сидел с непробиваемым видом, как скала на берегу моря, возле подножия которой волны разбиваются пенными брызгами. – Полно счастливых браков! Живут люди и радуются семейной жизни. Что плохого?

– Плохо то, что одни изменяют да посмеиваются, а другие глаза закрывают, предпочитая не видеть, не слышать, не знать!

– Мужчина, не доверяющий своей избраннице, сам себя обкрадывает, – артист с сожалением и даже сочувствием смотрел на Драму, не желающего понимать очевидных истин. – Лично я, например, жене не изменяю, и не вижу причин сомневаться в ней. Логично?

– Женщины логике не подчиняются. Неверность – их сущность, природа. В верной жене есть что-то монашеское, унылое, как запах ладана. Ее и любить-то не хочется!

Волошин снисходительно улыбнулся, располагаясь в кресле поудобней.

– Я бы так не сказал.

– Ты собственник, сразу видно. И это само по себе причина для измены, вот женская логика. Обман у них песней зовется, блуд праздником, а измена доблестью. Ввести награды за постельные подвиги, бабы с ног до головы в орденах ходить будут, грамоты над кроватью развешивать, дипломы почетные. Как им верить? Лучшая из них – змея.

– Ошибаешься! В любом случае, если изменит, я первым узнаю.

– С чего ты взял? – Драма искренне опешил.

– Она сама расскажет, мы так договорились.

– И ты поверил!? – Драма всплеснул руками. – Простота хуже воровства. Напрасно ждать будешь! Мужиков она на себя перетаскает, знакомых и незнакомых, а вот рассказать забудет. Наивная твоя душа! Извини за прямоту, такой уж я человек. Мужья последними узнают! Весь мир шептаться будет, кулисы рвать, животики надрывать. И жены смеются громче всех!

– Моя не такая. – Волошин достал платок и промокнул вспотевший лоб, было душно. Глянув по сторонам, он отцепил «бабочку» и спрятал в карман. – Стала бы она со мной по гастролям мотаться? Если бы не любила. Ни одного спектакля не пропускает, я на сцену, она в зал. Измена времени требует. Когда? Мы не расстаемся.

– Предлагаю тост за твою жену. Ей богу! Даже завидно.

– Святая женщина, – Волошин отнюдь не шутил. – Коньяк кончился, я пас.

Драма привстал, налил водку в обе рюмки вровень с краями.

– За святых женщин!

Они выпили… Волошин закусывать не стал, партия переходила в эндшпиль. Драма не унывал, даже наоборот, он поймал кураж, и готовил решающую атаку.

– Смотрю на вас, артистов, и удивляюсь! – Драма запланировал торжественную паузу, чтобы вызвать повышенное внимание, но икнул. – Пардон… Смотрю на вас, и удивляюсь. На сцене вы можете все! Трагически любить и величественно ревновать, стреляться на дуэлях и душить возлюбленных. Вы умны и бесстрашны, вы красивы даже в уродстве. И мы, публика, восхищаемся вами, готовы носить на руках, потому что вы человечны! Но эффект имеет место, пока вы на сцене, когда вместе со светом рампы на вас падает отблеск гения, его сияние. Но стоит столкнуться лицом к лицу? И полное разочарование. Ваши истинные чувства мелки, и напоминают картонную бутафорию. Кто сказал, что слава – синоним счастья? Кто сказал, что деньги гарант верности и любви? Не сомневайтесь, вы рогаты давно и навсегда. Скажи, что согласен, и кончим с этим. Аминь!

– Зачем ты так, – укоризненно сказал Волошин: раскосые глаза округлились от столь откровенной тирады. Черты лица утратили монументальность, кадык прыгнул и застыл. Казалось, артист готов встать и уйти, но тем самым докажет правоту собеседника. А Драма уже мотал головой, собираясь препарировать душу клиента, вскрыть язву до печени.