Страница 1 из 146
Владимир Васильев
Наследие исполинов. Никто, кроме нас
Внимание! В процессе написания этой книги не пострадал ни один Юрий Семецкий!
Наследие исполинов
ЗАДОЛГО ДО ПРОЛОГА
Вселенная чудовищно пуста. Галактики, звезды и планеты теряются в этой явленной бесконечности, и проложить путь от звезды к звезде далеко не просто.
Но разумные сумели сделать это. Причем научились перемещаться от одного светила к другому быстрее света. Смешно — на финише, глядя на звезду, от которой стартовали (если ее возможно было разглядеть из финишной сферы), они могли полюбоваться светом, излученным сотни и тысячи циклов назад. И могли вернуться обратно, потратив всего лишь несколько суток, самое большее — недель. Правда, пока разумные путешествовали только в пределах одной галактики — рыхлого спирального облака, повисшего посреди наблюдаемой бесконечности.
Финишная сфера скомкала и изорвала пространство в непосредственной близости от безымянной звезды, лишенной планет, но за миллионы циклов терпеливого ожидания захватившей несколько бродячих астероидов, осколков былых космических катастроф. Из-за барьера, разом прорвав ткань мироздания, вывалился межзвездный корабль: не совсем правильный объемный эллипсоид, плоский и обтекаемый, будто морской моллюск с плотно сомкнутыми створками. Некоторое время потревоженное пространство продолжало искривляться и бушевать, но кораблю это буйство было нипочем. И самому кораблю, и тем, кто кораблем управлял.
Не повлияли побочные эффекты прыжка и на близкую звезду — что ей, раскаленной термоядерной топке, какие-то жалкие возмущения пространства на дистанции нескольких тысяч диаметров хромосферы? Даже астероидам, обломкам былых катастроф, это вовсе не глянулось катастрофой. Мгновенное и исчезающе слабое изменение гравитационного поля, не способное сдвинуть с места даже пылинку (а сколько весит пылинка на поверхности астероида?) — какая уж тут катастрофа… Излучения? Тоже несерьезно.
Будь окрестности этой звездной системы так же пусты, как и тысячи других систем в галактике, ничего бы не произошло.
Однако вокруг этой звезды довольно давно даже по космическим меркам обращалась совсем уж крохотуля рядом с теми же астероидами — стержень-цилиндр из темного материала, сравнимый по размерам разве что с существами, которые управляли вынырнувшим из-за барьера кораблем. Здесь возмущения пространства нашли отклик — под их воздействием микроструктура стержня стала меняться. Возникали области молекулярных сжатий и разрежений, текла и изменялась кристаллическая решетка. Менялись субъядерные связи. Поглощалась и выделялась энергия. Возмущения пространства, порожденные прыжком корабля сквозь сотни световых циклов, пробудили стержень, а он, в свою очередь, повлиял на пространство. Точнее, на свойства пространства, свойства чрезвычайно глубинные. Правда, это было воздействие совершенно иного рода, нежели побочные эффекты межзвездного прыжка. Теперь стержень очень напоминал ручной фонарик, утерянный кем-то в невесомости: с одного из его торцов срывался конический луч, только луч этот был невидим и неощутим для приборов корабля. На некотором расстоянии от стержня луч обрывался, образовывая окружность диаметром… ну, скажем так, вполне достаточным, чтобы вышеозначенный корабль проскочил в нее, словно дрессированный зверь в обруч дрессировщика, нигде не задев границ этого обруча.
Пространство в финишной сфере успокаивалось, приходя в давно устоявшуюся форму. Пространство внутри луча и окружности и не думало волноваться: оно просто изменило свойства и застыло в таком виде.
Тем временем корабль принялся маневрировать на планетарной тяге. Ориентировался, подгонял скорость и искал нужный вектор дрейфа для подготовки нового прыжка.
За долгое-долгое время, пока стержень невозмутимо ожидал у безымянной звезды, корабли вблизи него появлялись трижды. Первый раз — в незапамятные времена, причем это был точно такой же корабль, какой доставил и подвесил на теперешней орбите сам стержень. Этот корабль грамотно сманеврировал, дождался, пока стержень создаст луч и окружность, прошел самый центр окружности и навсегда исчез из галактики.
Второй и третий корабли появились неизмеримо позже, когда все, кто устанавливал стержни у некоторых звезд, уже угасли как раса и начисто потеряли интерес к межзвездным путешествиям. Оба корабля пробыли в окрестностях по-прежнему безымянной звезды недолго, к стержню не приближались и покинули эту часть космоса по-своему, без помощи транспортера забытой расы.
Сегодня звезды успели забыть расу пилотов, которые вели второй и третий корабли. Так же как и древних исполинов знания, установивших стержень-транспортер. Время неумолимо. Оно не щадит ни тех, кто изобретает способы межзвездных путешествий, ни приспособления, при помощи которых эти путешествия осуществляются. Но продолговатый темный цилиндр с соотношением диаметр/длина как один к семи словно не знал прикосновения времени.
В определенном смысле так оно и было. Давно забытая раса исполинов больше никаких обладающих подобными свойствами устройств после себя не оставила, поэтому цилиндр можно было считать одним из самых старых объектов галактики. А второго такого в этой галактике попросту не имелось.
Четвертый корабль после очередного маневра волею судеб лег на быстро вычисленную траекторию, и траектория эта проходила как раз через условную окружность, которая усекала конический луч древнего «фонарика», стержня-транспортера. Но траектория прокалывала окружность не вблизи центра, а у самого края, у границы, да так, что корабль большею частью проваливался в пятно измененных физических свойств, а меньшею проходил мимо пятна, там, где пространство обладало самыми обычными свойствами.
Та часть, которая угодила в зону действия транспортера, исчезла. Остаток, словно вскрытая консервная банка, исторг содержащийся внутри воздух, жиденький и быстро редеющий рой предметов самых разнообразных форм и размеров да десятка два мгновенно закоченевших до стеклянной твердости трупов. Один из космонавтов-путешественников, на свою беду, в момент катастрофы был облачен в защитный спецкостюм — его ждала смерть медленная и куда более мучительная. Но столь же, увы, неотвратимая. Еще четверо бедолаг находились в герметично закрытом отсеке. Их агония длилась дольше, поскольку отсек имел определенный резерв автономности, но совершенно не имел средств связи, способных оповестить сородичей на таком чудовищном расстоянии от обжитых миров.
Когда стержень погасил транспортный «луч», космонавт в спецкостюме и четверо его коллег в отсеке не успели еще даже сообразить — что же произошло?
Ожидание — естественное состояние древнего транспортера. Он снова погрузился в ожидание.
Правда, транспортер не знал, что ждет. Он просто срабатывал на каждое возмущение пространства вблизи себя — только его «вблизи» подразумевало сферу, в которую свободно умещалась безымянная звезда и вся ее карликовая планетная система в придачу.
Автоматы умеют ждать.
ОЧЕНЬ ДОЛГИЙ ПРОЛОГ
— Приехали, — нейтрально сообщил Веселов.
Он всегда говорил так, словно делал собеседнику одолжение. Или был чем-то страшно недоволен.
— Спасибо, — с некоторой ехидцей отозвался Плужник.
Плужник Веселова часто раздражал — наверное, именно этой подчеркнутой серьезностью.
Но на бригадира не очень-то поорешь. И не очень-то по-обижаешься. Точнее, обижаться-то можно сколько угодно, да только ни к чему ровным счетом это не приведет. А обидишься открыто — еще и по служебной линии огрести можно.
В общем, Саня Веселов страдал молча.
Плужник, чаще именуемый в команде «Тимурычем», величаво кивнул и исчез из призрачного столбика связи над пультом.
Веселов сморщил нос и показал в пустоту язык.
Рейдер действительно прибыл на место назначения — стандартный малый поисковик класса «Шустер-эпсилон». Экипаж семь человек, дальность пульсации — до восьмисот светолет. В исключительных случаях — до тысячи двухсот. Дальше сигать не рекомендовалось, икс-привод начинал сбиваться при наведении на финишную сферу. Бригада искателей на рейдере была укомплектована лишь частично — вместо семерых всего пятеро. Людей, как обычно, не хватало. Поэтому функции бригадира и капитана рейдера (а по совместительству и врача) выполнял один и тот же человек — Тахир Тимурович Плужник, он же Тэ-Тэ-Пэ, что большинство женщин на земной Базе с обидой в голосе расшифровывали как «тяпнул-трахнул-послал». Потому что в нетрезвом виде Тимурыч и впрямь был падок до женского полу и почему-то мистически неотразим, а наутро, протрезвев, вечно впадал в меланхолию и становился ужасно циничным, недобрым и невыносимым.