Страница 63 из 135
Второй прибалт, туранец, россиянин Баграт и четверка сибиряков, похожих на бультерьеров-переростков, тоже поднялись с шезлонгов-коек.
Себе Генрих выбрал многозарядный пулевик, но недлинноствольный, как пограничные иглометы, а смахивающий на большой пистолет. Штуку достаточно смертоносную и невероятно скорострельную — иглометам-селектоидам такая и в первом приближении не снилась. Правда, имелась у этого и оборотная сторона: все карманы пришлось набить запасными обоймами, да еще обмотаться специальным ремнем-патронташем. Обойм, помимо примкнутой, Генрих взял аж восемь, а выпотрошив ремень, можно было снарядить еще шесть.
Никогда прежде Генриху не приходилось вооружаться так основательно. И та его часть, которая не переносила людской смерти, напряглась и задрожала, но Генрих привычным усилием воли подчинил ее мрачной скорлупе-оболочке, которую вылепили европейские психоинженеры перед заданием.
«А ведь если разобраться, — отстраненно подумал Генрих, — психоинженеры просто делают из нас шизофреников. И те, у кого сдерживающая сущность оказывается слабее сущности побудительной, становятся агентами. Чем сильнее разрыв между сущностями, чем легче удается подчинить сдерживающую сущность — тем ценнее агент. И тем больше он может натворить».
Это не значит, что агент-шизофреник не в состоянии сойти с ума после очередного убийства. Просто он может вынести больше убийств подряд — без профилактической промывки мозгов. Без сдирания старой скорлупы и торжественного запихивания в новую. Только-только вылепленную.
Один за другим они выходили из палатки в вечернюю комариную муть. После неживого химического освещения все казалось преувеличенно темным — и таящийся в зарослях мрак, и последний закатный росчерк на небе, и даже луна, полускрытая символическими облачками.
У палатки стояли Золотых, россиянин Коршунович и майор-пограничник. Лица их тоже казались темными; Генрих видел только слабые отсветы в глазах.
Чуть поодаль вытянулся в шеренгу взвод российского мобильного спецназа. Те, чью судьбу нынешней ночью придется разделить.
Полковник Золотых сделал маленький шаг вперед — Генриху на секунду показалось, что он готов разразиться неуместной напутственной речью, но сибиряк произнес всего две фразы:
— Постарайтесь притащить хотя бы одного живьем. И все, считайте свою миссию выполненной.
Прибалты коротко переглянулись. Эти явно привыкли понимать друг друга без слов. Генрих решил для себя, что там, в лесу, постарается держаться к ним поближе.
Кольцо вокруг оцепленной зоны было тройным. Пограничники — все с регулярными сибирскими иглометами — провожали спецназовцев и передовую группу уважительными взглядами. Генрих под каждым кустом замечал отблески прожекторного света в глазах. Заметил он и то, что ребятки-пограничники очень умело прятались по этим самым кустам, и слегка даже позавидовал навыкам истого лесовика. Врожденного. Сейчас такие навыки очень ему пригодились бы.
До предполагаемой границы базы оставалось около километра, когда Генрих уловил слабенький запах озона.
«Начинается», — успел подумать он, и в тот же миг над лесом вспыхнуло зеленоватое зарево парящих осветителей, а спустя пару секунд тишину распороли далекие хлопки ракетниц. А потом заросли впереди ожили. Просто ожили. Шарпей-китаец переломился пополам, но все же успел выстрелить; и тут за спинами очнулись ребята с распылителями.
Волков было четверо. Белесые фигуры, до странности напоминающие призраков, внезапно стали видимыми. Взвесь добросовестно облепила их костюмы, и хитрый полупрозрачный камуфляж перестал растворять волков в ночи.
Прибалты дали дружный залп и одновременно упали на землю. Генрих тоже залег. Чуть в стороне. Очень вовремя, потому что сзади принялись беспорядочно стрелять спецназовцы, да и пограничники со своими иглометами моментально набежали с трех сторон.
Но волки молниеносно разобрались в ситуации и дружно отступили; Генрих заметил, что двое поддерживали третьего, а четвертый прикрывал. Чтобы исчезнуть, им понадобились какие-то три-четыре секунды.
Стрельба не утихала еще секунд двадцать. Потом один из сибиряков из передовой группы предостерегающе поднял руку. Генрих, прильнувший к сухой таежной подстилке, ненадолго прикрыл глаза. Над кронами продолжали вспыхивать и светить ракеты, и мир оттого казался резко контрастным.
Вскоре стрельба разгорелась немного в стороне, но и там она довольно быстро стихла. Похоже, что волки нащупывали слабину в кольце окружения.
Потом кто-то из россиян-спецназовцев расшвырял светляков — лес в отдалении стал просматриваться гораздо лучше. Прибалты проползли вперед, к неловко лежащему у молоденького кедра шарпею. Кажется, шарпей был еще жив.
Генрих тоже пополз вперед. Он слышал, как сержант докладывает кому-то по рации, что вылазка волков пресечена, но есть потери, около двадцати человек, и что никого из волков не удалось ни пленить, ни устранить.
Он так и сказал — «устранить», а не «убить».
«Двадцать человек! — подумал Генрих озабоченно. — За несколько секунд. Дьявол! Да если волков много, они нас постепенно передавят всех, как клопов. И никакое оцепление не спасет».
Единственное, что порадовало, — никто из людей не впал в шоковое оцепенение после стрельбы. Все-таки накрутили всех как следует. Если и погранцы подготовлены так же, то есть даже небольшие шансы на успех. Наверное…
Рядом оказался россиянин Баграт; задумчиво перезаряжая короткоствольный «Самум», он сказал, обращаясь куда-то в пустоту:
— А с распылителями это они здорово придумали…
— Здорово, — фыркнул из густой тени туранец. — Лучше бы огнеметы принесли, чем распылители.
«Н-да, — подумал Генрих. — Нравы у них вполне сарацинские, там, в Туране. Да и в Халифате тоже».
— Эй, сержант! — негромко позвал спецназовца прибалт Цицаркин. — Буди своих и двинули! Цепью. У кого осветители?
— У нас! — с готовностью отозвались два терьера-йоркширца, похоже — близнецы.
— И у нас, — добавил кто-то из темноты.
— Давай! Осветители — вперед, швырнули — подтянулись. И хренью своей поливайте, не мешкайте!
— Слышали? — с нажимом спросил сержант. То ли он полностью согласен был с советами прибалта, то ли просто слегка растерялся и поэтому рад был, что инициативу проявил кто-то другой. — Давай, двинули!
По его команде цепочка передовой группы двинулась к центру оцепленной зоны. Медленно, крадучись, обильно расшвыривая по дороге хемоосветители и оставляя за собой праздничный лес. Сияло сверху, сияло в подлеске, в крови бушевал адреналин, и от этого Генриху почему-то неудержимо хотелось чихнуть.
Перестрелки вспыхивали там и сям, то справа, то слева, то где-то далеко, по ту сторону волчьей базы, где тоже смыкались цепочки спецназа и пограничников. Но все время ненадолго, словно волки осторожно пробовали сжимающееся кольцо на прочность. На разрыв.
Впереди, за стволами мачтовых сосен и лиственниц, уже угадывались просветы. Поляна или вырубка, и причем большая.
«База», — только и успел подумать Генрих, а в следующий миг навстречу ему рванулось целое море огня. Навстречу ему и навстречу всем, кто находился рядом. Сплошной алый поток, сначала похожий на вспухающий пузырь, а потом — на стену.
На стену выше самых высоких деревьев, выше осветительных ракет. На стену, поднявшуюся до небес.
Мысли оцепенели, но тело среагировало само. Несколько прыжков прочь, в сторону низинки, и нырок туда, в спасительную ложбину, на острые хрустящие сучки. Из-под кучи веток с визгом рванулась какая-то зверюга, визг этот утонул в сплошном грохоте, сверху на Генриха кто-то тяжело свалился, и стало жарко, нестерпимо жарко.
Ударная волна засыпала их трухой, прошлогодней хвоей, горящими ветками. В ушах оглушительно звенело. А на краю поляны уже занялся и принялся резво скакать с кроны на крону скорый пожар-верховик. После мертвенного света ракет и хемоосветителей рыжее пламя казалось живым и едва ли не одушевленным.
Рядом сдавленно выругались по-балтийски, кажется, это был Рихард; секундой позже послышался хрип Цицаркина: