Страница 14 из 79
4.
Голова Иоакима показалась в проеме винтовой лестницы. Он обвел взглядом верхнюю площадку башни, словно проверяя все ли на месте, и довольно ухмыльнулся. Затем поднял над головой странный инструмент, похожий на округлую балалайку.
– Раздобыл развлечение! – вздохнул Козма. – Нудился с утра. То-то бренчали снизу…
Роджер, сидевший рядом с ним под зубцом, не ответил. Только с любопытством уставился на гостя.
Иоаким выбрался наверх и плюхнулся на расстеленную посреди площадки кошму. Скрестил ноги. Следом появились все семеро туркополов. Они присели на корточки под зубцами, радостно скалясь.
– Концерт! – объявил Иоаким, пристраивая инструмент на коленях. – По заявкам трудящихся.
– Не слышал заявок! – буркнул Козма.
– Они попросили, – указал Иоаким на туркополов. – Понимаешь, оказался у них во вьюках, – он поднял инструмент. – Попросил сыграть, а никто не умеет. Трофей. У тех парней, которых мы на дороге кокнули, был… Ребята и взяли…
– А музыканта забыли?
– Не придираемся! – весело отпарировал Иоаким. – Музыканты найдутся. Вам надобно песен? Их есть у меня…
– Вино вдохновило?
– Не один пил, не один… – замахал Иоаким. – С хорошими людьми! – он указал на туркополов.
– Они же мусульмане!
– Ха! – довольно выдохнул Иоаким. – Что мусульманам пить, коли воды нету? На закуску – сухая козлятина. Соленая!.. Чем больше закусываешь, тем больше пьешь. Что делать, другой еды нету… Знаешь?! – заговорщицки подмигнул он Козме. – Я их не очень-то упрашивал – сами к бурдюку прикладывались. Да еще как!
Козма сплюнул. Иоаким решительно ударил по струнам.
– Льет ли теплый дождь, падает ли снег, я в подъезде против дома твоего стою, – заорал он по-русски густым басом. – Жду, что ты пройдешь, а быть может, нет, стоить мне тебя увидеть, как я счастлив…
Туркополы захихикали, ударяя себя ладонями по коленям. Роджер смеялся, щуря глаза. Улыбалась девушка, сидевшая на мешке в отдалении; даже Ги, стоявший в страже у зубцов, оглянулся, показав ровные белые зубы.
– По ночам в тиши, я пишу стихи… Кто сказал, что пишет каждый в девятнадцать лет?.. – пьяно продолжал Иоаким. – В каждой строчке только точки после буквы "эл"… Ты поймешь конечно все, что я сказать хотел… Сказать хотел и не сумел…
Роджер хохотал, уже не стесняясь. Туркополы повизгивали от восторга. Козма тоже не удержался – прыснул.
– Ты говорил: не понравится! – весело заметил Иоаким, закончив, хотя Козма ничего такого не говорил. – Сейчас еще урежу!
– Только не про ветку, что ветер клонит!.. – попросил Козма. – Не переживут…
Иоаким урезал другое. Он бренчал по струнам совершенно невпопад, закатывал глаза, выкрикивая:
– Я с тоской смотрю на бархан, вглубь песков ушел караван, злой самум заносит пески, Но всегда и везде помни ты…
"Зачем я ему каракаоке дарил?! – вздохнул Козма. – Даже здесь не отдохнуть…"
– Я буду ждать тебя возле пальм у трех дорог, – надрывался Иоаким, – знаю я, вернешься ты, как ни был путь далек. Не стану верить я ни в судьбу, в грозный рок, все равно дождусь тебя возле пальм у трех дорог…
Роджер от хохота сорвался на икоту, туркополы упали на четвереньки, исступленно хлопая ладошками по каменному полу, смеялись девушка и Ги, только Иоаким сохранял сосредоточенно-лирическое выражение лица. По всему было видно, что петь ему жутко нравится. Закончив гнусавить, он встал и потянулся.
– Сплясать бы!
– Лучше пригнись! – посоветовал Козма. – Вытянулся, дылда! Получишь стрелу в башку!
– Не-а! – покрутил головой Иоаким. – Угол большой – вчера проверяли. Зубцы закрывают надежно – с умом люди строили.
Словно подтверждая его слова, высоко в небе пропела стрела и сиганула в неизвестность.
– Злобствуют! – заключил Иоаким. – Пение мое услышали. То ли еще будет! Теперь ты! – протянул он Козме инструмент.
– Что за чудо? – сказал Козма, рассматривая его. – Ладов нет, одни струны.
– Они сказали "баглама", – кивнул Иоаким на туркополов.
– Побагламим…
Козма пощипал струны, подтянул колки, настраивая звук, затем попытался взять несколько аккордов. Инструмент ответил недовольной какофонией. Козма вздохнул и попробовал перебор. Отсмеявшаяся публика смотрела на него с жадным ожиданием.
– Требуете продолжения банкета? – весело сказал по-русски Козма. – Будет! Это был первый акт морализонского балета. Раз вам нравится караоке…
Эти глаза напротив калейдоскоп огней.
Эти глаза напротив ярче и все теплей.
Эти глаза напротив чайного цвета.
Эти глаза напротив что это, что это?..
Бархатистый звучный баритон выводил слова мягко и задушевно, точно попадая в тон. На площадке притихли. Только Иоаким не пожелал быть просто слушателем. Подлетел к девушке и протянул руку.
– Леди?
– Я не леди, – зарделась та. – Стелла!
– Звездочка, значит… Идем танцевать, Стелла!
– Я не умею под такую музыку.
– Уметь тут нечего!..
Иоаким бесцеремонно взял Стеллу за руку и вывел на середину площадки. Обнял ее правой рукой за талию, левую заложил за спину. Девушка приподняла подол длинного платья, и они вдвоем плавно закружились в такт сладким словам песни.
Эти глаза напротив пусть пробегут года
Эти глаза напротив, сразу и навсегда
Эти глаза напротив и больше нет разлук
Эти глаза напротив мой молчаливый друг…
Стелла и в самом деле мгновенно освоилась: кружилась, мягко шаркая по камням кожаными подметками сапожков. Иоаким вдобавок постукивал каблуками. Туркополы притихли, время от времени цокая языками.
Роджер глянул на Ги. Тот, повернувшись спиной к зубцам, во все глаза смотрел на танцующих. Лицо оруженосца шло красными пятнами.
"Совсем ошалел мальчишка от ревности! – сердито подумал Роджер. – Еще бросится! Иоаким, прихлопнет его как муху! Подобрали себе беду…"
Но Ги сдержался. Козма кончил петь, Иоаким отвел Стеллу к ее мешку и церемонно раскланялся.
– Кто еще споет? – спросил весело.
– Можно я? – воскликнула раскрасневшаяся Стелла.
Иоким забрал инструмент у Козмы и отнес его девушке.
– Умеешь?
– Это мой саз, – ответила Стелла. – Они его у нас забрали. Больше нечего было…
Площадка притихла. Стелла перебрала струны и, быстро работая колками, вернула инструменту лад, сбитый Козмой.
Юный рыцарь в землю Палестины за море собрался,
Его воля Господня путями благими вела,
Юный рыцарь с семьею своею навек попрощался,
Он мечтал о победах, но доля была тяжела…
Голос у Стеллы оказался странно низким, даже с легкой хрипотцой. Но это только придало очарование неизвестной балладе. Стелла вдруг резко ударила по струнам, голос ее взмыл, зазвучав яростно и страстно:
Как блестит его щит, и доспехи на солнце сияют!
Рукоятку меча твердо держит стальная рука!
Он копьем и клинком сарацинов как вихрь побивает!
И его добрый конь топчет мертвое тело врага…
Козма сглотнул, пораженный: не ждал такой силы от девочки. Не ждали, похоже, и другие. Лицо Роджера застыло, даже Иоаким угомонился, потрясенно пристроившись на своей кошме.
Юный рыцарь пред Гробом Господним приносит обеты,
В черный плащ одевает его сам магистр-отец,
Белый крест лег ему на плечо – лучше счастия нету,
Он монах-иоаннит, он защитник Господних сердец…
Стелла снова грянула припев:
Как блестит его щит, и доспехи на солнце сияют!
Рукоятку меча твердо держит стальная рука!
Он доспех сарацина ударом одним пробивает!
И его добрый конь топчет мертвое тело врага…
Две капли выбежали из уголков глаз Роджера и проторили дорожки по щекам и исчезли в бороде. Но рыцарь не заметил этого, обратившись в слух.
Годы, словно ветра, над пустыней, свистя, пролетели,
И как крест на плече стала белой его голова,
Саранчою враги на страну короля налетели,
Но пока рыцарь с нами и вера Господня жива!
Голос певицы заполонил все, проникая в каждую клеточку потрясенных слушателей.