Решительный и правый

Шагнув от стены, Зявкин собрал с пола телеграфную ленту. Широкими ладонями смотал ее в огромный белый клубок. Показывая его товарищу, спросил:

— Справимся?

— Да, хотя будет нелегко, — сказал Николаев, — посуди сам, приезжает в станицу бывший царский генерал, собирает казаков. Братья казаки, говорит, отечество, родина и другие всякие высокие слова; тридцать человек из ста поднимет, наконец? Это факт, поднимет!

— Что ты меня все агитируешь, Николай Николаевич, всю эту обстановку я не хуже тебя знаю. Ты мне вот что скажи. У белого подполья опыт, там и контрразведка и охранка. А у меня?

И Федор зашагал по кабинету.

— Пятьсот всадников хоть сию минуту построю на Садовой, а вот... а, черт! — Зявкин задел ногой за дыру в ковре.

Николаев засмеялся.

— Понимаешь, сколько раз просил ребят: выбросьте вы эту рухлядь из комнаты. «Не положено, — говорят, — нужно, чтобы у начальника был ковер. Такое, — говорят, — нынче время!»

Они помолчали.

— «Такое время», — задумчиво повторил Федор. — Это они верно. Ну так вот: вчера я опять разговаривал с Москвой, с Артузовым, несколько дней назад он направил нам в помощь из Астраханской ЧК одного опытного сотрудника.

— Об этом я знаю. Не хотел раньше времени говорить тебе, — ответил Николаев. — Не знал, как ты отнесешься. Поручил кому-нибудь встретить этого товарища?

— Миронову поручил. Пусть поселит его где-нибудь в городе. К нам этому товарищу ходить не следует, в городе его не знают, и хорошо.

— Ну вот, — перебил его Николаев, — жалуешься, что людей нет, ведь ты же сам прирожденный конспиратор!

— Спасибо белой контрразведке, — ответил Федор, — кое-чему научили в восемнадцатом и девятнадцатом... А людей знающих не хватает, и этот товарищ должен нам очень помочь.

Николаев согласно кивнул головой.

— Давай расскажи теперь, какие у тебя виды на эту операцию? Есть хоть за что зацепиться?

— Кое-что для начала есть. Во время облавы недавно арестовали поручика Попова. Он приехал в Ростов закупить мануфактуру: говорит, все в банде пообносились. Теперь он пишет покаянные письма и убеждает нас, что во всем разочаровался. Однако... намеревался из Ростова пробираться за границу.

— А как же он хотел осуществить это?

— Ему обещала помочь одна особа, некая Анна Семеновна Галкина. Она сказала поручику, что у нее здесь надежные люди, и Попов утверждает, что Галкина связана с какой-то организацией. Вот я и думаю: от нее должна идти нить. Нужно попробовать.

В дверь постучали. В кабинет заглянул секретарь Николаева. За спиной у него виднелась кудрявая голова начальника разведки ДонЧК Павла Миронова. Зявкин вопросительно посмотрел на него:

— Ну заходи, что там еще стряслось?

Павел втиснулся наконец всей своей могучей фигурой в кабинет. Был он в штатском пиджаке, гороховых новеньких галифе английского покроя.

— Посмотри на него, — сказал Николаев, — ни дать ни взять спекулянт с Сенбаза. Только ты, Павел, чуб свой постриг бы, ведь в приличном обществе приходится бывать.

Миронов, пропустив эти слова мимо ушей, выпалил без всяких предисловий:

— Это что же, вроде насмешки над нами получается? Встретил я сегодня этого нового сотрудника, думал, действительно товарищ опытный, а это я не знаю... — Миронов на секунду остановился и решительно сказал: — Хлюст какой-то, и только. К тому же птенец, я его пальцем одним задену...

— А вот этого делать не рекомендую, — вдруг перебил его Зявкин. — Себе дороже будет. Тебе самому-то сколько годков?

— Двадцать пять.

— Ну, значит, вы с ним почти ровесники. Только ты коммунист, а он еще комсомолец. Я Бахарева немного знаю. Этот парень с большим стажем конспиративной работы.

— Да ведь обидно выходит, мы вроде своими силами не можем справиться?

— Неужели тебе не ясно, Павел, что для этой операции, помимо всего прочего, нужен человек, которого в городе никто не знает? Твое дело обеспечить мне встречу с ним за Доном, обеспечить скрытно. Иди! Вечером увидимся, — приказал Зявкин и повернулся к Николаеву.

Корнет Бахарев, невольник чести

— Нет, так можно сойти с ума, — сказала Анна Семеновна вслух и сама не узнала своего голоса.

С самого утра она почувствовала себя как-то особенно тревожно. Неизвестно почему. Она прошла по комнате и вздрогнула: за дверью ей послышался шум. Схватив с комода сумочку, в которой лежал маленький вороненый браунинг, она стиснула ее у груди, не в силах пошевелиться и предпринять какие-то действия. Тихо. Должно быть, кошка. И тут новый кошмар свалился на нее: в углу мелькнула тень, и, прежде чем она сообразила, что это ее собственное отражение в зеркале, тело уже била нервная лихорадка.

Анна Семеновна решительно выдвинула нижний ящик комода, нащупала в углу аптекарскую склянку. Открыв притертую стеклянную пробку, брызнула содержимым на тонкий платок — по комнате поплыл острый запах эфира. К нему Анна Семеновна привыкла, когда работала сестрой милосердия в деникинском госпитале. Иначе бы она не вынесла всех этих страшных дней и ночей, наполненных криками о помощи, бинтами и кровью... На сей раз ей пришлось принять солидную дозу, прежде чем в одурманенной голове не поплыла вся комната.

...Проснулась она в полной темноте от настойчивого стука в дверь. Еще ничего не понимая, зажгла лампу, держась за стену, дошла до двери и открыла замок.

Перед ней стоял человек в зеленоватом, тонкого английского сукна казакине, отороченном барашком, в казачьей кубанке, которая как-то не очень шла к его явно интеллигентному молодому лицу с темными офицерскими усиками. Лицо пришельца показалось Анне Семеновне удивительно знакомым, только она никак не могла припомнить, где и когда именно встречала этого человека.

— Прошу прощения, сударыня, — сказал молодой человек, — могу ли я видеть Анну Семеновну Галкину?

— Входите, — сказала она. — Галкина — это я. С кем имею честь?

Молодой человек не спешил отвечать. Он снял кубанку и шагнул через порог. В комнате, потянув несколько раз носом, повернулся к Анне Семеновне.

— Эфиром изволите баловаться. Не одобряю.

— Вам-то что за дело до этого? — раздраженно ответила женщина и прибавила огня в лампе. — И вообще, прошу назвать себя.

— Мое имя вам незнакомо, — ответил гость, — а насчет эфира это я так, из медицинских соображений. Необычайно вредно.

— Говорите же наконец, что вам надо?! — уже не на шутку разозлилась Анна Семеновна.

— Извольте. — Молодой человек пожал плечами. — Прочтите вот это письмо. — И он протянул ей сложенный вчетверо лист бумаги.

Анна Семеновна с трудом поставила лампу на стол и присела на табурет.

«Дорогая Аннет! — читала она. — Человек, который принесет тебе это письмо, заслуживает всяческого уважения и доверия. Он многое уже совершил для общего дела. Доверься ему, и вместе вам удастся облегчить мою судьбу. Прошу тебя об этом в память о папе. Любящий тебя Юрий».

В голове у Анны Семеновны ясно возник милый образ Жоржа Попова. Она знала, что полтора месяца назад он был арестован Чека. Но сумбур в голове еще не прошел, и она думала, глядя на гостя: «Нет, я все-таки где-то видела его», — а вслух спросила:

— Кто вам дал это письмо?

— Позвольте прежде представиться, — ответил тот. — Корнет Бахарев Борис Александрович. — Он галантно поклонился и прищелкнул каблуками. — Письмо не далее как вчерашнего дня я получил из собственных рук Юрия Георгиевича. Он очень настаивал, чтобы я зашел к вам лично.

— Но ведь он арестован!

Гость пожал плечами.

— К сожалению, не один он. Мне тоже некоторое время пришлось разделять с ним судьбу. Но, слава богу...

— Значит, вы были вместе с ним? Как же вам удалось... — Она запнулась в поисках слова.

— Нет, нет, — сказал Бахарев, — не волнуйтесь, я не бежал. Деньги значат кое-что и в наше время.

— Так что же вы хотите от меня? — спросила Анна Семеновна.

— Я? — недоуменно переспросил гость. — Я совершенно ничего. Юрий взял с меня клятву, что я обращусь к вам и мы вместе попытаемся вызволить его. В данном случае я, как говорится, «невольник чести».