Страница 2 из 22
Тает кучка защитников плато. И не в одной раздробленной голове вспыхивала в последний раз мысль: «Умираю за тебя, революция...»
— С отрядами Гоцинского, конечно, потом справились, — нарушил тяжелую паузу Шаталов, — но вскоре опять получили новые данные: англичане предложили Врангелю помочь летом двадцать первого года высадить десант, чтобы отрезать Кавказ, Кубань и Дон от Советской России. В сообщении было указано, что на юге готовится крупное восстание, рассчитанное на поддержку десанта...
— Это уже при мне происходило. Я только-только в ЧК пришел.
— Не забыл князя Ухтомского? — хитро прищурившись, спросил Шаталов, прекрасно понимая, зачем я к нему приехал.
Да, история князя Ухтомского вполне заслуживает того, чтобы воспроизвести ее хотя бы вкратце. Это была одна из блестящих операций, проведенная двадцатишестилетним председателем Донской ЧК Федором Зявкиным.
Красные в городе!
Рождественская ночь мягко опустилась над Тихим Доном. Небо затянуло черными облаками, лишь изредка падает на землю скупой лунный свет, и тогда снега, прочно укутавшие морозную землю, начинают искриться каким-то особым блеском, радуя сердце запоздавшего путника, стремящегося побыстрей добраться до ночлега.
Но в то время, в декабре сурового девятнадцатого, даже и в праздничные дни предместья и главные улицы Ростова, прежде шумные, наполненные толпами, кажется, со всего света съехавшихся сюда людей, были почти пустынны. Только скрип снега под тяжелыми каблуками деникинских патрулей да редкие экипажи с офицерами-добровольцами и заядлыми городскими кутилами.
В кафедральном соборе — торжественное богослужение. Но прихожан собралось что-то негусто. Не до того. Красные наступают... В передних рядах верующих по традиции — местная знать во главе с генералом Череповым и князем Долгоруковым. Их присутствие вселяет в сердца «чистой публики» спокойствие, однако весьма относительное и непрочное. Доблестные защитники «веры и отечества», конечно, не посрамят славы российского оружия, но... Деникин-то все же пятится.
Епископ Арсений заканчивает проповедь:
— Гаснут светильники... вера поругана большевиками...
И хор запевает с надеждой и раболепием:
— Рождество твое, Христе боже...
Неожиданно, заставив всех вздрогнуть и обернуться к дверям, грохнул винтовочный выстрел. Вслед за ним послышались взрывы гранат. Кто-то истерично закричал:
— Красные в городе!
Поднялась паника. Черепов и Долгоруков вбежали в алтарь и, сбросив с себя регалии, стали торопливо облачаться в одежду церковных служек. И вот толпа верующих уже выносит их из собора. Начальник гарнизона Ростова генерал Черепов и князь Долгоруков крадучись бегут проходными дворами, переулками, а впереди по главным улицам уже растекается конница Буденного.
Рейд красных конников стремителен и дерзок: многие в городе даже и не знали в этот час, что они уже завязали короткие, яростные схватки за овладение Ростовом. Выскочив на Таганрогский проспект, буденновцы одним ударом разгромили штаб белых; его начальник генерал Голощапов застрелился в своем кабинете, справедливо опасаясь народного возмездия.
«Армия спасения России»
Деникин отступал. Длинной вереницей тянулись на другой стороне Дона, по улицам Батайска обозы Добровольческой армии. Тяжело было на душе у главкома. Внезапно дорогу экипажу командующего преградила какая-то задрапированная черным повозка. Деникин хотел было прикрикнуть на ездовых, но тут же осекся — он узнал гроб с телом генерала Тимановского. Скорбно глядя на гроб, Деникин тихо, почти шепотом проговорил:
— Железный Степаныч, ты столько раз водил полки к победе, презирал смерть — и вот теперь сражен ею так не вовремя... А может быть, вовремя? Нас остается все меньше и меньше. Поручики, увы, не заменят таких, как ты, Степаныч, как...
Деникин круто повернулся, разом сбросив с себя навалившуюся тоску, и громким голосом приказал:
— Капитана Маслова ко мне!
К генералу лихо подскочил на рыжем дончаке молодцеватый командир эскадрона личной охраны. Деникин торопливо отдал распоряжение, и капитан в сопровождении кавалерийского взвода поскакал в сторону эвакуируемого Ростова.
К ночи взвод на рысях подошел к госпиталю имени генерала Сидорина, что на Большой Садовой улице. По вызову Маслова санитары вывели из палаты № 31 больного, едва стоявшего на ногах человека.
— Тиф, — коротко бросил санитар. — Будьте осторожны.
Не удостоив санитара и взглядом, Маслов попытался усадить больного на лошадь. Но куда там, тот был совсем плох. Человек упал. Вторая попытка также окончилась неудачей. Кавалеристы поняли — он был почти без сознания.
Тем временем показались буденновские разъезды. Капитан вскочил на коня и приказал с боем уходить обратно, к Дону.
Однако визит Маслова не пропал даром — врачи и сестры милосердия белогвардейского госпиталя были предупреждены, что, если с головы больного упадет хоть один-единственный волос, контрразведка до них доберется, чего бы это ни стоило.
В госпитале начался переполох. Врачи лихорадочно готовились к приходу красных. С шинели и френча больного снимали погоны и другие знаки различия, торопливо прятали все предметы, которые могли выдать в этом изможденном болезнью пожилом человеке большого военачальника. Затем из светлой теплой палаты подопечного перенесли в холодный коридор первого этажа, к солдатам.
Когда подошедший к больному буденновец спросил перепуганного врача, кто это, мол, здесь лежит, тот, с трудом овладев собой, довольно невозмутимо ответил:
— По спискам канцелярии он значится рядовым.
— Находится в безнадежном состоянии. Мы перенесем его в изолятор как смертника, — добавила сестра милосердия.
— Ишь ты! — возмутился молодой буденновец. — Офицеров небось прячете, а рядового солдата в изолятор! Поместите его в хорошую палату — и чтоб уход! — строго пригрозил он.
И «рядового солдата» уложили вместе с только что прибывшими ранеными красноармейцами.
Трудовой Ростов ликовал. То тут, то там прямо на улице возникали стихийные митинги... Какой-то безусый буденновец, устроившись на садовой скамейке, «давал концерт» обступившим его подросткам. Лихо наяривая на гармонике, он под аплодисменты и крики «ура!» своей благодарной аудитории пел звонким голосом:
На Пушкинской улице, у особняка богача Парамонова, в котором еще в 1918 году находился ревком, большевики, сменяя друг друга, рассказывали горожанам о положении на фронтах, о задачах Советской власти, призывали крепить и поддерживать Красную Армию.
Около гостиницы «Мавритания» люди стояли молча, многие, несмотря на мороз, с обнаженными головами. Оратор в рабочей спецовке говорил негромко, медленно — его и так было хорошо слышно всем находившимся здесь. В этой гостинице, превращенной деникинцами в застенок, в марте девятнадцатого года был зверски замучен организатор подпольной типографии Егор Мурлычев, двадцатилетний коммунист.
— Вечная память жертвам революции, смерть врагам трудового народа! — воскликнул оратор. И несколько десятков голосов подхватили этот призыв.
Вскоре в помещении правления Владикавказской железной дороги состоялось собрание большевиков, на котором был избран Военно-революционный комитет.
В январе да и в феврале 1920 года между красным Ростовом и белым Батайском шла непрерывная артиллерийская дуэль.
В один из таких наполненных орудийным гулом дней к больному военного госпиталя, у которого на кровати висела жестяная табличка с надписью «Учитель красных курсов Звеновский Константин Иванович», подошел фельдшер и незаметно передал завернутый в марлю сверток. «Учитель» развернул его и, отложив в сторону солидную ковригу и пару яиц, прочел записку.