Страница 20 из 73
В тот день мы в лесу больше никого не повстречали, потому что накануне Игорь Борисович вывесил в округе таблички: «Осторожно! Идут взрывные работы». Он не считал это обманом. «Я же ведь не указал где, — объяснил он мне, — а страна у нас большая!»
Возвращались мы в город затемно. Электричка спешила в Москву, за окном мелькали огоньки, как промелькнули дни и годы моей жизни. И я грустно думал, что были они потрачены мною не на то и что главное в жизни осталось где-то в стороне, и хотелось скорее повернуть в ту сторону. Я очень надеялся, что теперь, рядом с таким человеком, как Игорь Борисович, мне это удастся.
У дома Игорь Борисович достал из кармана мел и начертил на асфальте классики.
— Дети завтра поиграют, чем без толку слоняться, — пояснил он. — Да и взрослые утром пойдут на работу, вспомнят себя маленькими и придут на работу не такими сердитыми.
Я тоже, глядя на классики, вспомнил, что, когда я был маленьким, мечтал поскорее стать взрослым, чтобы совершить что-нибудь большое, значительное, важное!
— Ну, давай прощаться, — сказал он и протянул мне перепачканную мелом руку. Я стыдливо протянул ему свою, чистую.
— Ну, — сказал он, — желаю тебе всего доброго!
И ушел в подъезд. А я остался стоять на месте.
Вскоре на втором этаже зажглось окно, и оттуда донеслись два голоса. Один очень похожий на голос Игоря Борисовича и в то же время чем-то очень другой и — голос женщины. Слов разобрать было нельзя, потому что они наскакивали друг на друга, дробились и сыпались осколками: «Я тут!..», «Ты мне!..», «Эх!..», «Завтра же!..»
Любопытство мое и изумление были столь велики, что я забрался по водосточной трубе и заглянул в освещенное окно.
То, что я увидел, заставило меня всплеснуть руками, я не удержался и упал вниз. Я и до сих пор не уверен: увидел ли я это или мне померещилось, будто Игорь Борисович сидел за столом, низко склонив голову (особенно почему-то запомнилось, что у него лысина), рядом с ним возбужденно размахивала руками женщина, а в детской кроватке, проснувшись, тер глазки и готовился заплакать ребенок.
Я очень смутился, что стал свидетелем этой сцены, и поскорее заторопился подальше от дома и от окна, где горел свет.
На следующий день, когда я хотел навестить Игоря Борисовича, я этого дома почему-то не обнаружил. Я точно помнил, что на углу — продовольственный магазин, потом киоск «Союзпечать», автобусная остановка; они были, а дома на месте не оказалось, был какой-то чахлый скверик с молодыми тополями, детской песочницей и двумя лавочками, на которых сидели внимательные старушки.
«Наверное, я что-то напутал», — подумал я и сел рядом со старушками на лавочку.
Историческая память
Из жизни
В 78-м обзванивали районы.
— Усадьба Молоди подо что используется?
— Под школу.
— Церковь?
— Под клуб.
— Склеп подо что используется?
— Там живет старушка…
* * *
— Алло, Волоколамск, памятник гражданской архитектуры бывшая тюрьма подо что используется?
Оттуда ответ:
— Памятник архитектуры используется по назначению.
Санитарный день
Прошлым летом художника Ипатова занесло случайно в деревню Ольховку. Поехал на этюды, думал, на недельку, но прожил там почти месяц, сроднился с природой, сдружился с многодетной семьей Егора Карпухина и, покидая гостеприимный дом, искренне предложил:
— Будете в Москве — заходите.
Егор бывал в Москве нечасто. Даже, можно сказать, редко — всего два раза. А тут, проводив гостя, засобирался. И предлог подвернулся: детям кое-что для школы купить.
— Ты там дураком-то не выкажи себя, — напутствовала жена. — Они ведь там — интеллигенция!
— Ладно, разберемся, — коротко, по-хозяйски ответил Егор. И — поехал.
Ипатов встретил его приветливо.
— Ну ты располагайся, — радушно предложил он, — а мне нужно по делам. А потом я тебя развлеку как-нибудь…
Оставшись один, Егор с любопытством обошел квартиру и решил вздремнуть. Пока он размышлял, где ему лучше приклонить усталую голову, в коридоре заблямкал звонок. «Вернулся. Забыл чтой-то», — подумал Егор, открыл дверь и увидел молодую модную женщину.
— Это квартира художника Ипатова?
— Его самого, — подтвердил Егор.
— Я немного опоздала, — сказала женщина, уверенно проходя в квартиру. — Извините.
— Да ничего, — пробормотал Егор, не зная, как ему поступить и что сказать.
— Мне куда? — деловито спросила гостья.
— Вот, пожалуйста, — неловко взмахнул рукой Егор.
Женщина поняла его жест по-своему, быстро прошла в комнату, на которую указывала протянутая пятерня Егора, и плотно прикрыла за собой дверь.
«Понятно», — определил Егор, ничего не поняв.
Ложиться спать теперь было неудобно, он прошлепал на кухню, посмотрел в окно на шумную улицу, потом вышел в коридор, чтобы пройти в ванную, и тут услышал:
— Я готова!
«Зовет зачем-то», — понял Егор, осторожно приоткрыл дверь в комнату, где была гостья, и — обомлел. Женщина абсолютно голая стояла посредине комнаты и вопросительно смотрела на него.
— Я готова, — повторила она. — Вы скоро?
— Я… ссчас! — пролепетал Егор и поспешно закрыл дверь. «Елки-палки, что ж это такое?! Выходит, она это… того самого!..»
— Так мне долго ждать-то? — донеслось из-за двери.
«Вот ведь как у них, у городских-то: долго, говорит, ей еще ждать! А мне что делать?! Это ж она, получается, не к нему, а ко мне пришла! Ну да, ведь он же говорил: развлеку, и вот десяти минут не прошло…» Егор вдруг вспомнил, сколько времени — год целый! — он ухаживал за своей Нюркой, и даже обидно ему стало.
«Эта-то посимпатичней будет, — невольно сравнил он, — хотя и моя Нюрка тоже не топором рублена». Он представил, что его жена вот так запросто, без долгих разговоров, приходит к кому-то в дом, и прошептал: «Вернусь — убью, гадину!»
Неведомая сила подталкивала открыть дверь и глянуть еще разок, но образ жены, вызванный воображением, стоял перед глазами. «Корову сейчас, поди, доит, — подумал Егор. — Корова-то у нас сейчас хорошая. Такую бы корову годов десять назад! А эта-то фефела, она разве что понимает! Булки, небось думает, на грядках растут!»
Егор вспомнил виденное только что холеное сдобное тело натурщицы, и злость на нее — сытую и гладкую — охватила мужика: «Тебя бы, дуру, на место моей Нюрки, ты б враз потускнела! Ты бы пошастала по квартирам!..»
— Так вы будете работать? — снова донесся голос натурщицы.
«Работать! Ра-бо-ту себе нашла!» — Егор резко распахнул дверь и, хмуро глядя в сторону, сказал:
— Ты вот что, милочка, ты давай обувайся,
надевай свои шмутки и… дуй, девка, отсюда подобру-поздорову!
Выпроводив гостью, Егор оделся, взял пустой, приготовленный для покупок чемодан — и поминай как звали!
— Чего ж порожний-то приехал? — встретила его жена.
— «Чего-чего», — проворчал Егор, не поднимая на жену глаз, — закрыто там все — вот чего. Санитарный день!
1978 г.
Верные друзья
Из жизни
В 83-м каждый вечер концерт. Я пью на кухне кофе, потом захожу в комнату, беру со стола рукописи и ухожу, а Чипа и Мурзик остаются одни. В первый день так, во второй… в четвертый. А в пятый захожу из кухни — рукописи на полу валяются порванные. Кот под тахтой, а собачка под шифоньером, молча сверкает оттуда глазами. Я, торопясь, склеил свои листочки, а когда вернулся с концерта, положил их высоко на книжные полки.
На следующий день выпил кофе, захожу в комнату, беру рукописи — они мокрые! Сначала не понял: как это так?! Догадка пришла быстро — Мурзик их описал. Конечно, я этим нахалам устроил взбучку, но они своего добились: в тот день я на концерт не пошел и мы все вместе были дома!
Мой друг
По утрам он любил разговаривать с первой программой Всесоюзного радио.