Страница 7 из 24
– Пока переделывала, всё поняла, да? Литературный ежемесячный журнал, запускаем – ну вот сегодня.
Аня неуверенно кивнула. Наташа, кивнув в ответ, продолжила:
– Запускаю я, Наталья Викторовна, для тебя – Наташа. Пойдешь ко мне? Всё по-взрослому, настоящий журнал, ты настоящий редактор. А?
Аня затравленно огляделась. Все ждали ее решения. Все смотрели на нее – кроме Юли, которая, не отрываясь от клавиатуры, прогудела себе под нос:
– Глупцы-ы! Беги-ите!
– Пойду, – сказала Аня.
– Пошли, – сказала Наташа.
Развернулась и шагнула к двери. Аня, помедлив, развернулась к хозяевам кабинета и нерешительно проговорила:
– Простите. Спасибо. А с анкетой еще надо что-то?..
Леночка сладко улыбнулась ей. Юля опять на миг вскинула руку и сделала прощальный взмах. Паша, опустив глаза, стирал свой текст строка за строкой.
Наташа гулко сообщила из коридора:
– Анонимов не берем. Как звать, в последний раз спрашиваю?
– Аня.
И Паша, так и не оглянувшись, сказал:
– Удачи, Аня.
Глава восьмая
Комнатку не открывали лет десять. Дверные петли и механизм замка свыклись с монолитной неподвижностью. За дверью годами стоял стылый мрак, в котором неощутимо оседали миллионы пылинок. Они отслаивались от полвека не беленного потолка и некрашеных стен, от тронутых ржавчиной металлических стеллажей и от сотен папок, конвертов, бандеролек и стопок со старой рыхловатой бумагой. Даже снаружи замочная скважина прикрылась плотным пылевым налетом.
Проковырять его потемневшим ключом удалось не сразу. Но удалось.
Замок долго и мучительно щелкал, до последнего уворачиваясь от крайнего положения. Дверь тоже поупиралась, поддавшись лишь третьему рывку – с обиженным визгом. Десятилетнюю пыльную тьму рассекли и отодвинули полосы рассеянного света из коридора, переложенные двумя длинными тенями – широкой и узкой.
Наташа полюбовалась уходящими под потолок стеллажами вдоль каждой из трех стен узкой каморки и сообщила:
– Ух сколько. Всё наследие «Пламени», с советских времен и до последних, конца нулевых. Видишь, полки подписаны? Вот с этим тоже тебе, Ань, разбираться. Но – в последнюю очередь.
Она щелкнула выключателем, без толку, и провела рукой по кромке полки с покоробившимися наклейками «1986», «1987», «Карикатуры 1990–1995». На ладони остался длинный серый хвост пыли. Наташа брезгливо отряхнула руки. В свете из коридора заклубились густые облака. Аня чихнула и испуганно полезла за салфеткой.
– Будь здорова, – сказала Наташа. – Тут весь архив журнала: подшивки, оригинал-макеты, черновики, рабочие материалы, принятые рукописи, переписка с авторами и так далее. Как с пакетом для рассылок и SMM закончишь, берись за это. Надо хотя бы приблизительно понять, что нам досталось-то.
– Это просто описать надо, по содержимому? Или… полностью оцифровать?
Наташа посмотрела на нее с укоризной.
– Ань, ну мы же не звери. Полностью если – тут работы на три года минимум. Да и не надо никому. Ты концепт перезапуска поняла?
– Ну да, связь времен, ростки будущего в прошлом и так далее.
Наташа кивнула и пояснила:
– Соответственно, в каждом номере – ну, в первых точно, – будет свежак, это раз. Пульс и свежее неровное дыхание текущей сарасовской культурки, значит. Второе – будет типа классика из старых номеров «Пламени». Журнала в сети нет, вообще, никто не додумался оцифровать, так что можно хоть целиком перепечатывать, всё равно уникальный контент. Ну и будут, в-третьих, жемчужины из портфеля старой редакции – что не смогли напечатать по политическим и каким-то другим причинам, или просто не успели.
– Понятно, – сказала Аня. – И на мне второй и третий пункты?
– Пока только третий, и то не сразу. Тут интуитивно понятный интерфейс: в папках – вышедший и отработанный материал, в пачках – отвалы породы. А это явно последний самотек, не сортированный еще.
Наташа сняла с вершины одной из пачек несколько рукописей и принялась листать, морща нос, щурясь и поясняя:
– Ага, перспективные тексты тут сразу видно, они с закладками, уже проще ориентироваться. «Печать Иуды». Ой-й. Борцы, трибуны, обличители. Вот такое вот, ну и всякий бред и порнуху, рубрика «Горячие язычки “Пламени”», я бы сказала, непризнанные гении такое любят, – ты, короче, не смущайся, а сразу выкидывай. Год-то какой, с ума сойти, это ж мне сколько было…
– Я только родилась, – сказала Аня.
Наташа посмотрела на нее с уважением.
– Молодец. В первый день начальницу старухой назвать – это свидетельство огромной беззаветной храбрости.
Аня смущенно хихикнула. Наташа продолжала, просматривая всё новые папки и стопки бумаг:
– В общем, полистай без фанатизма, можешь даже с сотрудниками того «Пламени» созвониться, вдруг подскажут чего. Телефоны я дам. Главред-то помер давно, но замы остались. Хотя что они помнят, сто лет прошло, даже ты родиться успела. Ну и в маразме, поди, все. Да и сама справишься, там надо-то… О, мемасики.
Она продемонстрировала пачку карикатур. Аня вежливо кивнула и сказала:
– Я, наверное, с архива начну.
– Имеешь право. Но главное – раскрутка в сетях. Возрождение легендарного журнала силами вонючей рекламной шарашки, бла-бла-бла. «Вонючей» не надо. А рубрика «Из неизданного» – уже вторая задача. Подбери на полгодика где-то.
– То есть шесть текстов.
– Плюс-минус. Находишь внятное – мне показываешь, печатаем.
– А… Баженову? – уточнила Аня.
– Сам увидит, – отрезала Наташа. – Он освобожденный мужчина-главред-депутат. Пахать – нам, это как…
Она вдруг запнулась и пояснила другим тоном:
– Аньк, есть шанс в четыре руки сделать круть, какой пятнадцать лет не было. И не будет, коли у нас не получится. Чего ты?
Аня, улыбаясь, показала ей экран телефона.
– Группы уже зашевелились. Про подписку вопросы и «куда рукописи слать». О, как раз: «Сохранился ли архив?».
Наташа, изобразив радостное удивление, констатировала:
– Народ хочет знать. Ответь, как я учила. И про архив – да, скажи, ждите, бойтесь.
– Хорошо. А современные тексты не на мне?
– Разве что с публицистикой поможешь, – сказала Наташа, безуспешно отряхивая руки.
Аня поспешно протянула ей санитайзер и крем для рук, Наташа приняла, благодарно кивнув, и продолжила:
– Классиков и современников у нас хоть подмышкой жуй, сама сейчас увидишь. Тридцать три богатыря и пятьсот богатырих, и у каждого чумадан великих произведений.
– Ой.
– Ладно еще журнал безгонорарный, но и за славой очередь такая, что только отпинывайся. Еще бы они в большинстве не были адской графоманью… Впрочем, не будем о грустном, будем о печальном. Реанимацию «Пламени» Баженов придумал и выбил, это его личная игрушка и немножко красивый фан для властей, типа они культурные, продвинутые и так далее… О, фотки – это круто. Хорошее фото полномера спасет. Но с ними разбираться надо, с авторскими правами такие замуты бывают – засудят и три шкуры снимут. Прибери пока.
Аня приняла несколько пухлых конвертов с крупными черно-белыми фотографиями и показала, что готова благоговейно внимать дальше.
– Так вот, о Баженове. Он всё обосновывал, с губернатором, спонсорами и так далее договаривался. На нем и политическая часть. А современные тексты – это как раз политика, политес, вернее. Всех уважить, сама понимаешь. Поэтому половина первого номера будет про Чернавина, он у нас главный писатель всех времен и народов области все-таки… Читала?
Аня виновато покрутила головой, потихоньку изучая рукописи, которые почтительно держала перед грудью.
– Придется. Сочувствую. Он ничего такой на самом деле, с водкой не потянет, а вот под самогон и балалайку вполне. Ох, сопьюсь я с ними, точно сопьюсь. Ладно, пошли печеньки и чай к собранию наших полуживых классиков разносить. Ты чего?
– Всё нормально, – сказала Аня, подавив вздох.
Наташа объяснила, пытаясь захлопнуть непослушную дверь: