До февраля

За дверью конференц-зала было повеселее: среди разбросанных газет гусиным шагом перемещалась, пыхтя и хмурясь, Аня. Паша не сдержал злорадной улыбки, устыдился этого и дернулся помочь, но услышал цокот каблуков в дальнем конце коридора. От лестницы к своему кабинету шла Наташа. Паша поспешил ей навстречу.

– Наташ, отвлеку на секунду?

– Топал-Паша́, потом, может? – утомленно сказала Наташа. – Занята очень.

– Да я быстро.

Наташа, вздохнув, отперла дверь, виновато глянула в сторону конференц-зала и вошла в кабинет. Паша устремился за ней, не заметив, конечно, что вслед ему смотрит застывшая в позе лягушки Аня. Она чихнула, потерла нос запястьем и вернулась к работе с удвоенной злой энергией.

Наташа прошла к столу, уселась в некотором отдалении от него и указала на ободранный стул.

– Садись.

– Да не, я так, – сказал Паша, переминаясь у входа.

– Хорошо, только давай быстрей. Правда – времени нет совсем.

– Ага. Наташ, короче, я к вам хочу. В «Пламя», в смысле.

– В штат? – деловито уточнила Наташа.

Паша обрадовался и испугался:

– Да. Нет. Как-нибудь. Писать, короче, для вас.

– В штат не получится, – отрезала Наташа. – Штата тупо нет. Я да Анька вот теперь, всё. А писать – Полли, это без мазы. Гонораров нет, а если будут, то копье совсем.

– Я понимаю. Готов. Мне по приколу.

– По приколу, – повторила Наташа безнадежно. – Пабло, родной, ты полстранички рекламы из себя неделю давил, как Чехов раба, да так и не справился… Чего же по приколу натворишь? Очнись, пожалуйста.

– Понял, – сказал Паша. – Ладно.

Он развернулся к двери и взялся за ручку. Наташа взглянула на него с жалостью и потянулась к сумке с ноутбуком, но тут же вернулась в исходное положение. Паша заговорил, не поднимая головы:

– Наташа, я журналист. Не лучший. Нормальный. А нормальный журналист рекламу писать не умеет. Любая умная девочка умеет, а журналист не должен. Это, сука, западло. Я фактуру рою и излагаю. Я что, виноват, что негде излагать? Я, что ли, все газеты и сайты?..

Он резко умолк, махнув рукой, и открыл дверь.

Наташа, нахмурившись, окликнула:

– Павел, погоди.

Паша застыл, не оборачиваясь. Наташа, подумав, заговорила медленно и будто через силу:

– Первое. Гонораров нет, как я и сказала. Пока, а там посмотрим. Второе: темы – свои, эксклюзив, без прыжков и ужимок. Криминал – значит, строго криминал, но без дерзостей. Третье – это не информашка в газету, не выпердыш в «дзен» и не лонгрид в «телегу». Это – материал для литературного журнала.

Паша медленно повернулся к ней, расплываясь в улыбке. Наташа продолжала:

– Четвертое. Не в ущерб основной работе. Не хватало мне предъяв от рекламщиков: «Из-за тебя Паулюс госконтракт с мэрией завалил».

– Да сдал я всё, – счастливо возразил Паша.

– Вообще не волнует. Не для того я от вас удирала, чтобы опять в курсе быть. Последнее. Согласование и сдача – через Аню. Она мелкая, без опыта и т. д., но это она определяет, годятся ли тема, заявка и итоговый текст. Первая и последняя инстанция. Согласен – договаривайся с ней. Нет – извини.

Наташа извлекла из сумки ноутбук, раскрыла его на коленях и уставилась на экран, больше не обращая внимания на Пашу. Тот, подумав, вышел, мягко прикрыв дверь.

Наташа бросила на дверь быстрый взгляд, вздохнула и попыталась сосредоточиться на тексте. Безуспешно. Она извлекла из сумочки телефон, положила его на клавиатуру, открыла приложение знакомств и принялась смахивать с экрана фото старательных мужчин.

Паша вышел в темный коридор, сунул руки в карманы и понуро размышлял с полминуты. Потом вскинул голову, посмотрел в левый и правый концы коридора, резко развернулся и замахнулся для мощного удара по двери Наташиного кабинета, но сдержался.

– Да ну их нахер, – прошипел Паша и решительно зашагал в сторону своего кабинета.

На полпути он остановился, развернулся и так же решительно зашагал к конференц-залу. Паша постучал в закрытую уже дверь и распахнул ее с деловитым:

– Аня, можно?..

Он некоторое время всматривался в пыльную темноту, затем прикрыл дверь и снова сунул руки в карманы, привалившись к стене в размышлении, унылом и почти беспросветном, как коридор, упиравшийся в широкое облупленное окно, за которым висел тот же унылый сумрак, изредка проколотый или подвинутый далекими фонарями, люстрами и светляками экранов.

Даже зная, куда именно смотреть, почти невозможно было различить совсем тусклое зашторенное окно, которое обозначал на стене только отсвет мимоезжих машин. Комнату за шторами подсвечивал лишь экран ноутбука, на котором мелькали вкладки браузера, закрываемые одна за другой. На вкладках можно было напоследок разглядеть фотографии здания издательства, его схемы, текст «Распространение огня в административных зданиях» и кадры с трупами в форме охранника.

Змей – он предпочитал, чтобы его называли так, хотя называть было особо некому, – выдохнул клуб пахучего пара, поскроллил вверх-вниз группу журнала «Пламя» в соцсети, убеждаясь, что новых комментариев не появилось, – и вдруг трижды выбросил перед собой кулак. На втором выпаде тускло блеснул торчащий между пальцами узкий клинок, на третьем его как не бывало.

Змей встал и сразу будто канул во тьму. Пошуршав там, он вернулся к столу в куртке и бейсболке, козырек которой затенял лицо.

Змей убрал в карман телефон и выключил ноутбук, мелькнув зажатыми в кулаке белыми перчатками строительного вида. Разнеслись и опали в темноте звуки обувания и щелчки замка. Комната на миг осветилась слабенькой лампой с лестничной площадки.

Дверь хлопнула, убрав свет. Остались мрак и тишина.

Глава четвертая

Аня, растирая руки, вошла в свой кабинетик – пыльный, обшарпанный и захламленный, как и весь этаж. Сейчас этого можно было не замечать: каморка освещалась только старой настольной лампой. Конус света выхватывал из темноты живописную кипу рукописей на древнем столе с побитой полировкой. Было в этой картине что-то фламандское, разве что черепа не хватало.

Аня подошла к столу, посмотрела на рукописи, на почерневшие пластыри, на мутное окно – и длинно вздохнула. Она очень устала сегодня.

Аня проверила время на телефоне, положила его на стол, сняла со спинки кресла куртку, попутно щелкнув выключателем, и завозилась в темноте, одеваясь. Это оказалось непросто; досадливо бормотнув, она нашарила телефон и включила фонарик. Свет, пометавшись, выхватил кусок потолка, который с жужжанием пополз к двери. Аня замерла в ужасе, пока луч, кувыркнувшись по стене, не стукнулся об пол.

Лишь тут она сообразила, что ей звонят. Аня, задышав, присела, схватила старательно вибрирующий телефон, погасила фонарь и ответила на вызов по громкой связи – совсем громким шепотом:

– Соф, чего трезвонишь средь ночи? Испугала!

– Тебя устроили бояться по ночам на полставки? – деловито поинтересовалась Софья.

Аня еще раз проверила часы, мотнула головой и смущенно объяснила:

– Тут темно просто.

– А ты голая, понятно. И занята очень, поэтому на сообщения не отвечаешь.

– Тут просто дел навалилось сразу – собрание, архив, и я… В смысле голая? Да ну тебя нафиг!

– А тебя на что, прости? Теперь понятно, почему маме про работу не говоришь.

Аня, хихикнув, присела в кресло и, естественно, зацепила краем куртки стопку бумаг на краю стола. Папки посыпались на пол. Аня ойкнула. Софья спросила:

– Это был возглас наслаждения или ужаса? Ань. Ань!

Аня, присев, попыталась собрать всё на ощупь, не преуспела, встала и включила свет, пояснив с досадой:

– Да тут пирамиды рушатся, прости. Из бумаги.

– Понятно. Из ценной, надеюсь. Ждать тебя сегодня?

– Ага, уже выхожу. Ставь чайник.

– Слушаюсь, моя госпожа. Может, встретить тебя? Голос у тебя чего-то крипи-крипи.

– Не сочиняй, – отрезала Аня. – И пару печенек мне оставь хотя бы. Всё, давай, я выдвигаюсь.