Страница 3 из 4
Путь мой близится к завершению: я болен, но в мыслях по-прежнему проживаю, те великие для меня дни, начало которым было положено в лето 1492 года. Все свои деньги я истратил на тех, кто был со мной в странствиях. Дневник моего первого путешествия, как и еще трех последовавших за ним, хранятся у нашего сына – Фернандо. Но пусть, после этих строк, память о ненаписанных страницах, о самых тяжких для меня событиях первого путешествия в поисках морского пути в Индию, хранится и у тебя, всегда напоминая обо мне.
Итак, 3 августа 1492 года в 8 часов утра, три трехмачтовых судна Санта Мария, Пинта и Нинья отчалили от андалузского атлантического порта испанского города Палос-де-ла-Фронтера. Это были небольшие корабли. Спать морякам в плавание приходилось: на палубе – в хорошую погоду и под палубой – в плохую. Всего в нашей небольшой флотилии было 87 человек. Я радовался как ребенок и столь малому, на глаза наворачивались слезы, и я вспомнил тогда, что прошло почти 20 лет, как я задумал снарядить экспедицию на запад от берегов Европы, чтобы найти новый – морской, путь в Азию.
Идея достичь берегов Индии появилась у меня после многих лет изучения трудов арабских и античных географов, после переписки с флорентийским астрономом Паоло Тосканелли и обсуждения с ним такой возможности. Он не дожил десять лет до первой экспедиции, но перед смертью успел прислать мне карту, которую он создал на основе изучения всех имеющихся у него сведений по географии. Имея все это, я разработал маршрут экспедиции. Согласно моим расчетам начинать путешествие надо было от Канарских островов, и двигаться все время строго на запад.
Возможные выгоды для казны государства, которое организует экспедицию, были очень соблазнительны. Теперь, спустя годы, стоя на коленях и превозмогая боль в ногах, со слезами, пишу тебе это письмо и признаю, что по нескольким причинам меня тянуло открывать новые земли. Алчность и тщеславие! – знаю: это тяжкие грехи, признаюсь в этом только Богу, тебе и себе. Да, я страстно желал быть богатым, титулованным, независимым и передать все это моим сыновьям: Диего, рожденному в законном браке, и нашему с тобой сыну Фернандо, появившемуся на свет Божий уже после того, как моя супруга отошла в мир иной. Будет ли у Всевышнего прощение для меня? Не знаю!
Но не деньги и власть манили меня в неизвестность! Я верил, что именно мне Господь предопределил великую миссию – найти морской путь в Палестину. Тогда, христиане, с моря, с неожиданной для мусульман стороны, смогли бы ударить по Османской империи, и смогли бы, наконец, освободить гроб Господень, потерянный после Крестовых походов, поскольку империя захватила земли, через которые пролегали сухопутные пути, и продолжала захватывать новые территории. Также морской путь в Азию позволил бы нести истинную веру во многие языческие страны.
Я твердо верил и верю в эти предназначения свыше, и беды, постигшие меня сейчас, приносят мне тяжелые душевные страдания. Каюсь, что страдаю от непризнания моих заслуг и ропщу. Знаю, что сказано в Святом писании: «И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники то же делают», и «…Сам Иисус свидетельствовал, что пророк не имеет чести в своём отечестве». Знаю, и все равно ропщу!
Короли Португалии, Франции и Англии отказали мне. И лишь короли Испании согласились, после победы над мусульманами и взятия последнего их оплота: крепости Альгамбра в городе Гранада, снарядить корабли. Да благодарю Святую Марию и королеву Изабеллу за провидение. Благодарю и Святого Франциска. Как-то в монастыре этого Святого, куда судьба привела меня в моих странствиях, я попросил приюта и пропитания. Здесь случай свел меня с очень влиятельным лицом, который оказался знаком с духовником Изабеллы. Мои рассказы о задуманном, о теории Птолемея и картах Тосканелли, настолько увлекли его своей новизной и смелостью мысли, что он написал письмо к духовнику Изабеллы, и через некоторое время меня снова пригласили ко двору ее Величества, и дело разрешилось самым благожелательным образом. Договором! И грамотой!* Мне было предписано нести миссию христианства на вновь открытые земли. Также я назначался Адмиралом открытых морей, королем и вице-губернатором на всех вновь открытых землях, что в свое время и произошло.
В первые дни плавания я присматривался к команде, ведь людей набрали с большим трудом; моряки в порту города Палос не знали меня, а ведь плыть предстояло неизвестно сколько и, в общем-то, неизвестно куда, известно только, что на запад, пока не найдем новый материк. К тому же корабли до нашего путешествия редко и ненадолго отходили настолько далеко от берегов, что теряли их из вида. Все морские торговые пути пролегали вдоль берегов.
Первые дни плавания я смотрел на людей и думал о том, сколько же дней они выдержат неизвестность. Даже если моя карта окажется верна, то команда все равно будет находиться в состоянии неизвестности все плавание, поскольку расчеты для полуграмотных людей ничего не значат; они верят только в капитана и больше ни в кого и ни во что. О том, что все планы путешествия основаны на косвенных данных, а не на фактах и, что географической точности они не имеют, я и думать не хотел – был уверен в самом конечном результате. В отличие от моряков для меня мало значило: месяц раньше или месяц позже.
Видя слаженную работу команды, я успокоился, хотя в команду могли попасть и сомнительные люди – это всегда настораживает в первые дни любого плавания. Им была обещана достойная плата за каждый день экспедиции. Разговоров только и было, что о планах, на что использовать заработанные деньги, глаза людей горели. И все-таки все наше путешествие я вел два дневника, нарочно занижая в одном из них количество пройденных миль, чтобы моряки не пугались тех далей, в которые занесет нас судьба. Я знал, что настанет тот момент, когда судьба путешествия будет зависеть только от твердости моего слова, характера и веры.
Плавание проходило спокойно: все время дул попутный ветер, море так и ни разу не штормило. Само провидение помогало нам. Однако уже после недели плавания, свободные от вахты моряки стали в основном собираться на носу корабля и задумчиво вглядываться в горизонт по нашему курсу. А то они подолгу смотрели на спасательные шлюпки, и только Господь знал, о чем они думают в такие минуты. Каждый раз, видя, как чей-то взгляд упирался в некую точку на горизонте, я и сам начинал всматриваться вдаль… но до цели нашего путешествия было еще далеко. Надежда все равно вспыхивает каждый раз, когда смотришь вперед по курсу движения корабля. Так устроен человек – он до последнего не теряет надежды, а перестав надеяться, он перестает быть человеком, и что произойдет затем, неизвестно ни самому человеку, ни тем, кто рядом с ним.
Кроме меня изменения в настроении команды заметил еще один человек – наш кок. Как-то он подошел ко мне и сообщил, что с каждым днем в котле остается все больше еды, – а готовит он всегда одно и то же количество. Уже несколько дней, как он уменьшает количество приготовленной еды, чтобы не выбрасывать продукты за борт.
Настал день, когда команда, вдруг, как сговорившись, вообще отказалась есть, выбросив все из мисок за борт, заявив, что кок никуда не годится, и есть это невозможно. Попробовав при всех вареные бобы, что были на этот раз, я решительно заявил, что команда права, и если еще хотя бы раз придется выбрасывать продукты за борт, то кок будет повешен на рее с набитым ртом этой самой едой. Сказал я это столь решительно и жестко, что, повернувшись и, уходя в свою каюту, услышал за спиной тихий ропот толпы – а иначе в эти минуты я их назвать не мог: «… зачем же так-то уж, сразу и повесить?..» Бунт на судне, который мог вспыхнуть, на этот раз был предотвращен, но показал мне, что нервы у моряков натянуты. В следующий подобный случай я решил, что «вздерну» кого-нибудь обязательно. Всю ночь я молился, чтобы все остались живы! Я не мог себе вообразить: что если будет шторм? Встряхнет и сплотит он команду или швырнет ее в хаос паники и безумия.