Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 41 из 60

Глава 24

Еду к Олесе. Готовлюсь к нелегкому разговору. И пусть только попробует мне не открыть!

Порадовать мне ее нечем, но скрывать я ничего не собираюсь. Уверен, она и без того напридумывала там уже всякого.

Звоню в дверь, готовлюсь отхватывать с порога.

Щелкает замок, дверь открывается.

— Заходи, — устало произносит Олеся.

Не кричит, уже хорошо, но взгляд потухший, и глаза припухшие. Точно плакала опять.

— Зачем приехал? — сканирует меня неласково.

— Поговорить.

— Ты перед тем как говорить, хоть бы рубашку сменил. После предыдущих бурных разговоров, — брезгливо кривится Олеся, отворачивается.

Бросаю взгляд в зеркало.

Да черт возьми! Как так-то?

На плече у меня отчетливые следы от помады. Чертовы бабы! И вот теперь я точно готовлюсь отхватывать по лицу!

— Олесь, остынь немного, хорошо? Ты же не думаешь, что я тебе успел изменить за прошедшие пару часов?

— А я уже не знаю, что думать, Максим. Как только я начинаю тебе доверять, случается что-то такое, что разрушает все в пыль.

Тяжело вздыхаю.

— Олеся, я тебя люблю, и я тебе не врал и не вру. Ситуация дерьмовая, согласен.

— То есть твоя любовница сказала правду?

— Она не моя любовница! Да, мы с ней встречались. Но расстались как раз перед тем, как я встретил тебя. И да, в последнюю нашу встречу я узнал, что она сделала аборт. Причем случайно узнал. Она мне не собиралась сообщать об этом, потому что не хотела ребенка. Мы поругались тогда. Она кричала, что не готова к детям, ей не нужны сопли, она боится испортить фигуру и прочее. А сегодня случилось то, что случилось. Скажи, в чем я виноват?

— Не знаю, — обреченно шепчет Олеся, так и не глядя на меня.

Уходит на кухню, начинает греметь посудой, ставит чайник на плиту. Что у нее в голове, совершенно не понимаю. Бессильно опускаюсь на стул, прикрываю глаза. Как же меня все это достало!

— Ты хотел этого ребенка? — вдруг спрашивает Олеся.

— Ничего я не хотел, — устало вздыхаю. — Но когда Марина сообщила об аборте, я расстроился. Потому что в принципе не против детей. Но из Марины точно вышла бы хреновая мать. Поэтому потом, успокоившись, я решил, что так все же лучше. Ну и в моей жизни появилась ты и Лисичка, и дальнейшие планы мои были связаны только с вами.

— И что ты думаешь теперь?

— Я думаю, что Марина тупо врет. Она увидела тебя, ее уязвило мое поведение в ресторане, и она выдала то, что выдала.

— Она это подтвердила?

— Нет, она стоит на своем. Завтра я поеду вместе с ней в клинику и все выясню.



— И что будешь делать, если это правда?

— Я не знаю, Олесь, честно. Но я точно не собираюсь бросать тебя, жениться на Марине ради ребенка и прочий бред. Если это правда, и Марина решит рожать, ну что ж, я буду помогать ей с ребенком. Все!

— Мда, — грустно усмехается Олеся. — И как ты себе это представляешь? Ты вообще понимаешь, что такое ребенок? Это не игрушка, Максим, не кукла, не собачка. Он живой человек, понимаешь? Маленький, слабый, нуждающийся в любви и заботе! Как ты себе представляешь эту помощь? Перевод на карту н-ной суммы раз в месяц? Откупился и забыл?

— Нет, наверное, — тяжело сглатываю. — Я сам в растерянности, не добивай меня, пожалуйста.

— Я и не добиваю, Максим. Просто понимаю, что тут есть всего два варианта развития событий, и оба — крах для нас, — горько подводит она итог.

Я замираю, слушаю и с каждым словом буквально умираю внутри, потому что Олеся права.

— Вариант первый — ты откупаешься от этой Марины деньгами и забываешь про ребенка. При этом умираешь в моих глазах, как мужчина. И вариант второй — ты принимаешь активное участие в воспитании. В браке ты будешь с Мариной или нет — это не так важно. Она все равно будет значимой частью твоей жизни, как мать твоего ребенка. Ты проводишь с ними время, уделяешь внимание. А я при этом никак не вписываюсь в эту схему. Марина будет манипулировать тобой, ты будешь разрываться, у нас начнутся скандалы, и мы расстанемся врагами.

— Олеся…, — не знаю, что добавить, потому что она права во всем.

— Нет. Дай договорить. Мне не просто сказать это, — вздыхает тяжело, голос ее дрожит, но она продолжает. — Не нужно доводить до этого. Лучше расстаться сейчас. Я хочу, чтобы ты остался для меня самым родным, близким, лучшим воспоминанием. Чтобы наши короткие отношения давали мне силы бороться и идти дальше, а не разрушили до основания, — всхлипывает горько, вытирает слезы.

Мне безумно хочется ее обнять, успокоить, но я не могу даже пошевелиться.

— Я знаю, ты сделаешь правильный выбор и не разочаруешь меня, — заканчивает она свою речь.

— Олесь, — не выдерживаю, сокращаю расстояние между нами, сажусь перед ней, мы встречаемся взглядами. Больными, ранеными взглядами.

И снова слова нам не нужны. Мы просто смотрим друг другу в души, читаем между строк. Я понимаю, что она права. Чтобы сохранить то тепло между нами, нужно поступить правильно. Но это так больно, что хочется кричать.

Зажмуриваюсь, бессильно опускаю голову ей на колени. Олеся, всхлипывая, поглаживает мои волосы. Ее слезы капают на меня.

— Прости меня, малыш, за это. Я очень хотел сделать тебя счастливой.

— Я верю тебе. И ты сделал. Я за эти дни узнала столько счастья, сколько не знала за всю жизнь. Спасибо тебе за все.

Мы еще долго сидим так, я не хочу шевелиться, боюсь разрушить этот хрупкий мир. Но секунды текут, и каждая приближает нас к неизбежному.

— Тебе пора, Максим, — звенит в тишине ее голос. Он как приговор. Вот и все, вот и закончились наши мгновения счастья…

На пороге не выдерживаю, целую жарко мою королеву.

— Иди, Максим, — шепчет она.

— Олесь, это все может быть банальной ложью. Не рви все сейчас.

— Если это так, и слова этой женщины — ложь, ты вернешься. А если нет…

— Я все равно вернусь, и мы еще раз об этом поговорим.

— Нет, Максим. Если это правда — просто исчезни из моей жизни. Так мне будет легче…