Звонок из Ленинграда

Полина Ивановна открыла дверь в глубине коридорчика.

— Иди. Ты не смотри, что наш Тимофей без ног. Такого выдумщика да насмешника — поискать.

Ксюша следом за Полиной Ивановной вошла в комнату и удивленно огляделась. Эта комната совсем не походила на обыкновенные комнаты, в которых живут. Она была похожа скорее на зимний сад. Ксюша видела такой сад в общежитии шахтеров под Воркутой.

Здесь не было никакой мебели, только письменный стол в углу, да книжные полки в два ряда вдоль стен, чтобы Тиме было удобно, сидя в кресле, взять любую книгу. На стенах висели акварели, а между акварелями чуть ли не с потолка спускались длинные зеленые бороды цветов. И на окне, и на полу под полками тоже стояли разные цветы. Возле окна стоял мольберт с недорисованной картиной, торчали в деревянном стакане кисти, обернутые в аккуратные бумажные колпачки, несколько коробок с красками. Рядом с мольбертом — круглый аквариум с рыбками, а чуть подальше возвышалось розовое дерево. На толстой ветке сидел, надутый, как шарик, серенький кенарь и смотрел на Ксюшу черной бусинкой.

В стене слева был дверной проем во вторую комнату, но двери не было. Вместо двери свисали ветви цветов. Там стояли две кровати, шкаф и пустое кресло на больших колесах. В кресле спал пушистый желтый кот.

— А где Мыслитель? — спросила Ксюша.

— А под столом. Любит спать в темноте, — сказала Полина Ивановна, — а Геннадий в банке на окне. Во-он там, за бегонией. Сейчас я их кормить буду.

— А кот не съест Геркулеса?

— Что ты! Наш Прометей добрый. Тимофей его так воспитал. И с Геркулесом они дружат. Из одной миски едят, можно сказать. Попробуй подойди к кенарю…

Ксюша подошла к дереву, протянула руку. В ту же секунду Прометей одним прыжком перемахнул всю комнату и, вздыбив шерсть, зашипел на Ксюшу. А кенарь раздулся шариком и нахально защелкал, словно предупреждал: «Только тронь… Прометей тебя съест!»

Полина Ивановна засмеялась, довольная.

— Видала? Лучше отойди от кенаря, а то Прометей и укусить может. За себя не укусит, а за друга может. Я сейчас только за кормом схожу.

Ксюша на всякий случай отошла от дерева и принялась рассматривать картины. Здесь они были совсем другими, не такими, как у Саньки. Вот букет цветов на снегу… И видно, что мороз и ветер, а цветам ничего не делается… даже снег вокруг подтаял. На другой — рослая громадная женщина, чем-то похожая на Полину Ивановну и даже на Марью Петровну, прижала рукой к своей груди много-много маленьких людей и отогревает их дыханием. Те, кого она уже согрела, розовые и улыбаются, а другие еще совсем синие… А вот девочка в белом платье танцует на прозрачной планете из острых льдинок. Там, где девочка уже ступила ногой, льдинки растаяли и распустились цветы.

Эта девочка была очень похожа на Наташу. Такая же беленькая и, наверное, тихая… Хотя какая же Наташа тихая? Вон как заговорила… И не с кем-нибудь, а с единственной настоящей подругой… Ксюше стало просто невыносимо грустно. Она хотела отойти от картины и не могла. А девочка все танцевала и танцевала, и от ее танца на холодной планете поселялось тепло… Что же случилось тогда с Наташей? Они же всегда и во всем были вместе, а тут вдруг…

— Нравится? — спросила Полина Ивановна.

— Очень.

— А мне больше всего вот это по сердцу, — Полина Ивановна подошла к акварели, висевшей напротив, и встала, подперев щеку кулаком.

На картине был нарисован космонавт в серебристом комбинезоне. Высокий, широкоплечий, с красным, обожженным лицом. Он только что вышел из помятой, обгорелой ракеты и остановился. В одной руке он сжимал шлем с круглыми очками, а в другой держал обыкновенный подорожник. И плакал, улыбаясь…

— Гляди-ка… через все прошел человек, а увидал родную землю — и дрогнуло сердце, — сказала Полина Ивановна. — То святые слезы… Нет для человека ничего дороже родной земли. Тимофей рассказывал про всякие чудеса, которые на этих планетах водятся. Может, и выдумывал, а может, правда, не скажу, не знаю. Одно знаю — на родимой сторонке и бедовать слаще… Уж так я это понимаю, так понимаю… Чай будем пить?

Полина Ивановна спросила про чай без всякого перехода, и Ксюша сразу даже не поняла, а когда поняла, обрадованно кивнула. Все, все здесь было не так, как Ксюша представляла себе. Не было бледного, несчастного мальчика. Никто не сидел у окна и не смотрел завистливо на заоконную жизнь. Она была здесь, эта настоящая жизнь, в этой комнате, и Ксюше больше всего на свете захотелось не уходить отсюда никогда.

Интересно, а какой Тима на самом деле? Наверное, большой, с сильными руками и веселыми глазами. Слабый не смог бы создать все это. Неужели его нельзя вылечить? Не может такого быть. Наверное, Тимина мама не у всех докторов была. Может, Игорь Владимирович как раз тот доктор и есть, который вылечит Тиму. Ксюша достала из кармана бумажку и решительно пошла на кухню.

XVII. Полина Ивановна

Чайник уже фыркал на огне, а Полина Ивановна, тихонько напевая, протирала полотенцем чашки.

— Как тебя зовут-то? А то говорим, говорим…

— Ксюша… Ксения Ермакова.

— Снимай, Ксюша, пальто и садись к столу.

— Подождите, Полина Ивановна, — нетерпеливо сказала Ксюша. — Здесь, в Ленинграде, есть один доктор… Он даже не просто доктор, а главный, самый главный врач, понимаете? У него в больнице мой папа лежит. Мы к нему приехали. Только папа уже поправился, и, наверное, послезавтра мы улетим домой. Маме на работу надо.

— Так, — сказала Полина Ивановна, нахмурясь, — и что дальше?

— Как что? — удивилась Ксюша. — Он же Тиминой маме свои телефоны написал и велел поскорее позвонить. Он даже сказал, что, наверное, вылечит Тиму.

— А откуда он про Тимофея узнал?

— Я ему сказала, а что? Санька мне рассказал, а ему… Мне просто ужасно обидно стало, что все… ходят, а Тима нет.

Полина Ивановна задумалась, потом сказала хмуро:

— Не знаю, как и быть… Мария зареклась возить Тимофея по врачам. Одно расстройство получается, а толку никакого.

— Мало ли что другие врачи говорили, разве можно им поддаваться? А Игорь Владимирович настоящий, честное слово!

— Страшно, Ксюшенька… Страшно Тимофея понапрасну обнадеживать. А с другой стороны — вдруг не поверим, а он самый случай и есть. Как тут быть — ума не приложу! Мария-то меня слушает, как-никак старшая сестра, вырастила ее заместо матери. Да и Тимофею уже теперь не знаю, кто я, то ли тетка, то ли бабка…

— Надо обязательно звонить, — сказала Ксюша, — Игорь Владимирович поможет, я знаю. Вот увидите.

Полина Ивановна сидела пригорюнившись и все вздыхала:

— А вдруг понапрасну? Тимофей-то уже привык к себе… такому-то.

Ксюша почувствовала, что ей не хватает воздуха, так возмутили ее эти слова.

— Не мог он привыкнуть! Он не такой, понимаете?! Это вы Тиму не знаете! Он никакой правды не испугается!

Полина Ивановна обиделась и встала.

— Это я Тимофея не знаю? Да как ты… Да я, можно сказать, всю свою жизнь ему отдала… У меня, кроме них, никого. — Она всхлипнула и закрыла лицо полотенцем.

Ксюша растерялась.

— Извините… Я не хотела… Это я из-за Тимы…

Полина Ивановна вытерла лицо докрасна и швырнула полотенце на стул.

— Да ладно, чего уж там. Это ты извини. Не со зла я… душа за парнишку вся изболелась.

— Я понимаю, — тихонько сказала Ксюша.

Полина Ивановна взглянула на нее искоса и вдруг улыбнулась.

— Ах ты птаха моя… Понимает! Постой, а может, и правда понимаешь, не умом еще, а сердцем? — Она села, взяла Ксюшу за руки и притянула ее к себе. — Скажи, ты веришь, что этот доктор поможет Тимофею?

— Верю, — твердо сказала Ксюша.

— Ну, быть по-твоему. Попробуем еще раз. А не получится, боле никому не дам парня теребить. Насчет правды-то, Ксюшенька, ты верно сказала — Тимофей не испугается. Он у нас сильный. В прошлом году волю начал закалять… — Она засмеялась. — И закалил! Ох, парень!