Марлезонский балет

Повинуясь внутреннему импульсу, Боб проделал те же сравнительные операции с недавним прошлым и с немалым изумлением понял, что оппонирующий ему внутренний голос принадлежит его недавно ушедшей в мир иной матери Герде. Кто-то, безусловно, знающий внутри торжествующе засмеялся: «Делаешь несомненные успехи, мой мальчик».

«Имей в виду, подселенная личность будет диктовать тебе свою волю! Ты заживешь чужой жизнью! Ты быстро и окончательно забудешь обо мне! Ты забудешь о нас с папенькой!». Последние сомнения исчезли без следа. Точно, это незабвенная маменька Герда.

К собственному изумлению, Боб воспринял увещевания всерьез, он попытался было урезонить почившую в бозе старушку, жалуясь на опостылевшую жизнь, но та лишь усиливала натиск, в ее тоне появились угрожающие нотки. В какой-то момент ему показалось, он нашел правильную принципиальную позицию и соответствующую ей не новую, но удачную формулировку: «умерла, так умерла». Но тут появился еще один голос, слабый, как бы шарахающийся от начальственного голоса маменьки: «Давайте все обсудим трезво. Опять эти вечные семейные скандалы», – тут Боба неприятно поразило понимание, что это голос его незабвенного папеньки.

«Как же они мне все надоели», – в сердцах сказал сам себе Боб, – Никакого покоя от родственников!».

А маменька Герда продолжала нудить с извращенным упоением: «Зачем же мы тебя лелеяли, растили, воспитывали, учили тебя? Это что, все зря? Забыть о себе самом, бросить все, что тебе привили родители, чему тебя научили в школе и университете!? И это все, чему ты смог научиться, на что ты оказался способен?».

«Спасибо Вам с папенькой за все», – и этим, исчерпывалось то, что смог удачно вставить в нескончаемый монолог усопшей маменьки Герды добрый Боб.

«Ты готов отдать свое физическое тело на произвол чужой, даже неизвестной тебе личности? Отдать на растерзание? Чтобы эта личность делала с телом все, что захочет? А сколько мы вложили в это твое физическое тело? И труда, и внимания, и заботы, и денег!», – без устали укоряла маменька.

Боб пытался вспомнить и думать о чем-нибудь другом, совершенно постороннем, чтобы отвлечься, но даже самые приятные мысли с легкостью изгоняла маменька Герда.

«Нет, я этого не допущу! Я с трудом смирилась с тем, что ты не дотянул до папенькиной ложи. Боже, как мне это тяжело далось! Но ты, хотя бы всегда был классным игроком в покер! Папенька, а ты что молчишь? Скажи же ему! А ты все сопишь и молчишь! Это же твой сын!».

К семейным дебатам снова присоединился долго крепившийся папенька Гилберт. Его стершийся бас и бесконечное менторство при жизни нередко приводил Боба в бешенство. Аргументация папеньки была более развернутой и строгой, однако существенно менее убедительной. «Сынок, это же лотерея. Может быть, тебе достанется личность, принадлежащая другой религии. Она может оказаться мусульманкой, или буддистом. Хуже того, баптистом или адвентистом седьмого дня. Это будет головная боль для нас всех. Вполне вероятно, у этой подселенной личности будет другой мировоззрение. Например, она не проявляет должного уважения к старшим и не чтит предков. А вдруг семейные узы для нее не являются святыми?! Или это гей, хуже трансвестит или что-нибудь в этом отвратительном роде?! А что ты будешь делать, если у него серьезное психологическое заболевание? Если он зациклен на какой-нибудь идиотской физике, химии, или, хуже того, математике? А вдруг он параноик, шизофреник? Ты хочешь вести жизнь параноика? Бояться всего и всех? Жить с ощущением, что тебя преследуют? Шарахаться от каждого движения мыши?».

«Папенька Гилберт, не говорите глупостей. Фирма все это проверяет досконально. А в контракте предусмотрены соответствующие пункты, защищающие клиента от ошибок и недоразумений», – неловко отбивался Боб.

Наконец, папенька привел, как ему казалось, решающий аргумент. «Дядя Фредерик, в память обо мне, вполне мог бы рекомендовать в ложу. Степени смотрителя построек тебе не достигнуть, но на что-нибудь попроще ты бы вполне мог претендовать».

В этот день Бобу пришлось изумиться и в третий раз, когда он услышал нестройных хор голосов, манифестировавших себя ни много, ни мало, как внутриличностную общественность. Эти голоса выступили в поддержку общей линии маменьки Герды и папеньки Гилберта, впрочем, иного от них трудно было ожидать.

Состоявшаяся нелицеприятная беседа с маменькой Гердой и папенькой Гилбертом, дружный напор внутриличностной общественности только укрепили Боба в том, что ему остро необходимо вмешательство извне, освежающая струя нового взгляда на жизнь, на людей, на себя самого. Более свободное и раскрепощенное поведение.

И все же, прежде чем принять это судьбоносное для себя решение, добрый Боб высоко оценил качество звучания внутри себя голосов своих ушедших в мир иной родителей. Эти голоса вполне могли бы привести его прямо в психиатрическую больницу, однако почерпнутые в научно-популярной литературе начальные сведения о личности и субличностях, человеческих существах и не-гуманоидах, пусть и казавшиеся ему ирреальными, надуманными и «высосанными из пальца», помогли ему снова обрести хотя бы относительную психологическую стабильность. Собраться, размежеваться и в каком-то смысле даже дистанцироваться от разъедающего его высокие стремления, намерения и планы вредоносного воздействия со стороны неожиданно воссоединившейся внутри него пары усопших родителей и ближайших родственников. И в еще большей степени разноголосого гула мелкой нечисти, самовольно окрестившей себя внутриличностной общественностью…

«Интересно, все эти, откуда ни возьмись появившиеся в моем физическом теле энергии родственников и друзей и многочисленные образовавшиеся по их мотивам субличности, они подвластны времени? Они подвержены постепенному распаду, разложению или хотя бы старению? – невесело размышлял Боб, – Или, может быть, они со временем ассимилируются в мои собственные, родные энергии, ведь их же, в конце концов, намного больше! И есть ли хотя бы какой-то шанс избавиться от них естественным путем? Или пусть даже неестественным».

Платиновая блондинка, как маркетолог

Женщина – это начало и причина всего

Его встретила свирепого вида неопределенного возраста платиновая блондинка, которая сонно и не без критичности оглядев Боба, сказала:

– Меня зовут Сюзанна Мона́ндри. Я маркетолог, принимаю заказы на подселение личности.

– Это как раз то, что мне нужно, – насколько мог оптимистично подтвердил Боб, Меня зовут Роберт Озерок, можно просто Боб. Мне как раз требуются Ваши услуги.

– Очень хорошо. Позволю себе маленькую вводную, – непринужденно и лениво продолжила приемщица, – Вы для нашей фирмы, во многом, не клиент, но пациент. И даже не столько клиент, сколько пациент. Итак, на что жалуетесь?

Ее лицо медленно теряло некоторую часть свирепости, однако обретало очевидную непроницаемость. Бобу она все еще казалась недостаточно приветливой и уж совсем не привлекательной.

– Если кратко, – на недостаток драйва, – скромно ответствовал Боб, – Драйва, простора, свободы, импровизации. Мне необходимо право самостоятельно распоряжаться самим собой. Жесткие рамки и ограничения привычной для меня жизни, так называемого стабильного благополучия, меня тяготят, они сковывают меня, как настоящие кандалы. Хочу рискованных ситуаций, действовать на грани жизни и смерти, испытывать острые ощущения, и всякое такое. Как в том кинофильме, про адреналин.

А иногда мне хочется быть просто бузотером, фрондером, нарушителем традиций, возмутителем спокойствия, своего рода социальным экспериментатором.

Он почему-то решил, что тут надо быть честным, почти как с самим собой. Маркетолог Мона́ндри понимающе и сочувственно кивнула.

– Так Вы – любитель экстрима? – скривила губы приемщица.

– Скорее – мечтатель об экстриме, – сознался Боб.

– Надо понимать, что мы получаем от внешней среды совсем не то, что среда готова нам дать, но только и исключительно то, что мы сами готовы от нее взять, – несколько неожиданно приемщица проявила очевидную склонность к бесплодному мудрствованию.