Золотой скарабей

Отец Бибикова занимался инженерным делом, которое сын обещал продлить. «А вот поди ж ты, воюю с самозванцем вместо этого…» Андрею Бибиков советовал: «Юноша, имей мечтание, не изменяй ему, запомни это».

Когда генерал навеки закрыл глаза, что-то случилось с Андреем, он вскочил на коня и помчался, издавая глухие рыдания, не вытирая слез. Помчался не глядя куда.

Хоронили генерала на высоком берегу Волги. Там не было Андрея, не было дочери Бибикова: императрица не отпустила от себя фрейлину.

Державин написал на смерть героя стихи, и там были такие строки:

На могиле Бибикова были запечатлены слова:

Встреча с шаманкой в уральской тайге

Андрей же мчался на коне, не разбирая дороги, в лес, в таежные дебри Урала.

Быть может, та картечь задела и его? Уж очень худо ему стало, словно память потерял, летел и летел в просеках меж густых елей и сосен, пробиваясь к свету. Сколько времени – и сам не знал. Это бегство, эта скорость, движение несколько охлаждали его горе, оно как бы наматывалось на конскую шлею.

Наконец – то ли конь притомился, то ли наездник – они остановились. Конь встал на дыбы возле обрыва. Внизу текла река, и по ней плыли бревна и ветви; весеннее наводнение уносило с собой не только остатки зимы, но и память…

Зеленые ветки сосны мягко покалывали лицо и руки. Он сел, спустил ноги, и перед глазами возникли сцены молодой его жизни.

…Мать – тихая с детьми и бойкая в работе. С какой силой месила она тесто для пельменей, как ловко управлялась с поддоном, на который накладывала пироги и шаньги! Все у нее в руках кипело. А перед сном приговаривала: «Любый мой, малый, расти, не ленись, слухай отца, а особливо графа и барона…»

И запевала что-то печальное:

Андрею чудилось в тех словах что-то тайное. Уж не из-за отца ли она проливала слезы? Никифор Степанович был суров – вон как эти ели; строг, как поп, а от сына требовал исполнения законов старообрядческой церкви. Не дай бог перекреститься тремя перстами, нарушить обычай. Читал книгу Аввакума, по ней пытался учить и сына, а того тянуло к чему-то иному. Лучше молиться, глядя на материну иконку, чем на суровый лик Спасителя у отца. У матери Пелагеи Ивановны линии на образе гибкие, мягкие, и взор у Спасителя ласковый.

Женщины в Усолье «писали» по строгановскому образцу, а сами были ласковые, терпеливые. Даже когда управляющий входил с гиком, молчали, лишнего слова – ни-ни. Управляющие кричали, чтобы анбары были закрыты, чтобы утром, до пяти часов, являлись людишки на соляные работы, чтобы караульные крепко надзирали, а без письменного указу никому не сметь выходить. В Соли Камской, в Соли Илецкой, в самой Перми и Сольвычегодске – повсюду рыскали караульные, проверяли…

А ему, Андрею, только бы глядеть на мир, только бы узнавать всякие секреты да тайны – он готов и на край света отправиться: почему одни молятся так, а другие этак? отчего не жалуют его староверы? почему строгановские иконы не похожи на другие?

От барона Григория Строганова слыхал, будто есть книга с названием «О скудости и богатстве», а еще – «Наставления сыну». Оттуда Андрей выучил три правила: «Будь добросердечен», «Будь эконом, но не скуп», «Не допускай до себя худых привычек».

А знаменитый Татищев, которого тут боялись и Демидовы, и Строгановы, наказывал: «Учитель должен читать ученикам гласно и внятно, чтоб всякий мог слышать и разуметь». Всякому ученику Татищев велел хоть час в день заниматься тем делом, которому будет служить.

Наслышаны были и о Державине, статс-секретаре императрицы, что одно время жил в Казани. Тот учил: ежели кто в небе комету заметит – описать ее. При Державине в Казани даже настоящая школа открылась – гимназией ее называли…

Андрею местные дали прозвище Воронок – то ли по характеру, быстроте, то ли из-за его жеребенка. Когда надобно ехать на мельницу, мчался стрелой, а коли воскресный день, праздник церковный, садился рядом с матерью и рисовал – мельницу крылатую или облака закатные – и замирал, забывая о времени. Попробовал писать святые лики – и где? – на дощечках, которыми закрывали крынки. Отец разгневался, сын промолчал.

Душой и сердцем Воронок уносился в далекие миры, мечтал о море, о других землях. Не оттого ли некая сила толкнула его в края пугачевские, и попал он тогда к замечательному генералу Александру Ильичу Бибикову. Если бы ему дали ружье, он убил бы наповал того изверга, что послал картечь на солдат, на Бибикова.

…Наконец Андрей поднялся, пнул ногой камень с обрыва, сел на коня и снова помчался, не ведая дороги, куда глаза глядят…

Через некоторое время послушный конь вдруг встал как вкопанный. Андрей упал на землю, его охватила безумная дрема, он уснул – как провалился в пропасть… Открыл глаза – что за чертовщина? Увидел море, но не синее, а белое. Огляделся – и ахнул! Да это ж грибы! Кто-то словно прошептал ему на ухо: собери все эти грибы. Он думал о прошедшем бое, о генерале, но собирал и собирал проклятые грибы. И опять – поле битвы: убитые лошади, оторванные головы, окровавленные тела. В голове его стучало, шумело.

Снова вскочил на коня…

После нескольких часов беспорядочной скачки понял, что заблудился. И лег на землю.

А какая земля! Нет ничего прекраснее покрытой мхом и иголками чистой земли. Она жадно впитывает влагу, можно идти по чуть отсыревшему ковру прошлогодних листьев, осыпающихся иголок от сосен и елей. Взглянул окрест – и тут тоже, один к одному, по четыре-пять да и более – красовались белые грибы. Переложив их в сумку, обернулся, и опять они перед глазами. Он шел и шел, а грибов не становилось меньше. Уже перестал обращать на них внимание, даже пинал ногами… Не хватало еще напороться на пугачевский отряд. Впрочем, он, кажется, бродил по кругу.

Пригляделся: увидел вдали что-то похожее на хутор, а может быть, и на деревню. Нет, там была одна-единственная изба. Подошел ближе. На завалинке сидел древнего вида старик, будто из самых диких времен. Андрей сказал, что заблудился, – как выбраться, не знает. Старик с подозрением всматривался в парня – уж не разведчик ли пугачевский? Не похоже.

– Ты попал в чертово логово, в край ведьмы, Бабы-яги! – проговорил старик. – За что пинал, топтал белые грибы? Жди наказания, а может, и проклятия. Ты Ведьмин круг разрушил, а он заколдован. Так что не найти тебе дороги домой.

– Дедушка, я подарю вам своего коня, гляньте, какой конь! Укажите дорогу, мне надо в Усолье.

– Коня, говоришь?.. Тут у меня лебеденок жил. Царская птица! Сжились мы с ним… Он ногу поранил. Я его кормил, ухаживал. Только до той поры, пока не увидал он стаю таких же птиц… Я говорю ему: «Лети, лети за ними, а то скоро зима, что будешь делать в наших холодах?» А он так грустно смотрит в небо. Отпустил я его. Побродил он вокруг и опять назад вернулся… Дорог тут нетути… Однако прошла неделя – увидал он снова стаю в небе с вечера, а утром я вышел – лебедя-то и нет. Улетела царская птица. Кто ему помог? – неведомо. Думаю, ведьма лесная.

– Дедушка, помоги и мне выбраться отсюда.