Распутница

– Я… я прошу прощения. Я не собиралась здесь спать! Наверное, тебе захотелось покурить… а я…

Фернандо прервал мое бормотание жестом, который позволял сделать вывод, что сегодня он, вероятно, чересчур много выпил.

– Думаю, что я уже и так выкурил слишком много сигар и выпил чересчур много вина. Моего уважаемого падре тетя благополучно доставила в постель, а моя невеста уже тоже отошла ко сну. Она предположила, что я застану тебя здесь, как обычно уснувшей над какой-нибудь нелепой книгой. Что-нибудь по медицине вместо романов, а? Продолжай в том же духе, сестренка, и ты кончишь так же, как бедная тетя, – без мужика!

На несколько мгновений меня переполнила ярость, возникло острое желание запустить в него чем-нибудь тяжелым. Однако я сдержала себя и холодно сказала:

– Думаю, тетя Чэрити просто счастлива, что ею не помыкает какой-нибудь грубый мужлан! А что касается книг, которые я читаю… Я не твоя сестра, Фернандо, и не нуждаюсь в твоих наставлениях!

– Ты, конечно, моложе и вполовину не так красива, как она, – сказал Фернандо, как будто и не услышав моих слов, – но иногда ты все же слишком напоминаешь свою мать. Особенно сейчас, когда в твоих глазах пляшут черти. Так ты поэтому напоминаешь мне, что ты не моя сестра, да? Ты такая же пута, как и она?

Я попыталась встать, но была настолько рассержена, испугана и смущена, что ноги меня не слушались.

– Ты не отвечаешь? Или ты согласна? А?

Теперь Фернандо стоял прямо передо мной, заслоняя собой свет пламени и тепло, идущее от камина. Мне внезапно стало холодно и – хуже того – страшно. Я стиснула зубы, чтобы они не застучали, и отчаянно попыталась найти слова, достаточно резкие и спокойные, чтобы привести его в чувство. Если бы папа или тетя Чэрити услышали то, что он сейчас сказал…

Я не замечала, что вжалась в кресло так, как будто хотела растечься по нему. Но тут пальцы Фернандо ущипнули меня за щеку. Я громко закричала от боли и страха.

– Ты боишься мне отвечать, а, маленькая ведьма? О да, я слышал все, что о тебе судачат! И не думай, что я не заметил, как ты разговаривала с лошадьми и они становились послушными, и не только лошади – даже тот свирепый бык, который никого больше к себе не подпускает! У тебя глаза ведьмы; мне приходится избегать их взгляда и избегать тебя! Какая же ты была навязчивая, все время тогда нас преследовала…

Я почувствовала, как во мне поднимается ярость, прогоняя прочь страх. А затем вернулась способность здраво рассуждать. Фернандо пьян. Сейчас он не контролирует свои слова и поступки и, вероятно, потом о них и не вспомнит. Я уже видела раньше, как он поступал с теми, кто пытался ему противоречить, и сейчас ощущала проснувшуюся в нем, едва сдерживаемую жажду насилия, подогретую алкоголем. «Будь осторожнее! – предупреждал меня внутренний голос. – Будь очень осторожна!»

Все еще потирая щеку, я поспешила сделать то, что напрашивалось само собой. Изобразить смущение и замешательство. Сделать вид, что не слышала или не поняла большую часть из того, что он говорил.

– Фернандо… зачем ты сделал мне больно? Что ты имел в виду, когда говорил все эти ужасные вещи? Ты прекрасно знаешь, что я не вправе в чем-либо обвинять…

На этот раз он буквально поднял меня на ноги и прорычал прямо в лицо:

– Тогда скажи мне: сколько мужиков у тебя было? Ты еще не догнала свою мать?

Он встряхнул меня так, что мои небрежно заколотые волосы рассыпались по лицу и плечам. Затем, отпустив так же внезапно, как и схватил, он нехорошо засмеялся и вновь пустил в ход руки – одна больно сдавила мне грудь, а другая…

– Нет! – Я думаю, что моя ярость была такой же пылающей, как конец раскаленной кочерги, которая неожиданно оказалась у меня в руках. Видимо, Фернандо что-то понял: по моему взгляду было ясно, что я готова его убить или искалечить, если он попытается вновь ко мне прикоснуться. – Нет и нет! – почти беззвучно повторила я со всей силой своей ярости и пережитого унижения. – Пойми, Фернандо: я не Лоретта, я не такая, как моя мать! Я сама по себе, понял? Я Триста, и мне все равно, что обо мне скажут или подумают – хоть ты, хоть кто-нибудь другой. Я сама знаю, что сделала и чего не сделала и что это значит для меня. Когда я… если я позволю мужчине прикоснуться ко мне… хотя бы поцеловать, то я сама выберу этого мужчину… и время… и… и место! Но сейчас, я думаю… я считаю, что скорее останусь тем, кто я есть… или стану монахиней, как Консепсьон Аргуэльо. И если… если твои манеры обычны для отношений между мужчиной и женщиной, то я предпочитаю не испытывать этого вновь. Никогда!

– Так ты еще девственница? И ни один мужчина…

Но я уже плакала от разочарования и гнева. Я ненавидела себя за это проявление слабости, ненавидела Фернандо за то, что он сделал, и в то же время испытывала к нему жалость. Я жалела его за то, что он наверняка очень любил мою легкомысленную мать – со всей юношеской страстью.

– Фернандо, пожалуйста, уходи. Через неделю ты женишься на моей самой близкой подруге Мари-Клэр и тебе предстоит заботиться о ней, а не обо мне! – Я надеялась, что мой голос не дрожит и в нем не заметно отчаяния. – И так как я… мы оба понимаем, что ты сейчас не в себе, будет лучше, если мы забудем обо всем, что сейчас произошло.

– Твое оружие уже остыло, а твое неожиданное сопротивление, я думаю, просто притворство! Хуже притворства! Возможно, как твой старший брат, я должен выяснить для себя, правду ли ты только что наговорила. Ты знаешь, что к тебе уже сватались? Муж будет ожидать…

– Если ты сделаешь еще один шаг, Фернандо, я тебя искалечу. Из тех «нелепых» книжек, которые я так люблю читать, я много узнала об анатомии, а кроме того, я умею очень громко кричать. Так как, начинать?

Хотя мой голос и дрожал, но я говорила совершенно серьезно, и, думаю, Фернандо это понял. Долю секунды он колебался, затем пожал плечами и даже попытался изобразить на лице подобие улыбки:

Я верю, что ты действительно способна на это! Ну-ну! Ты превратилась просто в мегеру! Возможно, какой-то мужчина когда-нибудь захочет тебя приручить, если сочтет, что ты этого стоишь! – Он отвесил мне подобие иронического поклона и, повернувшись, не очень уверенной походкой направился к двери. Но прежде чем закрыть ее за собой, Фернандо оглянулся через плечо и сказал, засмеявшись странным смехом: – Надеюсь, что ты будешь тщательно охранять свою добродетель, моя сводная сестричка! Потому что однажды, когда я стану главой семьи, я захочу убедиться, что отдаю одному из своих друзей неиспорченный товар. Надеюсь, ты меня поняла? Buenas noches, Триста querida![2]

Я бросилась к двери и поспешно заперла ее. Меня трясло как в лихорадке. Я могу остаток ночи провести здесь, а утром объяснить, что, как обычно, заснула за книгой. Тетя Чэрити поймет… а что подумает Фернандо, меня больше не заботит. Он женится на Мари-Клэр, а я… Что ждет меня в будущем?

Глава 2

– Браво, юная леди! – послышался вдруг незнакомый мужской голос.

Вздрогнув, я повернулась и увидела в углу комнаты его обладателя. Это был высокий мужчина лет сорока. Глаза его насмешливо улыбались.

– Кто вы такой? – с испугом спросила я. – И как сюда попали?

– Я друг мисс Виндхэм. А как я попал сюда – сами догадайтесь. Кстати, мой вам совет: в следующий раз решите, чего вам действительно хочется. Возможно, и кочерга не понадобится.

Слова незнакомца меня возмутили.

– Это… это просто безобразие, что вы подслушиваете, а затем еще позволяете себе давать советы… в том, что вас вовсе не касается… Пусть даже вы друг тети – я хочу сказать, мисс Виндхэм, – но это не оправдывает недостатка у вас… у вас…

– Такта или хороших манер? Должен признаться, что меня до сих пор обычно обвиняли в их полном отсутствии. Но что касается вас, юная мисс… Если бы вы были моей племянницей – или, упаси Бог, дочерью, – я бы определенно позаботился, чтобы вас, как испанскую девственницу, каждый вечер запирали на ключ. А днем приставлял бы к вам дуэнью, которая следила бы за каждым вашим шагом. Ваш драгоценный Фернандо мог вас изнасиловать, если бы был чуть более решителен или чуть менее пьян. Вы этого еще не поняли? Или вы на самом деле только этого и хотели?

2

Спокойной ночи, дорогая Триста! (исп.)