Страница 215 из 250
Более того, и это лучше всего, он не может восстать, если бы и захотел. Властям, которых дал нам Бог, мы не можем повелеть удалиться! Никоим образом. Сам Великий Могол, наиболее богато расшитый, созданный портным Брат Солнца и Луны, не может сделать этого. Но Аравийский Муж, в одежде, собственноручно заштопанной, с черными горящими глазами, пылающим сердцем повелителя прямо из центра Вселенной, а равно с грозной «подковообразной жилой» вздымающегося гнева на челе, вспышками молнии (если вы хотите принять это за свет), которая бьется в каждой его жиле, – он восстает. Он говорит властно: «Богато расшитый Великий Могол, созданный портным Брат Солнца и Луны! Нет, Я не удаляюсь! Ты должен повиноваться мне или удалиться!» И так это и происходит: богато расшитые Великие Моголы и все их потомство, до настоящего часа, повинуются этому мужу самым удивительным образом; и предпочитают не удаляться.
О, брат, бесконечным утешением для меня в этом неорганическом мире, который до сих пор столь сильно гнетут шарлатаны и, так сказать, гнетут кошмары, гнетет ад, является то, что непослушание Небесам, когда они направляют какого бы то ни было посланника, было и остается невозможным. Этого нельзя сделать. Никакой Могол, великий или малый, не может этого сделать. «Покажите самому глупому комку земли, – говорит мой неоцененный Германский друг, – покажите самой тщеславной голове в перьях, что здесь – душа, более высокая, чем его; если даже его колени отвердели, как лед, он должен сдаться и почитать».
Поучительная глава
Несомненно, было бы безумной фантазией ожидать, чтобы какая бы то ни было моя проповедь могла уничтожить Маммонизм; Бобус из Хаундсдича, вследствие каких бы то ни было моих проповедей, стал менее любить свои гинеи и более – свою несчастную душу! Но есть один Проповедник, проповедь которого действительна и постепенно всех убеждает. Его имя – Судьба, Божественное Провидение, и его Проповедь – непоколебимый Ход Вещей. Опыт взимает страшно высокую плату за учение; но он учит как никто132!
Я возвращаюсь к отказу доброго Квакера, Друга Прюденса, от «семи тысяч фунтов в придачу»133. Практическое заключение Друга Прюденса сделается постепенно заключением всех разумных людей практики. По теперешнему плану и принципу Работа не может продолжаться. Рабочие Стачки, Рабочие Союзы, Чартизм; смута, грязь, ярость и отчаянное возмущение, становящееся все более отчаянным, будут идти своим путем. По мере того как мрачная нужда укореняется среди нас и все наши прибежища лжи одно за другим распадаются в клочки, сердца людей, ставшие теперь наконец серьезными, обращаются к прибежищам правды. Вечные звезды снова начинают светить, коль скоро становится достаточно темно.
Мало-помалу можно будет слышать, как многие Промышленные Хранители законов, не позаботившиеся, однако, о том, чтобы составлять законы и хранить их, окруженные отчаянным Тред-юнионизмом и анархическими Бунтами, станут говорить сами себе: «К чему скопил я пятьсот тысяч фунтов? Я рано вставал и поздно ложился; морил себя работой и в поте лица моего и души моей стремился нажить эти деньги, для того чтобы стать у всех на виду и пользоваться каким-нибудь почетом среди моих людей-братьев. Мне надо было, чтобы они почитали меня, любили меня. И вот – деньги, собранные всей кровью моей жизни; а почет? Я окружен грязью, голодом, яростью и закоптелым отчаянием. Меня никто не почитает; мне даже едва завидуют; лишь безумцы да холопская порода самое большее, что завидуют мне. Я у всех на виду, – как мишень для проклятий и камней. Благо ли это? Пятьсот скальпов висят у меня в вигваме. О, если бы Небу было угодно, чтобы я искал чего-нибудь другого, а не скальпов; о, если бы Небу было угодно, чтобы я был Борцом Христианским, а не Чактауским! О, если бы я правил и боролся не в духе Маммоны, а в духе Божьем! Если бы я был окружен сердцами народа, которые бы благословляли меня, как истинного правителя и вождя моего народа! Если бы я чувствовал, что мое собственное сердце благословляет меня и что меня благословил Господь горе вместо Маммоны низу, – вот это действительно было бы что-нибудь. Прочь с глаз моих, вы, нищенские пятьсот скальпов в тысячных банковских билетах. Я хочу заботиться о чем-нибудь другом – или признать мою жизнь трагическим ничтожеством!»
«Скалистый уступ» Друга Прюденса, как мы это назвали, постепенно откроется для многих людей, для всех людей. Постепенно, теснимый снизу и сверху, Стигийский грязный потоп Laissez faire, Спроса и Предложения, Наличного платежа, как единственной Обязанности, будет убывать со всех сторон. И вечные горные вершины, и безопасные скалистые основания, которые достигают центра мира и покоятся на самой сущности Природы, снова выступят из воды, дабы люди могли основываться на них и строить на них. Когда поклонники Маммоны начнут мало-помалу делаться поклонниками Бога, а двуногие хищники – делаться людьми и Душа вновь почувствуется в сильно бьющемся слоновом механическом Анимализме нашей Земли, это будет снова благословенная Земля134…
Но поистине прекрасно видеть, как грубое царство Маммоны трещит со всех сторон; дает верное обещание умереть или быть измененным. Странная, холодная, почти призрачная заря занимается даже в самой стране Янки. Мои Трансцендентальные друзья135 возвещают внятным, хотя несколько длинноволосым, неуклюжим образом, что Демиург-Доллар низвергнут с престола. Новые, неслыханные Демиургства, Священства, Аристократии, Возникновения и Разрушения уже видятся в заре наступающего Времени. Кронос низвергнут с престола Юпитером; Один – святым Олафом; Доллар не может вечно править на Небе. Да, я считаю, что не может. Социнианские Проповедники136 покидают свои кафедры в стране Янки, говоря: «Друзья, все это обратилось в разноцветную паутину, должны мы, к сожалению, сказать!» – и удаляются в поле, чтобы возделывать гряды лука и жить воздержанно растительной пищей. Это весьма замечательно.
Старый божественный Кальвинизм заявляет, что его старое тело распалось ныне в лохмотья и умерло. Его печальный призрак, лишенный тела, ищет новых воплощений, снова завывает в ветре – все еще призрак и дух, но предвозвещающий новый Духовный мир и лучшие Династии, чем Династия Доллара.
Да, Свет местами проникает в мир. Люди любят не тьму; они любят свет. Глубокое чувство вечной природы Справедливости проглядывает всюду среди нас, – даже сквозь мрачные глаза Эксетер-Холла137, невысказанная религиозность борется, хотя и очень беспомощно, чтобы высказаться в Пюзеизме и тому подобном. В нашем Ханжестве, которое в целом достойно осуждения, сколь многое не может быть осуждено без сострадания; мы едва не сказали: без уважения! Нечленораздельное достоинство и истина, которые заключаются в Англии, все еще простираются вниз, до Оснований138…
…Эту благородную упавшую или еще не рожденную «Невозможность», – ты можешь воздвигнуть ее. Ты можешь, трудом души твоей, возвести ее в светлое бытие. Эта крикливая пустая Действительность, с миллионами в карманах; слишком «возможная», несущаяся мимо с расшитыми трубачами, трубящими вокруг нее, и со всем миром, сопровождающим ее в качестве немых или громогласных холопов, – ты не сопровождай ее. Или не говори ей ничего, или скажи глубоко в своем сердце: «Громкотрубящее Небытие! Никакая сила труб, платежей, Лонгакрского искусства или всего человеческого холопства не сделают тебя Бытием; ты – Небытие и обманчивый Призрак, проклятый более, чем это кажется. Проходи, во имя Дьявола, непочитаемое по крайней мере одним человеком, и оставь путь свободным!»
Не на равнинах Илиона или Лациума, совершенно иных равнинах или местах могут отныне быть совершаемы благородные дела. Не на равнинах Илиона, насколько менее – в гостиных Мейфэра139! Не в победе над несчастным братом-Французом или над Фригийцами; но в победе над ётунами Мороза, Исполинами Болот, Демонами Раздора, Праздности, Несправедливости, Неразумия и Хаоса, вновь воцарившимися. Ни один из древних Эпосов более не возможен. Эпос Французов или Фригийцев был сравнительно невысоким Эпосом. А эпос Ухаживания и Кокетства, что это такое? Нечто, что исчезает при пении петуха, начинает чуять утренний воздух! Охраняющая охоту Аристократия, как бы успешно она ни «запускала свои леса», не может избежать Искусного Ловчего. Охота может быть хороша; затем она может быть безразлична, и мало-помалу ее совсем не будет. Последняя Куропатка Англии, Англии, где миллионы людей не могут добыть хлеба на пропитание, будет застрелена и прикончена. Аристократы с обросшими подбородками найдут себе иную работу, чем забавляться игрой в серсо.