Страница 207 из 250
И тем не менее существует на худой конец хоть одна Литургия, которая навеки остается неприкосновенной: именно (по примеру древних Монахов) – Молитва в Труде. И поистине Молитва, которая совершается в специальных капеллах, в установленные часы, а не живет всегда с человеком, возносясь от всякого его Труда и действия, во все моменты, освящая их, – чему она когда-нибудь служила? «Труд есть Поклонение»; да и притом в высшем смысле, в таком, что, при настоящем положении всякого «поклонения», едва ли кто может вполне раскрыть его. Кто хорошо постигнет его, тот постигнет Пророчество всех Будущих Времен; последнее Евангелие, которое заключает все остальные. Его собор – Собор Необъятности; видел ли ты его? Его купол – из звезд Млечного пути. Он выстлан зеленой мозаикой суши и океана, а вместо алтаря у него поистине Звездный престол Вечного. Его литания и псалмопение – благородные поступки, героический труд, страдание и истинные излияния сердец всех Доблестных между Сынами Человеческими. Его церковная музыка – древние Ветры и Океаны и глубоко звучащие нечленораздельные, но в высшей степени выразительные голоса Судьбы и Истории, – всегда небесные, как и в древности. Среди двух великих Безмолвий:
…Безмолвны
Над нами – созвездья,
Под нами – могилы!
Между этими двумя великими Безмолвиями разве не раздаются и не несутся, как мы сказали, в самое естественное время, но самым сверхъестественным образом все Шумы человеческие?
Я хочу поместить здесь также отрывок, в более низком стиле, из «Aesthetische Springwürreln»113 Зауэртейга. «Поклонение? – говорит он. – Прежде чем весь этот пустой шум Болтовни наполнил человеческие головы и мир лежал еще в молчании, а сердце было искренне и открыто, – многое было Поклонением! Для первобытного человека все доброе, что бы ни случилось, нисходило к нему (как это в действительности всегда и бывает) прямо от Бога. Какая бы обязанность ни выяснялась для него, ее предписывал Всевышний Бог. И в настоящий час я спрашиваю тебя: «Кто же иначе?» Для первобытного человека, в котором обитала Мысль, эта Вселенная была вся – Храм; Жизнь – вся Поклонение.
Например, разве не заключается Поклонение в простом Мытье? Это, может быть, одна из наиболее нравственных вещей, делать которую, при обыкновенных обстоятельствах, во власти человека. Разденься, сядь в ванну или хотя бы только в чистый колодезь или в проточный ручей – и вымойся там, и будь чист! Ты выйдешь оттуда более чистым и более хорошим человеком. Это сознание полной внешней чистоты, того, что к твоей коже больше не пристает никакое постороннее пятно несовершенства, – какими лучами оно тебя освещает в ясном, символическом влиянии, до глубины твоей души! В тебе усилилось стремление ко всевозможно хорошим вещам. Древнейшие Восточные Мудрецы с радостью и священной благодарностью так это и чувствовали, – равно как и то, что это было даром и волею Творца. Чьей же иначе? С древнейших времен на Востоке это – религиозная обязанность. И герр профессор Штраус114, когда я предложил ему этот вопрос, не мог отрицать, что это так еще теперь и для нас, на Западе! Когда этот темный закопченный Рабочий выходит из своей дымной фабрики, – какова первая обязанность, которую я предписал бы ему и для исполнения которой предложил бы мою помощь? Чтобы он очистил свою кожу. Может ли он молиться каким-нибудь установленным образом? Этого нельзя знать вполне, но с помощью мыла и достаточного количества воды он может вымыться. Даже тупые Англичане чувствуют что-то в этом роде; у них есть поговорка: «Кто чист, тот Богу мил»; а между тем никогда, ни в одной стране не видел я хуже вымытых рабочих людей и в климате, пропитанном самой мягкой дождевой водой, такого скудного количества бань!» Увы, Зауэртейг, у наших «рабочих людей» теперь не хватает даже картофеля, какие же «обязанности» можешь ты им предписывать?
Или бросим взгляд на Китай. Наш новый друг, тамошний Император, – это Первосвященник трехсот миллионов людей, которые все живут и работают вот уже много столетий: настолько подлинно покровительствует им Небо, и потому они должны иметь какую-нибудь «религию». Этот Император-Первосвященник действительно имеет религиозную веру в некоторые Законы Неба. Соблюдает, с религиозной ревностью, «три тысячи церемоний», данные мудрыми людьми около шестидесяти поколений тому назад, как четкий список помянутых законов, – и Небо, по-видимому, заявляет, что этот список не совершенно неточен. У него немного обрядов, у этого Первосвященника-Императора. Вероятнее всего, он думает вместе с древними Монахами, что «Труд есть Поклонение». Наиболее публичный Акт Поклонения, им совершаемый, есть, по-видимому, торжественное проведение Плугом в известный день по зеленому лону нашей Матери-Земли, когда Небеса после мертвой, черной зимы снова пробудят ее своими весенними лучами, отчетливой красной Борозды – знак, что все плуги Китая должны начинать пахоту и поклонение! Это весьма замечательно. Он, на виду у Видимых и Невидимых Сил, проводит свою отчетливую красную Борозду, говоря и молясь, в немом символизме, о столь многом, в высшей степени красноречивом!
Если спросить этого Первосвященника: «Кто сотворил его? Что станется с ним и с нами?» – то он сохранит полную достоинства сдержанность; сделает движение рукой и первосвященническими очами по неисследимой глубине Неба, «Цзинь», лазурного царства Бесконечности, как бы спрашивая: «Разве можно сомневаться, что мы сотворены вполне хорошо? Разве может что-нибудь, что дурно, случиться с нами?» – Он и его триста миллионов (это их главная «церемония») ежегодно посещают Могилы своих Отцов. Каждый – Могилу своего Отца и своей Матери; и там, одинокий, в молчании, с каким только может «поклонением» или иною мыслью, – стоит торжественно каждый. Над ним божественные Небеса в полном молчании; божественные Могилы, и эта божественнейшая Могила, в полном молчании, – под ним. Биение его собственной души, если у него есть какая-нибудь душа, лишь оно одно слышно. Поистине, это может быть своего рода поклонением! Поистине, если человек не может бросить взгляда в Вечность, смотря сквозь этот портал, – сквозь какой иной стоит ему пытаться смотреть?
Наш друг Первосвященник-Император милостиво, хотя и с презрением разрешает всяким Буддистам, Бонзам, Талайпонам115 и прочим строить кирпичные Храмы на свободных основаниях; поклоняться с каким угодно пением, бумажными фонарями, шумным гвалтом и делать ночь отвратительной, раз они находят в этом какое-нибудь утешение. Милостиво, хотя и с презрением. Он – Первосвященник более мудрый, чем думают многие! До сих пор он – единственный верховный Властитель или Священник на этой Земле, сделавший определенную систематическую попытку подойти к тому, что мы называем последним выводом из всякой религии: «Практическому Поклонению Героям» – он непрестанно, с истинной заботливостью, любым возможным путем, пересматривает и просеивает (можно сказать) все свое громадное население в поисках Мудрейших, рожденных в нем, каковыми Мудрейшими, как природными королями, эти триста миллионов людей и управляются. Небеса, по-видимому, поддерживают его до некоторой степени. Эти триста миллионов в настоящую минуту производят фарфор, кантонский чай, с неисчислимым количеством других вещей, – и борются под знаменем Неба, против Нужды, – и у них было меньше Семилетних войн, Тридцатилетних войн, Войн Французской Революции и адских битв друг с другом, чем у некоторых иных миллионов!
Даже в самой нашей несчастной, безумной Европе разве не раздавались в эти последние времена религиозные голоса – религией новой и в то же время древнейшей, совершенно неоспоримой для сердец всех людей? Я знаю тех, которые не называли и не считали себя «Пророками», совсем напротив. Но которые в действительности могли бы быть новыми мелодическими Голосами из вечного Сердца Природы, душами, навеки почтенными для всех, кто имеет душу. Французская Революция есть одно явление; поэт Гете и Германская Литература как дополнение и духовный показатель ее – другое. Так как прежний Светский, или Практический, Мир погиб в огне, то не видно ли пророчества и зари нового, Духовного Мира, родственного более благородным, обширным, новым Практическим Мирам? Жизнь Античной набожности, Античной правдивости и героизма стала снова возможной, действительно видна для большинства современных людей. Явление, которое, как оно ни бесшумно, по своему величию не может быть сравнено ни с каким другим.