Страница 1 из 4
ЛИДИЯ ОБУХОВА
Доброслава из рода Бусова
Место, где человек родился, он называет родиной. Страна, издавна заселённая дедами и отцами, становится ему отчизной, отечеством.
Мы живём на русской земле и считаем её своей по праву. Но ведь и до нас здесь обитали люди, и для них она была родиной!
Предки наши — славяне в стародавние времена назывались по-разному: россы, анты, сколоты… Они первыми прорубались с топором в руках сквозь дремучие леса, давали рекам свои названия, расчищали пашни. И всегда держали наготове копьё с костяным — а позже железным — наконечником, лук с калёными стрелами. Земля не была миролюбивой. То с востока наваливались кочевники-гунны. То от западных пределов двигались германские племена — свирепые готы. Анты-пахари вели с ними долгие войны.
ЧЕТВЕРО НА РЕКЕ
Однажды, в пору предлетья, по извилистому руслу лесной реки плыли четыре тяжело гружённых челна. Их поклажей были кожаные мешки с драгоценным куньим мехом, кадушками мёда прошлогоднего сбора, да ещё воск, да веприные окорока, копчённые в ольховом дыму, да сушёный боровой гриб.
Четверо кормщиков были из племени дебрян, Белай, Новко и Познан — с одного городища. Распуга пристал уже по дороге. Молод он годами, но крепок мышцами. Звериные шкуры, что добыты за год, родичи-охотники доверили ему без опаски. Голос у Распуги такой зычный, грубый, что, бывало, и птицы падали с веток! Любое зверьё распугает!
В те времена имя давалось человеку дважды. Младенца называли с ласковостью Мизинчиком, Пташкой, Подарочком, Лебедёнком. Когда в отроке начинал проявляться нрав, становилось видно: умён он и шустр либо уродился тугодумом и увальнем. Тогда и прилеплялось другое имя, данное по его нраву.
Белай ещё в малолетстве был тих, задумчив. Вырезал из бузинных веточек дудочки. Светлые волосы, подхваченные поперёк лба лычкой, падали ниже плеч.
Про старого Познана шла молва, что он человек бывалый. Ходил речными путями к днепровским кручам, где речка Почайна впадает в Днепр. Возле лесистых холмов — через несколько столетий здесь встанет город Киев! — собиралось челноков и ладей видимо-невидимо. Вели торг. Иные поворачивали обратно к дому; другие пускались в плавание до самого моря. Греки-мореходы называли его Понтом Эвксинским — Морем Гостеприимным, анты-пахари именовали Красным или Красивым.
К Понту Познан не хаживал, но до днепровских порогов, где река делает крутой изгиб к востоку, добирался. Видел греческие быстроходные парусники и купеческие римские корабли, что спешили раньше других скупить по дешёвке славянское зерно. Про многое вызнал на своём веку Познан. Оттого и имя ему такое.
Безусый Новко ничем особым пока не выделялся. Он родился в тот год, когда его семья с великим трудом расчистила под пашню болотистый угол в лесу. Деревья сначала валили, потом жгли и в золу бросали зёрна. Славно уродила нови́на! Отсюда и пошла кличка младшему сыну: Новко да Новко…
Весь долгий день кормщики работали без устали. Гребли, отталкиваясь от мелей и перекатов шестами. Привычное дело, а к вечеру и у них от надсады ломило плечи.
Ещё засветло приставали к берегу, вытаскивали челны носами на песок. Разложив костёр, подкидывали в пламя еловые ветви. Верили, что смоляной дым охраняет от всякой нечисти.
Пока юный Новко ставил в омутке плетённую из ивовых прутьев вершу, чтоб за ночь набежал улов, путники варили в глиняном горшке просяную кашу.
Трое младших впервые покинули дом. Они во всём доверялись Познану. Тот охотно наставлял:
— Как выйдем к Днепру, поклонимся ему, изопьём водицы, так увидим при устье огороженное селенье. Издавна живёт здесь род из племени славнов. Славны — люди добрые, к пришельцам щедры: напоят, накормят досыта. Обольют горячие камни водой — попаримся всласть! Хозяюшки постирают нам рубахи, высушат на ветру. На Днепре всегда ветрено. А уж к вечеру непременно соберутся послушать наших рассказов, поплясать под музыку. Ты, Белай, не поленись, настрой гусли. Пусть знают, что и в дебрянском краю водятся игрецы!
НЕМАЯ ДЕВОЧКА
Лишь на четвёртые сутки изгибистое русло лесной речки расширилось, и над водой закружились днепровские чайки.
Познан напряжённо вслушивался: не донесётся ли от близкого городища петушиный крик? Время шло к полудню.
…Наконец речка сделала последний поворот, вынырнула из ивовых зарослей — и перед путниками открылся Днепр синими волнами.
— Обогнём косу — враз увидим городище! — радовался Познан.
То, что вскоре предстало их взорам, погасило улыбки. Частокол вокруг городища был сожжён, корьё на крышах обуглено. Поперёк узких проходов между жилищами лежали убитые. Кто мечом порублен, у кого из груди стрела торчит. Одежда со многих сорвана, женские бусы втоптаны в грязь.
Молча бродили дебряне, ища живую душу, — и не находили никого! Кое-где угловые столбы обрушились, загородили вход в землянку.
— Эй, есть тут кто? — окликал Распуга, заглядывая внутрь.
Ответа не было. Он поднял с порога детскую глиняную погремушку, внутри которой беззаботно перекатывалась горошина, и с немой яростью озирался по сторонам.
— Да здесь, никак, побывали готы, рыжие собаки! — воскликнул с удивлением Познан. — Ведь был слух, что князь Бус с готами нынче в мире?
Никто ему не отозвался. Княжеские дела мудрёные, что могли смыслить в них юнцы, живучи за тридевять земель?! Понурившись, они сидели на дубовой колоде.
— Что ж, — сказал Познан с глубоким вздохом, — мёртвых не воскресить. Похороним их хотя бы по нашему обычаю, чтобы волки и вороньё не растаскали сирые кости.
Они стали подбирать убитых. Бережно складывали тела на холме ряд к ряду. Обложили берёзовыми стволами, прикрыли сухими ветками, окопали широким рвом. Неглубокий этот ров тоже заложили всем, что могло гореть: соломой, поленьями, лесным сушняком, щепками, дрекольем. Подожгли сперва большой костёр, потом запалили малые костерки вокруг. Густой жёлтый дым скрыл от глаз погребальное место.
Подошло время трогаться в путь; солнце взошло.
Вдруг Новко насторожился: ему почудился слабый стон. Все четверо сбежались к обломкам жилища. Распуга подставил мощное плечо, поднатужился, приподнял обгорелое бревно. Новко ящеркой проскользнул внутрь. Выбираясь ползком, вытащил наружу девочку. Глаза у неё были закрыты. Голова моталась, как у неживой. Но кровь из ран ещё сочилась, и с губ слетали тихие стоны.
— Жива она, жива! — вскричал Белай, укладывая найдёныша на траву.
В кожаном ведёрке принёс воды. Познан острым ножом с горбатой спинкой отрезал косички, чтобы обмыть на затылке запёкшуюся кровь. Вправил вывихнутую руку. Несмотря на сильную боль, девочка не вскрикнула, не открыла глаза.
Путники смотрели на неё в некоторой растерянности: как им поступать дальше?