Страница 2 из 4
Когда-то весь город умещался на холме между реками Клязьмой и Лыбедью. Это место называют до сих пор Мономаховым городом.
Вокруг Мономахова города шли насыпные земляные валы, поверх валов высились бревенчатые стены.
Город был как обширный общий дом, а вместо дверей навешивались крепкие широкие ворота: сквозь них могли не только пройти пешие, но и проехать всадники или гружёные возы. При первой тревоге ворота захлопывались.
Многое помнили эти ворота! Через них уходили войска на битвы и возвращались с победой. Через них прошёл Александр Невский. И Дмитрий Донской отправлялся на Куликовскую битву…
— Но ворот-то золотых всё-таки не видно! — скажет приезжий. — Одна арка.
Это верно. Ворот уже давно нет. Пожалуй, с тех пор, как города перестали запираться. А когда-то створы ворот были из дуба и обиты листами золочёной меди. Можно себе представить, как заманчиво, празднично блестели они на ярком солнце! Каждый, кто подъезжал к городу, думал с волнением и радостью: что-то его ждёт там, за Золотыми воротами?!
Андрей Рубллёв — ученик Даниила Чёрного
В конце апреля 1408 года Андрей Рублёв и его учитель Даниил Чёрный выехали в тряских возках из Москвы, чтобы расписать заново после пожара Успенский собор во Владимире.
Они торопятся. Дорога не близкая. Недели две надо добираться до города Владимира. До реки Клязьмы — на возках, а вниз по реке — на лодках.
Орда поутихла после того, как Дмитрий Донской в 1380 году разбил её главные силы на Куликовом поле.
Великим князем в Москве сидит теперь сын Донского — Василий Дмитриевич. Он и задумал подновить обветшавший владимирский храм. Покой на Руси, тишина. Когда ещё и заниматься художествами?..
Андрей Рублёв молод, всё ему нравится в мире. Он подходит к краю обрыва, жадно устремляет взгляд на речную пойму.
Будто серебряные блюда, блестят не сошедшие с лугов весенние воды — в старицах, бочагах, колдобинах, разливных озерках.
Андрей оперся плечом о ствол берёзы. На тропе, после ночного дождя, остались чистые светлые лужицы, и так они дрожат и переливаются под редким ветерком, что подумаешь: отсюда и должны пить певчие птицы!
Замечтавшись, Андрей не заметил, как подошёл седобородый Даниил.
— Любо? — спросил учитель.
— Красота несказанная, отче! Звонкость во всём.
— Такими красками и пиши.
Майские дни светлы и длинны. Как будто специально созданы для работы!
Подрясник пестрит пятнами. Волосы подвязаны ремешком, чтобы не падали на глаза. Ведь художник стоит долгими часами на деревянных подмостках, стараясь дотянуться кистью до высоких стен и сводов.
Мальчишка на помосте подаёт горшочек с краской и вдруг прыскает в кулак:
— А вот эта, сбоку, с повязкой на лбу, ну чистая Дунятка!
— Кто такая Дунятка? — рассеянно спрашивает Рублёв.
— Да сеструха моя. Я мизинный, младший. А она старшая. Красава!
Андрей Рублёв усмехается. Он пишет праздник всей Руси. А картина называется «Страшный суд». Но чего страшиться народу, который честно оборонил свою землю и теперь честно трудится на ней? «Всем найдётся у меня место, — думает он. — И безвестной Дунятке тоже».
Нет, никто ещё не расписывал храмы подобно Рублёву! Раньше богомазы писали лики гневные, немилостивые. Краски ложились тяжело, тускло.
А у Рублёва фигуры словно омывало весенним воздухом. «Верьте будущему. Оно прекрасно», — убеждал великий художник.
…Мерцают на старых стенах, на потемневшем дереве прекрасные лица, статные фигуры в синих, розовых, зелёных плащах. Одел их художник в цвета заклязьминских лугов и рассветного неба.
До сего дня славны имена Андрея Рублёва и Даниила Чёрного.
Осенью 1893 года
В самом начале сентября 1893 года Владимир Ильич Ленин — ему тогда было двадцать три года — направлялся из Казани в Москву. По пути он решил заехать во Владимир, чтобы встретиться с одним человеком, которого считал своим другом, хотя они никогда не виделись. Их сблизила общая мечта о революции. Звали этого человека Николай Евграфович Федосеев.
Федосеев организовал в Казани первые кружки, где изучались книги Карла Маркса, его учение о пролетарской революции. В одном из таких кружков занимался юный Володя Ульянов.
Вся жизнь Николая Евграфовича Федосеева была полна лишений. Царские жандармы преследовали его повсюду. Аресты и ссылки следовали друг за другом. Поэтому Владимир Ильич никак не мог с ним встретиться, и они только переписывались.
Когда Ленин приехал во Владимир, он разыскал тихую улочку (сейчас она называется улицей Герцена), небольшой двухэтажный дом. В саду за низким забором с веток свешивались крутобокие яблоки. Они ярко блестели на осеннем солнце.
Всё было таким мирным, спокойным вокруг, что Ленин обрадовался. Вот сейчас он поднимется по скрипучей деревянной лестнице, и у двери его встретит сам Федосеев — в очках, с маленькой бородкой, в рубахе-косоворотке, не застёгнутой на верхнюю пуговицу… Сколько интересных разговоров возникнет у них за кипящим самоваром! О революционной борьбе, о планах будущей жизни в свободной России.
Но встреча не состоялась: Федосеев находился в тюрьме. А вскоре Николая Евграфовича сослали на холодные берега сибирской реки Лены. Там, в ссылке, он и погиб, веря в счастливое будущее России.
Ленин никогда не забывал Федосеева. Уже после Октябрьской революции, он отозвался о нём, как о необыкновенно талантливом и необыкновенно преданном своему делу революционере.
…А на том месте во Владимире, где недолго прожил сам Ленин, теперь сооружён памятник: несколько брёвен, словно часть исчезнувшего дома, и белая гладкая стела с надписью: «1893 год. Здесь был В. И. Ленин».
Как птица летает?
…Деревья обступили старый деревянный дом. Из его окон виден близкий пруд, ранней весной бледно-голубой ото льда, а осенью густо засыпанный яркими жёлтыми листьями. К вечеру, когда солнце опускается совсем низко, стволы деревьев тоже горят, как зажжённые факелы.
Из этого дома когда-то выбегал маленький мальчик.
Всё на земле ему было удивительно! Вот поляна, усыпанная шишками. Семена попали в почву, поднялась зелёная поросль. Шагу нельзя ступить, чтобы не задеть какую-нибудь будущую сосенку.
Вот мальчик остановился, задрав голову.
— Что ты увидал, Николенька? — спрашивает мать.
— Птицу.
Птицы интереснее всего! Каждую секунду тугой воздух взрезают острые ножички крыльев. Короткий писк, свист, щёлканье. Даже не понимая их языка, чувствуешь, что они перекликаются, как дозорные на высоких мачтах. Вот ворона пересекает облачное небо, распластав крылья. И, право, ворона тоже красивая птица, не хуже всех других.
Мальчик вырос, стал студентом, потом профессором. Его уже называли Николаем Егоровичем. Но подъезжая к родительскому дому, что в тридцати верстах от Владимира, он всё так же пытливо оглядывался вокруг.
Мучила прежняя загадка: почему воздух держит на себе летящую птицу? Тетради испещрены цифрами, чертежами. Птица тяжелее воздуха в двести раз, а человек в восемьсот раз! И всё-таки люди мечтают о завоевании воздуха! Но если им летать, то как?