Тайна черного камня

— Ты офицер, лейтенант. А не кисейная барышня. О прибытии не доложил! И сейчас на кого похож? На корабле не одна твоя невеста, там матросы, офицеры, там мой новый замполит с женой. А телеграмма эта не значит, что корабль вне опасности. Тайфун идет, Николай Остапович. Тайфун! Но терять надежды не следует. Трезво на все нужно смотреть, лейтенант! И потом, ты же, лейтенант, — мужчина. Начальник заставы, в конце концов!

Капитан Жибрун отчитывал лейтенанта не оттого, что и в самом деле был недоволен им. Нет, капитан понимал состояние молодого офицера, мчавшегося сюда на крыльях любви, которые вдруг надломились, и он рухнул в бездну, полный страха, сомнений, предположений. А надежд не так уж и много. Капитан и сам, когда начался тайфун, не мог оставаться в кабинете, приказал седлать лошадь и поскакал на пост технического наблюдения, чтобы узнать о корабле не по телефону, а самому читать радиограммы, самому запрашивать корабль. Он винил себя за то, что попросил Марушева взять на борт пассажиров, хотя поступил так, как поступал уже десятки раз до этого. А разве мог он на этот раз предположить, что так неожиданно взбесится океан? Он пытался оправдывать себя, но чувство вины не проходило. А когда радист начал все чаще и чаще ловить «SOS» — сигналы бедствия неизвестных судов, Жибрун расстроился окончательно. В это время и появился лейтенант Ракитский. Возбужденный, испуганный. И капитан не смог сдержать себя. Он заговорил гневно, искренне, и не только для того, чтобы вывести лейтенанта из полушокового состояния, но еще и потому, что хотел заглушить свои сомнения и свою тревогу.

Потом вдруг осекся и сказал совсем другим тоном:

— Рано казнишь себя. Поехали-ка в штаб. — Затем повернулся к начальнику поста и приказал: — О всех радиограммах сообщать немедленно!

До штаба комендатуры ехали молча. Лошади шли ходко, словно торопились оставить позади этот узкий участок каменистой земли, на который так зло катились волны и где не было никакого укрытия от тугого ветра, сбивающего с ног. Поторапливали коней и всадники. Они едва держались в седлах, почти легли на шеи лошадей и ухватились за гривы.

А небо вдруг словно опрокинулось. Начался ливень. Через несколько минут пограничники промокли до нитки. Кони пошли тише, осторожней, напряженно ставили ноги на мокрые и ставшие скользкими камни.

Мыс наконец остался позади, дорога стала лучше, и кони пошли быстрей. Вот и село. Ветер здесь тоже свистел и выл, метался между домами, хлестал пригоршнями дождя лошадей и всадников. Лошади зарысили. Сами, без понукания. Предвидели, наверное, что скоро уже будет конюшня. Тихая, теплая, сухая.

У крыльца штаба капитан Жибрун первым спрыгнул с коня и приказал:

— Расседлать, обтереть хорошенько, задать овса. А тебя, лейтенант, прошу ко мне.

Встретивший их дежурный офицер доложил капитану Жибруну, что на участке комендатуры никаких происшествий не произошло, связь с кораблем есть, но Жибрун, как только вошел в кабинет, сам позвонил на пост и попросил прочитать поступившие радиограммы. Последняя особенно обнадеживала: «14.40. Вышли в океан. На борту все живы и здоровы». Записал ее на перекидном календаре, оторвал листок и подал лейтенанту:

— Прочти, Николай Остапович.

Лейтенант не сразу понял, что от него хотят. Он стоял у порога и бесцельно крутил в руках мокрую тяжелую фуражку, смотрел на капли, падавшие с фуражки и куртки на крашеный пол, и не видел этих капель. Думал о Вале.

— Прочитай, говорю, радиограмму, — повторил капитан Жибрун, и тогда только Ракитский подошел к столу и нерешительно протянул руку за листком. Он боялся читать, боялся увидеть сообщение о трагедии. А когда прочитал: «Все живы и здоровы», вздохнул облегченно.

— Будем надеяться на лучшее. Ученики Горчакова корабль ведут. А тот из любых передряг выходил целым и невредимым, — проговорил будто самому себе Жибрун и, помолчав немного, приказал: — Раздевайся. Доложишь, как дела на заставе.

Но лейтенант Ракитский не успел раздеться. В кабинет коменданта вошел дежурный и сообщил:

— Старшина с «Горячей» докладывает: японскую шхуну выбросило на берег. Экипаж, кто остался жив, разбежался по лесу, в глубь острова. Застава начала поиск. К берегу несет еще две шхуны.

— Понятно! Начальника штаба ко мне. Седлать коней мне и лейтенанту Ракитскому. С нами — десять человек. — Жибрун будто рубил фразы. — Выезд через пять минут. Действуйте. — Подождал, пока выйдет дежурный, сказал лейтенанту: — Видишь, Николай Остапович, как получается. Ни поговорить, ни просохнуть некогда.

Через пять минут, как и наметил капитан Жибрун, группа пограничников выехала из комендатуры. Комендант сразу пустил коня в галоп, и они понеслись по лесной дороге, разрывая дождевые потоки. А ветер обгонял их, пытаясь сорвать всадников с седел. Но чем дальше углублялись они в лес, тем заметнее обессиливал ветер, только деревья стонали и скрипели. Теперь лес, которым всего несколько часов назад восхищался Ракитский, — теперь тот же самый лес казался лейтенанту неуютным и страшным. Изогнутые, перекрученные стволы деревьев, особенно ближе к хребту, напоминали ему огромных кобр, готовых кинуться на жертву, или горбатых уродцев, жалобно стонущих под ударами ветра.

Чем выше всадники поднимались, тем чаще приходилось им объезжать вырванные с корнем деревья. Совсем недавно они весело тянули свои жесткие, обветренные ветви к солнцу, а теперь погибли.

«Вот так и Валя может погибнуть. Только ей тяжелей. Она с ужасом ждет гибели, понимая всю ее жестокую нелепость».

— Как думаешь поиск организовывать? — спросил капитан Жибрун, придержав коня и подождав, пока лейтенант с ним поравняется.

— Как? — переспросил Ракитский, которого вопрос застиг врасплох. — На месте решим.

— А может, нам всем туда и ехать не следует? Встречный поиск? А?

«Прав комендант, время сэкономим», — согласился лейтенант Ракитский. Он представил себе берег, то место, куда выбросило шхуну, и самый близкий путь от него к лесу. Он мысленно проследил самый вероятный путь движения экипажа шхуны и сказал:

— Вправо нужно, товарищ капитан. За озерами сразу. По распадку, полагаю, пойдут. Заросший он, магнолий густо стоят, есть где укрыться.

— Согласен. Бери людей. Как только перевалим к озерам — повод вправо, — ответил Жибрун. — Я сам — на заставу. Те две шхуны, должно быть, выкинуло уже.

Когда они спустились с перевала, дождь прошел. Ветер здесь стал тише. Пересекли поляну, оставляя кровавые следы от раздавленной голубики, и разъехались. Комендант со своим коноводом порысил по траве к заставе, а начальник заставы свернул в густой сосновый лес, грозно, предостерегающе шумевший. Стволы деревьев раскачивались, и бело-розовые гортензии вздрагивали, словно пугаясь чего-то, и, казалось, еще плотней прижимались к шершавым толстым узловатым стволам. Но лейтенант сейчас не замечал ничего этого, он беспрерывно думал о Вале, тревога за ее жизнь не покидала Ракитского ни на мгновение. Управлял же он лошадью, выбирая более удобный путь, то пускал коня рысью или галопом, то осаживал, искал следы, командовал людьми — словом, делал все, что положено делать во время поиска, машинально. Со стороны же казалось, что он сосредоточен только на одном: как быстрей разыскать скрывшийся в лесу экипаж погибшей шхуны.

Наткнулись пограничники на японских моряков неожиданно. Они сидели кучкой за высоким камнем, в затишке. Дрожали. А когда он стал подъезжать, вскочили и побежали в разные стороны.

— Стой! — крикнул Ракитский. — Стой!

Выстрелил из пистолета в воздух.

— Стой!

Несколько человек наконец остановились. Покорно побрели обратно за камень, а пограничники, ехавшие справа и слева от лейтенанта, начали окружать тех, кто не подчинился команде. Через несколько минут все были собраны. Стояли и дрожали. То ли от холода, то ли от страха.

За два года, которые лейтенант прослужил здесь, он видел уже несколько раз вот таких же испуганных японских матросов. Это всегда удивляло Ракитского. Ведь ни разу ничего дурного пограничники не сделали японцам. Наоборот, всегда помогали, иной раз спасали от гибели. Потом, накормленные, обогретые, они заискивающе улыбались, благодарили, хотя и притворно. А год назад поведение экипажа японского торгового судна, севшего в тумане на мель милях в трех от заставы, особенно поразило Ракитского.