Страница 14 из 71
В душу его вкралось сомнение: все ли будет так, как обещали ему в Риге? А если немцев не пустят?
«Что, девицей стал, Роберт?! — ругнул он себя, когда колонна прошла. — Что ты ответишь Густаву Целминю? Он нерешительных людей не любит».
Но появившееся сомнение не уходило, а по дороге почти одна за одной шли встречные машины с грузом и людьми. Он боялся, что, стоит только свернуть в лес, жена начальника поднимет крик и тогда ему не выкрутиться.
Пристрелить здесь, в кабине, и выбросить. Тоже нужно время, а вот они — машины. Беспрестанно идут. Да и в крови все выпачкается. Есть ли время смывать. А с кровью нельзя, поймет председатель правления. Конец тогда.
На дороге появилась новая колонна красноармейцев.
«А! Высажу ее. Пусть идет куда хочет. Сдохнет все равно! — решил он. — А не сдохнет — не я спаситель!»
Выждав, пока встречных машин не было близко, Эрземберг резко затормозил и крикнул зло:
— А ну вылазь!
Мария вздрогнула и, испуганно глянув на шофера, поняла, что сейчас свершится что-то ужасное. А Эрземберг крикнул еще грубей:
— Быстро вылазь! Моли бога, что так отпускаю!
Мария торопливо открыла дверку, прижала дочь к груди и выпрыгнула на обочину. Грузовик рванулся, обдав ее пылью. Галинка заплакала, и Мария, присев на траву у обочины, дала дочери грудь. Слушала довольное гульканье дочери, а сама думала, вновь переживая свой испуг: «Он мог убить. Меня. Девочку. За что?»
И сама же удивилась этому наивному вопросу. За что убивают фашисты невинных людей?
Нудно проскрипев тормозами, остановился возле нее грузовик со свертками, сундуками, ящиками, поверх которых сидели люди. Эвакуированные. Шофер, открыв дверцу, позвал:
— Мы едем в Ригу. Можем подвезти.
Не спросил, что произошло, почему женщина с ребенком осталась одна на дороге. Мария поднялась, подошла к машине и сказала:
— Меня высадил фашист. Он может причинить много горя людям. Его нужно догнать.
— Новый «зис»?
— Да.
— Это нам не под силу. Мотор старенький. И вдруг оружие у него. А у нас тоже дети, видишь.
— Поезжайте тогда. Я не могу в Ригу. Меня ждут дети. Ждет муж.
Проводив машину, Мария перепеленала косынкой дочурку, мокрую пеленку повязала на плечи, чтобы подсушить, и пошагала по обочине к дому, не думая, осилит ли почти пятьдесят километров.
А Эрземберг тем временем, оставив машину в лесу перед поселком, пошел, стараясь быть незамеченным, к дому Вилниса Курземниека, чтобы расспросить, что происходит в поселке.
— Застава ушла вся. Куда — не знаю, — рассказал Вилнис. — Председатель уехал.
— Давно?
— Минут пятнадцать назад.
— Вот что, иди к машине. Я к Залгалисам. Рассчитаюсь с ними. Потом попробую догнать начальство кооперативное. Тоже поговорю по душам. Объясню им, кто такой Роберт Эрземберг.
Через тыльную калитку вышли они в лес и там разошлись.
— Я скоро. Жди! — предупредил еще раз Вилниса Эрземберг и широко зашагал между деревьями.
Обогнув лесом поселок, подошел к дому Залгалисов. Калитка оказалась открытой. Вошел во двор, вбежал на крыльцо и толкнул дверь в сенцы. Она с шумом распахнулась. Эрземберг постоял немного, привыкая к полумраку, потом постучал в обитую войлоком дверь. Хотел открыть, не дожидаясь ответа, но она оказалась запертой изнутри. Постучал еще раз, настойчивей.
— Кто? — спросил Гунар.
— Я, Роберт Эрземберг. По поручению Марии Петровны. Она отказалась ехать на грузовике. Говорит, боится, грудной ребенок. Просила сыновей привезти. С ними оттуда, из роддома, уедет в Ригу.
— Ох ты! — запричитала Паула. — Что ж это такое?! Сейчас, сейчас. Заходи…
— Назад, Паула! Не смей открывать! — властно остановил ее Гунар.
— Ты что, Гунар, не веришь латышу?! — раздраженно спросил Эрземберг.
— Никому не верю.
— Открой.
— Уезжай!
— Открой, говорю! — уже не сдерживая себя, крикнул Эрземберг и, выхватив пистолет, патрон за патроном выпустил всю обойму в дверь. Слышал, как жалобно вскрикнула Паула, подумал злобно: «А! Зацепило!» — и, заорав: «Лей свою кровь за русских змеенышей!», выбежал к машине. Руки его нервно вздрагивали. На молчаливый вопрос Вилниса ответил, криво усмехаясь:
— Заперлись. Кажется, преданной жене красного стрелка всадил я пулю. — Открыл дверцу кабины и, поставив ногу на подножку, сказал повелительно: — Детей начальника изведешь сам. Немцы придут, дай им знать. Я наведаюсь сюда. Помни, что ты сын Раагу, владельца магазина. Тебе вернут его, если заслужишь. Все. Я спешу. До встречи. Какой она будет, зависит от тебя.
Усаживаясь на сиденье, ругал себя: «Кретин! Хоть бы с женой начальника расправился!»
Над лесом низко пролетели два самолета с крестами на крыльях. Справа и слева от машины рванулись бомбы.
— Своих зачем же?! — крикнул Эрземберг и, увидев, что самолеты разворачиваются, сорвал с себя рубашку, прыгнул на капот и стал размахивать ею над головой. Самолеты пролетели еще ниже, взвихрила дорожную пыль пулеметная очередь чуть левее машины, рванула в нескольких десятках метров бомба. Эрземберг скатился на землю и прижался к ней. Самолеты больше не вернулись.
— Слава богу, — проговорил облегченно Эрземберг и торопливо полез в кабину. Рубашку не надел. Бросил рядом на сиденье. Крикнул прижавшемуся к дереву Вилнису: — До встречи!
— Подожди! — закричал Вилнис и побежал к машине. — Тебе председатель записку оставил. Я совсем забыл. В правлении, у уборщицы. Она должна ждать тебя.
— О, щенок! — выругался Эрземберг и, развернув машину, поехал к правлению.
Там действительно никого, кроме уборщицы, не было. Она подала записку Эрзембергу и торопливо зашаркала домой.
«Выехали раньше, чтобы похлопотать о месте в поезде. Тебя с семьей начальника заставы ждем на станции», — прочитал Эрземберг и скрипнул зубами.
«Ускользнули и эти! В Ригу скорей! В Ригу! Там будет где развернуться! Я им покажу, на что способен Роберт Эрземберг».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Пограничники работали с озлобленной решительностью, лейтенант Барканов теперь уже никого не поторапливал. Ничего не требовалось больше разъяснять. Только что закончившийся короткий бой, в котором застава потеряла двух человек, убедил бойцов, что действительно началась война, хотя еще четверть часа назад этому просто не хотелось верить.
Когда заставу подняли в ружье, пограничники собрались, как обычно, без суеты и уже через минуту были готовы выполнять любую команду, преследовать нарушителей, вести бой с диверсантами, которых последние месяцы стало намного больше, лежать в засаде или секрете, но начальник заставы сказал негромко:
— Война, товарищи!
Фашистские войска перешли Государственную границу Советского Союза. Враг захватил Кретинг и Палангу. Сухопутные заставы ведут бой. Потери большие. Нам приказано форсированным маршем выдвинуться к Руцаве в распоряжение коменданта. Вопросы?
Все молчали. Переступали с ноги на ногу, поправляли карабины, ставшие почему-то заметно тяжелей. Кто-то спросил, будто цепляясь за последнюю надежду:
— Ученье, что ли?
Андрей ничего не ответил. Помолчав немного, приказал:
— Все боеприпасы взять с собой. Часть — на бричку, часть — в вещмешки. Вторая бричка — продукты и лопаты. Для сбора к выходу — десять минут. Разойдись!
Вернувшись в канцелярию, он позвонил председателю кооператива. Попросил эвакуировать жену и детей. Проститься с Витей и Женей времени не оставалось. Отделенные уже подавали команды: «Приготовиться к построению». Андрей достал из сейфа патроны и документы, запер пустой сейф и по привычке опечатал его. Сел за стол, разгладил для чего-то зеленое сукно, разорвал промокашку, пропитанную чернилами, и бросил ее в корзину, стоявшую у стола, и, пристукнув кулаком по столу, решительно встал и направился к выходу.
Во дворе заставы уже стояли в строю пограничники, то и дело поправлявшие скатки. Пароконные брички тоже были нагружены. Солнце поднялось над лесом, но воздух еще не успел прогреться. Он казался густым от легкого тумана, цеплявшегося за ветки, от хмельного запаха хвои и нежного аромата цветов. На живой зеленой изгороди бриллиантами искрились росинки. В лесу, совсем рядом с заставой, ласково посвистывала какая-то птаха, а далеко в небе слышался глухой прерывистый рокот. Андрей посмотрел вверх, пытаясь увидеть самолеты, но небо казалось безмятежно чистым. Одернув гимнастерку и поправив скатку, он скомандовал: «За мной! Не растягиваться!» — и, выведя пограничников на лесную дорогу, побежал.