Голос

НАТАЛИЯ БОРИСОВНА РЯЗАНЦЕВА окончила сценарный факультет ВГИКа в 1962 году, работала в области документального кино — написала ряд сценариев документальных фильмов, выступала в печати как кинокритик. В 1965 году состоялся дебют Н. Рязанцевой в художественном кинематографе — по ее сценарию, написанному совместно с кинодраматургом В. Ежовым, режиссер Л. Шепитько поставила фильм «Крылья». Наталия Рязанцева автор киносценариев фильмов «Долгие проводы», «Личная жизнь Кузяева Валентина», «Аленький цветочек», «Холодно-горячо», «Чужие письма». Фильм «Чужие письма» был удостоен специальной премии жюри на кинофестивале в Неаполе в 1976 году.

Фильм по литературному сценарию Наталии Рязанцевой «Голос» ставит на киностудии «Ленфильм» режиссер Илья Авербах. Публикуемый сценарий создан при его участии.

Актриса смотрит на экран. Она смотрит на себя и не понимает, что она там кричит в телефонную трубку. Посторонние шумы — звук мотора, ветер, прибой, крики чаек. Искарябанное, замученное монтажом изображение. Еще раз, еще раз…

— Ну что, Юля, попробуем, — голос режиссера из темноты.

— Да, сейчас, сейчас…

В проекционной будке стрекочет аппарат. Женщины-механики беседуют вполголоса, пьют молоко. Далеко за стеклом — экран, и там актриса исступленно кричит в телефон…

— Юля, дорогая, ну что такое?

— Сейчас, сейчас… — Актриса снова пропустила начало.

— Посмотри, как ты замечательно играешь, и вдохновись.

— Я вдохновляюсь… — Актриса тяжело вздохнула.

Деревянный домик почтового отделения на берегу неспокойного моря, качается и скрипит дверь телефонной будки.

— Ну что, пишем? — голос звукооператора. Голос режиссера:

— Пишем. Ну, будь умницей, давай, в последний раз…

Над экраном загорается красная лампочка.

Актриса приготавливается, шевелит губами.

— «…Нет, я отсюда не уеду, пока… Вы послушайте — люди нам верят, они ждут, а мы… Мы должны, мы обязаны… нет, вы обязаны позвонить и вмешаться. Вы?.. Нет, Я обещала… Как? Кто я такая?! Нет, вы же сами подписали командировку! Нет, вы шутите? Сама? А что я могу — сама? Подождите! У меня больше нет денег на телефон, и дозвониться… Ой, опять ничего не слышно!» Нет, не попала! — сама оборвала себя актриса. — Сейчас…

— Еще раз. Очень хорошо было. Юля, почти точно. Соберись.

Лицо режиссера в свете настольной лампы выражает отчаяние, терпение его кончается. Ворчливый голос звукооператора из темноты:

— Вторую смену на этот разговор тратим.

— И потратим еще три!

— Может быть, актрисе пойти выпить кофе? — мрачно говорит звукооператор.

Режиссер обнимает Юлю за плечи, они шепчутся в узком луче у пюпитра.

— «…Нет, вы шутите? Сама? А что я могу — сама? Подождите!»

Она опять пропустила это внезапное «подождите!» и сникла.

— Голова кружится?

Изображение исчезло. В звукоателье зажегся свет. Пять человек по углам смотрят с ожиданием. Молчат, не мешают.

— Нет, не могу! Я больна… Могу больничный лист показать!

Бесстрастный голос звукооператора:

— Под больничный можно взять пролонгацию.

— Вот, пожалуйста! — Юля метнулась к столу, схватила сумочку, из нее посыпались квитанции, пудреница, какие-то тюбики, конфеты, пол-апельсина… — Вот, вот больничный… Постельный режим, я не обязана…

Она спешила по коридорам, переходам, лестницам; лицо у нее было злое и утомленное. Она старалась не встречаться ни с кем глазами.

— Очень вовремя начались актерские капризы, — сказал звукооператор Гарик, снимая кожуру с забытого Юлей апельсина.

— Ладно, с кем не бывает? — сказал режиссер. — Чем мы можем заняться, чтобы не терять остаток смены?

— Смех и «гур-гур» можно озвучить. Там массовка есть, — кивнула девушка-помреж. Все отчего-то чувствовали себя виноватыми. Каждую секунду мог вспыхнуть скандал. Конец картины, тысяча поводов.

— Хорошо, давайте смех.

Юля выбежала из студии, сердито размазала слезы и помчалась к ближайшей телефонной будке, бестолково перетряхивая сумку в поисках монеты.

— Аркаш… Это я… — Выдохнула, успокоилась. — Ну не могла раньше, тут к телефону не прорваться, ты же знаешь… И потом мне стали какую-то дрянь колоть — все по часам. Забыла, как называется. И анализы — тоже, все по часам. Ну правда, из больницы, гроб могила три креста, чем поклясться? Аркаш, принеси почитать, я уже все прочла. Ну приезжай, я думала, ты уже едешь… Ну пока, тут народу много, очередь.

Выскочила, стала ловить такси.

На экране происходило какое-то застолье, конец застолья — одна пара танцевала посреди комнаты, один гость что-то рассказывал, другие смеялись.

Актеры-массовочники хохотали и болтали бессвязно вокруг микрофона. Записывали «гур-гур». Одна толстуха особенно самозабвенно хохотала, раскачиваясь и приседая.

— Спасибо, дяденька, — сказала Юля таксисту. Он был совсем мальчик, держался солидно. Всю дорогу готовил фразу:

— Где-то я вас видел.

— Не может быть, — насмешливо косясь, отвечала Юля.

Как всякой актрисе, ей казалось, что ее узнают на улицах чаще, чем это было на самом деле. Впрочем, ее иногда узнавали, но не могли вспомнить — откуда, из какого фильма. Или похожа на какую-то артистку…

Они объехали больничную ограду и остановились у задней запертой калитки. Здесь же была и сломанная решетка, куда проникали посетители в неположенные часы.

— А вы… работаете здесь? — спросил таксист.

— Да, работаю. Процедурной сестрой. Уколы делаю. А заочно учусь. Хотела артисткой стать, но — семья, все медики — настояли… — Юля вздохнула. — А призвания пет…

— Семья — страшное дело, — сказал таксист.

— Ужас, — согласилась Юля.

— А как вас здесь найти? Вас как зовут?

— Юлия Андреевна. А искать меня не надо. У меня муж ревнивый очень. До свидания, дяденька.

Она побежала к проему в решетке, согнулась, пролезла и, крадучись, пошла больничным двором. Был час, когда прогулки кончались. Кто-то прятался в кустах, кто-то ворковал у окна первого этажа. Юля спугнула парочку.

Окна ее корпуса были красные от заходящего солнца.

Приземлился самолет.

По трапу спускались пассажиры. Одного из них, тучного человека, державшего в руках бумажный пакет, окликнули снизу:

— Александр Ильич!

Александр Ильич (автор сценария) приостановился, его поторопили сзади.

— Это я, я! Не узнали? — У трапа стояла девушка-помреж.

— Узнал, как же не узнать, вы Валя…

— Тамара.

— Да, да, верно, Тамара… Как вы сюда проникли?

— Мы здесь снимали, я многих девочек знаю. Машина ждет, вы домой сначала или на студню?

— А что случилось? Меня телеграмма прямо с парохода… — Они затерялись в толпе.

Пока ехали от самолета к аэропорту, помреж Тамара очень громко говорила, не только не стесняясь тем, что ее слушают посторонние люди, прижатые к ним, но даже несколько рисуясь своими делами и значительностью.

— Все ужасно. Сергей Анатольевич в монтажной ночует, финала нет, озвучание не закончено, студия из-за нас план квартальный не выполняет, на него давят, но он держится, вы его не узнаете, он прямо почернел весь…

— И много еще озвучивать? — потихоньку спросил автор.

— Ой, он прямо почернел весь! А вы загорели… Это я текст телеграммы составляла! Убедительно, да? — Тамара кричала на весь автобус, она иначе не умела.

— Слово «катастрофа» всегда звучит убедительно.

— Ничего, все нормально! Перерасход, конечно, и композитор пропал, сегодня первый филармонический состав собрали, а его нет — дома нет, на даче пет. И название новое не утверждают, и Мартынова заболела как раз не вовремя…

— Какое название? — обескураженно спросил автор, протискиваясь к Тамаре, чтоб она не кричала так уж громко.